Песня зверя - Кэрол Берг

Серебристые звезды неспешно плыли над головой, и я заставила себя пойти спать ко входу в пещеры, за скалой.

Меня разбудила песня Эйдана. Он сидел на скале, закрыв глаза, и белое пламя плясало вокруг его головы и рук; стоя рядом с Давином, Доналом и потрясенными элирийскими солдатами, я смотрела и слушала, как дивный голос творит музыку такой пронзительной красоты, что сердце у меня сжималось. Лицо его отражало нечеловеческое блаженство, он пел мелодию своей души, а вдали, на утесах за опустевшим Кир-Накай, сидел и слушал, отблескивая медью в лучах рассвета, величественный темный дракон.

Бездна зияла у меня за спиной. Я взвалила сумку на плечо и пошла прочь.

Глава 36

Я чую, облака таят грозу.В расцвете лето, солнечные дниДлинны и светлы; все ж мы предвкушаемТот зимний сон, ту сладостную дрему,В которой зачинаем мы детей,В которой нам отказывали долгоПроклятые безжалостные стражи,А нынче поутру моя сестраЛетела на восход.Я видел, видел -Парила Меттис, утренний туманПронзая, поднималась выше, выше,Сверкала чешуя ее на солнце.Впервые Меттис складывала песнюЗа годы долгие позорнейшего рабства!Благословен будь Эйдан: песнь егоОсвободила мой народ из плена,Который был нам горше смерти тлена.

Но ты, любимый мой, скорбишь, я вижу;Умолкнешь ты, певец богов крылатых, -И внятна мне в повисшей тишинеВся боль твоя, тоска твоя и мука,Как внятен посвист ветра зимней ночью,Как слышен в небе шорох птичьих крыл.О, не печалься, ибо дни летятСтремительно, как искры от костра,Настанет час, и весь народ крылатый,Которого избранник ты любимый,Подхватит песнь твою, споет с тобою -Ведь это предначертано судьбою.

О Эйдан, голос твой утишил больМоих сестер, чьи небеса померкли,Когда они оплакивали горькоДетенышей утраченных. А ты,Ты врачевал мелодией своеюБезумье их. А вспомни, как Джодар,Мой брат крылатый, — и не он один,Кто опьянялся кровию людскою -Они, тебе внимая, исцелялись,С их глаз спадала мрака пелена.О мой любимый, ты слагаешь песни,И с каждым днем растет и крепнет мощьТой магии, что наполняет голосТвой сладкозвучный…

Что его терзает?Его страшит день завтрашний, и смутноЕму грядущее в неверном мире этом,Который зыбок, словно отраженьеЛуны в озерной глади. Он тоскуетО том, что соплеменники егоПлутают, будто путники во тьмеЛесной чащобы. Все же знаю я:Не раз сойти снегам, созреть плодам,Не раз листве опасть и вновь раскрыться,Пока они услышат и постигнутТо, что поет любимый мой… Послушай,Твою, как книгу, я читаю душу,Ужель меня ты думал обмануть?Так знай же — связь меж нами неразрывна,Ты предан мне навеки, закаленныйТем пламенем, что было жарче адаИ снегопада первого белей.Ты полон боли, ты подобен ранеКровоточащей. Роэлан не в силахСтраданье видеть. Выше, выше в небоЛетим, любимый, — только так отыщешьТы то, что потерял в себе самом.Лечу! Пока клубятся облакаИ ветер наполняет эти крылья,Не кончена история, не смолкнетИ песнь твоя крылатая. Лечу!

Глава 37

Лара

Я сидела у костерка в трех днях пути от Кир-Накай — или того, что от него осталось, — и ждала, когда растопится снег в котелке. Мой огонек был не более чем крошечной искоркой в бесконечной ночи — ясной и немилосердно холодной, хотя уже почти настало лето. Надо бы спуститься пониже.

Я поворошила вялый огонь. На такой высоте дров не найти. Кустарник отсырел, потому что днем было довольно тепло и снежное одеяло подтаивало. Как хорошо одной. Можно спокойно выбросить из головы сумятицу и неопределенность, донимавшие меня всю весну. Сыновьям и дочерям Клана замешательство не пристало.

Скоро мне станет не до слезливых мечтаний. Грядет война — подобных войн те, кто живет в этом мире, еще не знают. Только стрелы, мечи и копья. Люди против людей. В Камартане есть один умелец, который может вытравить с моей руки знак Клана. Надо бы это сделать, пока никому в голову не приходит присматриваться.

После того, как наше племя покончит с междоусобной местью, начнется настоящая резня. Как только летнее солнце расчистит перевалы в горах, окружающих Элирию и ее цивилизованных соседей, весть о том, что драконы вернулись на запад, достигнет степных дикарей. По рекам на ладьях-плоскодонках приплывут варвары с раскрашенными лицами, в меховых плащах и рогатых масках. Они промчатся по стране на мохнатых лошадках, гортанно крича, звеня костяными серьгами и размахивая кривыми саблями.

Опытный разведчик окажется как раз к месту. А тот, кто умеет обращаться с мечом и к тому же способен предсказать, что сделают лишенные могущества Всадники, — к месту вдвойне. Разыщу принца и дам ему знать, что не прочь на него поработать. Такому принцу, как Донал, служить не зазорно. Давин видел его в деле. Да и я видела, просто мое проклятое упорство не позволило мне признать его достоинства при всех. Особенно при Эйдане. Потому что мне мешали замешательство, гордость и чувство вины. А теперь Эйдан ушел — ушел со своими драконами, следуя зову долга, дара, сердца…

Прекрати! Думай о чем-нибудь другом!

Все эти дни я думала только об Эйдане, и сумятица в голове лишь усиливалась. Эти его слова… Полная чушь. Я не могу даже просто находиться рядом с ним, это невыносимо! Вот чего я так и не смогла ему сказать! Стоило мне взглянуть на его кошмарные руки — и меня начинало трясти, так живо я представляла себе его мучения! Неужели он думает, что целую жизнь, полную преступлений и обмана, можно перечеркнуть одним махом? Как мне объяснить ему, что я видела, какое у него было лицо, когда он пел Роэлану, и что мне нет места в подобном таинстве? Каково мне было видеть, как омывает его божественное пламя…

Прекрати!

Только одну загадку мне так и не удалось разгадать за эти три дня. Вопрос Эйдана не давал мне покоя. Чего же я боюсь?

Огонь оживился и запрыгал на угольях, волосы взметнулись и упали мне на глаза. Поднялся ветер… теплый… и этот запах… В тревоге я обернулась. О дочери огня! Я вскочила, вытаращив глаза на темную тень, закрывшую полнеба.

Он пролетел так низко, что растопил снег у меня под ногами. Он кружился, снижаясь, он летел ко мне, и ужас сдавил мне грудь, а сердце затрепыхалось где-то в горле. Но что-то… странное ощущение охватило меня, словно нежное прикосновение сна… и я выпрямилась и шагнула ему навстречу, хотя и разум, и чувства люто сопротивлялись.