Господин Целитель - Виталий Башун

В это же время все сильнее и настойчивее стала проявляться личность прежнего носителя тела псевдопринца. И тут с моей точки зрения как раз все было очень даже логично, что бы там ни думал дон Томас. В конце концов, ядро личности, которое можно назвать магической искрой, непременно хранит в себе всю память тела и часть наследуемой. Эта искра передается от родителей к детям и не затухает тысячелетиями. А память тела – есть память тела. По моему мнению, она существует параллельно, как еще один страховочный узел, связывающий магическую структуру и телесную в единый организм. Когда дон Томас потоптался на теле, как слон в посудной лавке, наступил временный коллапс системы, но подспудно и постепенно магическая искра (душа или ядро личности) стала восстанавливать память и саму личность. Я не мешал, а наоборот, помогал ей, поскольку работа по восстановлению дала мне столько, сколько, думаю, и наш мэтр-мозговед Гиттериан не смог бы мне дать даже за десять лет упорных занятий. В частности, я смог существенно повысить надежность клятвы, блокируя только нужные области структуры знаний и при этом никак не затрагивая прочие. Я очень скоро вовсе "отошел" в сторону, разметив свое ядро "в сторонке", подключая по необходимости свои магические способности и знания. Последний год вообще наблюдал за ними, как в тумане. На меня все чаще наваливалась апатия, никак не проявляющаяся внешне, поскольку телом целиком и полностью управлял уже – будем называть его Костей, поскольку хозяин так и не вспомнил многое из своего прошлого и в частности имя. А может имена совпадали и вспоминать было нечего. Наконец, через ретрансляторы пришло сообщение, что мое тело живо, находится в удовлетворительном состоянии, а на мозг ничто не воздействует. Значит, я могу возвращаться домой, о чем и шепнул Косте. Тот быстренько проработал легенду – вот что значит упорно учиться, в том числе и у дона Абрама – согласно которой Великий Князь где-то заразился страшным вирусом, действующим на мозг и должен на недельку – две закрыться в регенерационной камере. Мы с Костей и вправду боялись исхода моего отделения от тела. Вдруг мое ядро перекорежит в результате отделения? А вдруг ядро Константина держалось исключительно на моем, как на прочном стержне, и, если теперь его вынуть, все рухнет? Страхов, короче, была тьма и все обоснованные. Но если не рискнуть – ничего и не получится. Я на всякий случай попрощался со всеми и лег на ложе камеры. Прозрачный колпак надвинулся, тело облепили датчики, в вены воткнулись иглы, катетеры… тоже нашли свое место. Теперь от истощения тело не умрет и в нечистотах не утонет.

Ну что ж, Костя-Филин, с Богом?!

Эпилог

"…не за страх, а за совесть! Не за страх, а за совесть! Не за страх, а за совесть…", – слова кружились осенними листьями, путались, исчезали в никуда и снова приходили из ниоткуда. Они гремели колоколом и шептали тихим лесным ручейком. Они могли начать свою надоедливую песню шепотом и закончить громом. Могли наоборот обрушиться лавиной звуков и снизойти до исчезающего в ватном пространстве шелеста. Разум пытался зацепиться за них, остановить, не отпускать, вникнуть, но сами по себе, вне контекста, смысла они не имели, оставаясь просто набором звуков, которые через некоторое время стали звучать незнакомо и даже чуждо. Это продолжалось мучительно долго и больно. Некоторые пациенты рассказывали, как в бреду они снова и снова должны были решать математические задачи или сдавать экзамены, сознавая, что либо не готовы, либо напрочь забыли необходимые формулы, и это было настолько мучительно и тяжко, что однозначно воспринималось как самый тяжелый кошмар. Кстати сказать, через некоторое время они по своим снам научились определять приход болезни, даже если видимых симптомов пока не ощущалось.

"…не за страх, а за совесть! Не за страх, а за совесть! Не за страх, а за совесть…". Что это? Откуда? Стоп! А кто такие больные? Почему я знаю про них? Я доктор?

К звукам добавилось хаотическое мельтешение образов, еще более усугубив мои муки. Времени не было. Его невозможно было измерить, хотя бы "на глазок", поскольку никак не удавалось отделить в танцующем переплетении событий и дел хоть какую-нибудь систему и тем самым хотя бы приблизительную длительность каждого. Сложная задача, требующая решения, связывалась причудливым образом с мучительно медленно проявляющимся на фоне экзаменационной аудитории лицом человека, который должен быть мне знаком, но почему-то не вспоминается. И сама аудитория была похожа одновременно на чем-то знакомую спальню и в то же время на явно казенное помещение, где на кровати с балдахином восседают какие-то строгие люди в мантиях. Самое скверное, что я не боюсь наказания, но мучаюсь от того, что вот сейчас не оправдаю их доброжелательных ожиданий. Но вместо ответа на вопросы я снова возвращаюсь к задаче и одновременно пытаюсь вспомнить, чье лицо проявляется перед взором, и пытаюсь убрать кровать из аудитории, поскольку там ей не место… и стараюсь что-то отвечать и все это одновременно, разом, словно меня раздирают на части множеством свалившихся на меня забот, но я непременно должен навести порядок в хаосе, и решить задачу и ответить на вопросы, и вспомнить, и убрать кровать…

Наконец в мельтешении образов наступает какой-то порядок. Лица, интерьеры и звуки обрели некоторую цельность и связность. Я стал узнавать их, но пока не мог осознать главное – кто же такой я?

– …и благословением Господа нашего, единого для всех человецей. Прими, Великий князь, клятву верности от вассалов твоих преданных, – вещал могучий мужчина с окладистой бородой и одетый в роскошные одежды.

Да! Это же ризы! Это священник! А я… я(?!) Великий князь?! Я стою в огромном зале. Везде хрусталь, мрамор и позолота. Видно мне не очень четко, словно сквозь мутное стекло, залитое дождем.

– …Я, дон Олег, министр обороны и главнокомандующий войск княжества Таллиана, клянусь служить вам, Великий Князь, не за страх, а за совесть!

– … Я, донья Илона, премьер-министр княжества Таллиана, клянусь служить вам, Великий Князь, не за страх, а за совесть!

Картинка сменяется видом огромного кабинета, моего кабинета, это я четко знаю.

– …таким образом, в твоей лейб-гвардии, Костя, на сегодняшний день четыреста девяносто два воина, полностью обученных работать как с абордажным снаряжением, так и управлять нашими торпедами. Контрабандисты Хальсора обещают через полтора месяца поставить еще двести генераторов поля для наших торпед. Мы планируем, в первую очередь, установить генераторы на… специализированные торпеды, годные только для дистанционного подрыва. В этом случае мы сможем довести их количество до тысячи двухсот.