Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Франклин Делано Рузвельт умел блестяще манипулировать людьми. Он инстинктивно чувствовал, как заставить Сталина и Черчилля работать вместе. Свой подход к этим двум лидерам он лучше всего сформулировал в беседе с Черчиллем: в нащупывании путей к взаимопониманию с советским лидером премьер-министру следует проявлять терпимость, чтобы оставлять у Сталина ощущение, что последнее слово будет за ним. Этим правилом, кстати, руководствовался и сам президент США. Он аргументировал это следующим образом: «Нам всем следует договариваться… чтобы полностью принять СССР в качестве равноправного члена объединения великих держав, связанных общей целью – предотвратить очередную мировую войну. Мы должны иметь возможность достичь такой цели путем урегулирования наших противоречий через компромисс всех причастных сторон, и это поможет в течение нескольких лет преодолевать трудности, пока ребенок не научится ходить»[772]. Рузвельт великолепно разбирался в людях. Каким-то внутренним чутьем он пробуждал в собеседнике чувство реальности, а затем умело к нему апеллировал. Умея нащупать у человека глубинные мотивы, которыми он руководствовался, при достижении взаимопонимания он мог направить его образ мыслей в нужное русло, чтобы добиться решения, которое устраивало обоих.

Президент отправлялся на встречу с двумя лидерами, один из которых держал под своим контролем черное и азиатское население, а другой замахивался на установление контроля над народами, живущими вдоль бескрайних западных границ его государства. Рузвельт официально известил Черчилля о своих намерениях относительно будущего Британской империи: еще 1 января 1942 года ему удалось заставить Черчилля разрешить Индии поставить свою подпись под Декларацией Объединенных Наций, что наделило Индию статусом доминиона. Летом того же года он проделал большую работу, чтобы подписанием Атлантической хартии содействовать независимости (вселив большие надежды на это) Гамбии, Индокитая, Сингапура, Египта, Бирмы, Кении, Южной Африки и Малайи, некогда основных владений Британии и Франции. Но возможности Рузвельта были ограниченными, и, общаясь с Черчиллем, он мог только убеждать. Без риска нарушить дружеские отношения максимум, что он мог сделать, – это сказать Черчиллю о том, что президент США хочет, чтобы Британия начала освобождать свои колонии. Но война подходила к концу, и теперь важнее было не допустить захвата Сталиным Польши. Теперь весь мир внимательно следил не за Англией, а за Советским Союзом. Рузвельту предстояло заступиться за права одного из самых многострадальных государств мира – Польши. Чтобы обеспечить этой стране и всем остальным государствам мирное будущее, чтобы создать сильную международную организацию, достаточно влиятельную, чтобы удержать авторитарные режимы от попыток захватить другие страны, Рузвельту предстояло дать понять Сталину, как тому следовало вести себя. То обстоятельство, что поляки все время ссорились между собой (по меньшей мере, со времен Екатерины Великой), означало, что требовалось надавить на Сталина, чтобы тот позволил полякам самим выбрать своих новых лидеров, что было всего сложнее.

Рузвельт не питал особых иллюзий в отношении кого-либо из партнеров по альянсу. Но именно с ними ему предстояло создать новый прекрасный мир, в центре которого будет возвышаться мощная миротворческая организация – ООН. Он знал, как и многие другие, даже в то время, что Сталин виновен в «массовых убийствах тысяч невинных людей»[773]. Об этом он много говорил в феврале 1940 года на конференции американской молодежи в Белом доме. Знал он и о том, что в середине войны были представлены доказательства убийства в СССР группы польских офицеров, попавших в советский плен, а также о последующих попытках скрыть это преступление. Но сейчас он отодвинул в сторону факты истории. Рузвельт прекрасно сознавал также серьезные недостатки Черчилля. История жестко обошлась со Сталиным, но была благосклонна к Черчиллю: премьер-министр был талантливым писателем, и дошедшая до нас его версия истории так ослепляла блеском ее изложения, что мы не видели всей аморальности действий самого Черчилля. Для президента США Черчилль являлся даже неким подобием Сталина. За четыре месяца до Ялты, в октябре, Черчилль встречался со Сталиным в Кремле и цинично предлагал ему договориться, какую из балканских стран каждый из них хотел бы контролировать. На листе бумаги Черчилль обозначил свое предложение: оставить Сталину 90 процентов контроля над Румынией, а Британии – 90 процентов контроля над Грецией, Югославию же разделить на сферы влияния. Сталин вернул этот лист Черчиллю, никак его не прокомментировав, и предложил ему сохранить этот документ. Такая попытка заключить грязную сделку привела Рузвельта в крайнее негодование, и он решил активнее заниматься созданием международной организации, при которой такие сделки стали бы немыслимы.

Рузвельт всегда был противником колониализма и прав сильных держав управлять слабыми государствами. К тому же он хорошо знал о расистских убеждениях Черчилля, ярого приверженца колониальных империй. Президент был сторонником принципа: ни одно государство не имеет права устанавливать контроль над другим государством. Уже в первый год своего президентства он лишил США права вмешиваться во внутренние дела государств Южной Америки и вскоре рекомендовал ввести самоуправление в Пуэрто-Рико. Он убедил конгресс принять закон о предоставлении независимости Филиппинам по истечении переходного десятилетнего периода, отрешиться от права США контролировать панамскую территорию и вмешиваться в дела Кубы, а также приказал контингенту морской пехоты США покинуть территорию Гаити.

Он поступал так, потому что был убежден, что колониализм не только порочен в нравственном отношении из-за того, что народы колоний всегда изначально подвергались порабощению, унижению и постоянной эксплуатации, но и сама колониальная система угрожает сохранению мира на планете. (Об истинной сути британского колониализма он знал из первых рук – от своего деда Делано и прадеда Делано, которые занимались морской торговлей и еще в 1841 году в Гонконге видели жестокость британцев, приводившую их в ужас: «Я искренне желаю, чтобы китайцы, наконец, за все отплатили Джону Буллю и он понес бы заслуженное наказание»[774], – писал его прадед в своем дневнике, который хранился в доме президента как семейная реликвия.) Колониальные империи не могли быть оправданы не только с нравственных позиций, но и, по мнению президента, потому, что всегда опирались на насилие, их колонии служили источником ресурсов для пополнения вооруженных сил государства, провоцируя дальнейшие войны. Поскольку Британия являлась крупнейшей в мире колониальной державой, даже дружба не смогла бы надолго удержать Рузвельта от разрыва отношений с ее лидером, хотя в те времена он оставался другом премьер-министра.

Еще во время первого визита Черчилля в Белый дом президент США начал свою битву с британским премьером, добиваясь ослабления влияния Британии на жемчужину в ее короне – Индию. И он тут же натолкнулся на ожесточенное сопротивление. Как писал Черчилль, «моя реакция была столь жесткой и продолжительной, что он никогда больше не заводил разговор на эту тему»[775]. Но Рузвельт не сдался, он просто изменил тактику. Он действительно дружил с Черчиллем, их связывала история, национальные корни и расовая общность. Однако Черчилль был расистом и всегда проявлял жесткость в отношении народов британских колоний, как Сталин – в отношении славянских народов. И Рузвельт хорошо это знал, но пытался не вмешиваться. Расизм Черчилля проявился, прежде всего, в том, что сначала он был категорически против наделения Китая статусом четвертого «полицейского» государства. Давний врач Черчилля вспоминал: «Для президента США Китай означает страну с населением четыреста миллионов человек, которые завтра вольются в семью равноправных народов мира. Но Уинстона волнует только цвет их кожи»[776]. После принятия Атлантической хартии Черчилль выступал с речью в Палате общин, где объяснял, что он и президент договорились о праве наций на самоопределение, но это никак не касается британской политики в Индии и других частях империи. Свое кредо Черчилль излагал так: «Причина апологетики англосаксонского превосходства заключается в том, что мы на самом деле стоим выше других, у нас общая национальная культура, которая складывалась в Англии в течение столетий, и она доведена до совершенства нашим государственным устройством»[777].

В своей книге по истории войны «Петля судьбы» Черчилль писал: «Никакая часть населения мира не была так успешно защищена от ужасов мировой войны, как народы Индостана [Индии]»[778]. Большее лицемерие невозможно было и вообразить себе. Британское правление в Индии было столь же жестоким, как и правление Сталина в России. Черчилль заявил, что Индия вступает в войну против Японии, даже не посчитав нужным обсудить этот шаг с представителями индийской администрации. В ноябре 1941 года Черчилль применил в Бенгалии тактику выжженной земли, позднее названную «порядком проведения воспретительных действий». Солдатам приказали захватить весь рис, какой только могли найти, и семенной фонд, а также разобрать элеваторы и амбары с зерном. Это делалось с единственной целью: чтобы японцам, если они рискнут вторгнуться в Индию, не досталось ни крошки продовольствия. Солдаты реквизировали весь служебный и общественный транспорт, все суда и лодки, даже баркасы бенгальских рыбаков, все велосипеды, в том числе те, на которых люди ездили на работу. С утратой запасов риса и без транспорта, который мог бы пригодиться для поисков пищи, бенгальцы стали умирать от голода в нарастающих масштабах. Голод в Бенгалии не коснулся солдат-индусов британской армии, во множестве рекрутированных империей. Их хорошо кормили, но не вооружали: Черчилль опасался, что они могут обратить оружие против англичан.