Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

замечание, ноздри у нее стали раздуваться, как у боевого коня.

— Сейчас я его стукну, как бог свят, стукну, — сообщила она нам доверительно. — Эй, ты, — крикнула она пьянчуге. — Ну-ка, посмотри на меня. Силенок у меня хватает. Если уж стукну кого — мокрое место останется. В лепешку расшибу. Лучше помолчи.

Эти внушительные слова тотчас отрезвили толстяка, который в изумлении воскликнул:

— Ишь ты! Черт меня побери!

Он уставился в землю, ошарашенный сложностью женской натуры, которая так внезапно открылась ему. Потом стал лихорадочно шарить по карманам в поисках трубки и, найдя, с залихватским видом зажал ее в зубах.

— Табак — это зло, братья, — воскликнула проповедница, указывая на толстяка. — Табак и виски. О люди, — ь продолжала она, прижимая к груди руки, — табак вам дороже самого господа бога.

— Иисус сам не отказался бы от трубочки, — заявил пьяница, в качестве оправдания.

Проповедница, уязвленная до глубины души столь кощунственным заявлением, выпрямилась в порыве негодования и воскликнула: «Чтобы господь бог мой стал курить — никогда!»

— Молодец! Правильно! — одобрила великанша.

— А разве не Иисус превратил воду в вино? — не унимался пьянчуга.

— Не шумите, сударь, — стала уговаривать его проповедница.

— А ну цыц! — прикрикнула великанша, делая шаг к пьяному. Она протянула руку, сорвала с его головы помятую фетровую шляпу и бросила ее на то самое место, куда за несколько минут перед этим она была брошена как перчатка, означающая вызов на дуэль.

Этот поступок доставил ей огромное удовольствие. Чувство справедливости было таким образом удовлетворено. Она громко расхохоталась, как бы давая понять, что считает всех нас соучастниками своего подвига. Одновременно она окинула нас грозным взглядом, очевидно желая предупредить какие-либо критические замечания.

— Эй, ты, с папироской, — воскликнула проповедница, указывая на меня, ну-ка скажи — куда ты попадешь после смерти?

Я опустил голову под перекрестным огнем множества глаз.

— Я спасу твою душу, — пообещала она мне истошным голосом.

Пьяница с большим трудом оторвал от земли ногу в дырявом сапоге и показал его проповеднице.

— Сапог и то спасти не могла, — крикнул он.

— Иисус дарует вам венец жизни, — ликующе возгласила проповедница.

Вперед протискался однорукий мужчина; грязь и какой-то странный пух следы вчерашней ночлежки — покрывали его впавшие, заросшие щетиной щеки. Он диким голосом заорал:

— Берите мою жизнь, Христа ради, берите. И поскорее. На что мне она нужна.

— Бог сказал… — продолжала проповедница.

— Он не говорил, что курить нельзя, — прервал ее пьяница.

-..что богачи со всем своим серебром и златом будут гореть в адском огне, — закончила она на высокой ноте.

— Вы послушайте меня, — снова заговорил однорукий.

— Убирайся прочь, — закричала великанша, приближаясь к нему, — рехнулся ты, что ли?

Подняв словно для защиты единственную руку, он нырнул в толпу.

— Бог еще может сделать из тебя человека, — крикнула ему вслед проповедница, — ты еще встанешь на ноги.

— Дожидайся, — огрызнулся он с насмешкой. Маленькая женщина с острым личиком тронула меня за рукав и тихо сказала:

— Дай докурить.

Я протянул ей пачку сигарет. Взяв одну, она зашептала с жаром:

— Желаю тебе счастья. Я буду молиться Спасителю, чтобы он тебе помог. Боже милостивый… Желаю тебе удачи. Я помолюсь за тебя.

Она возвела глаза к небу и снова опустила их. Однорукий, пробираясь сквозь толпу, грубо толкнул ее, и она тут же набросилась на него:

— Чтоб тебе никогда счастья не было, — крикнула она злобно. — Чтоб ты пропал. Господь тебя накажет.

— И подумать, что всего лишь девятнадцать веков назад он был здесь, на земле, — сказал пьянчужка в ответ на какое-то восклицание пророчицы.

— А знаешь, почему его нет среди нас, — отозвалась она торжествующе. Он ждет, чтобы трубный глас возвестил конец света.

И проповедница стала раскачиваться как в трансе.

— Отрекитесь от всякой скверны! Отрекитесь от нее! — Тут она с неожиданной силой взвизгнула: — Близок конец! Все мы скоро умрем.

Это мрачное пророчество вывело пьяницу из состояния задумчивости, в которое он на время погрузился. Он посмотрел на проповедницу, разинув рот, затем повернулся ко мне и сказал испуганно:

— А ведь в этом что-то есть.

— Придите ко мне все страждущие… — продолжала проповедница.

— Со мной что-то произошло, клянусь богом. Я узрел свет истины, — вдруг объявил пьяница.

— На Грэйс милость господня.

Высокая женщина приблизилась ко мне и, наклонившись, шепнула на ухо:

— Знаешь, Грэйс Дарлинг написала книгу.

— Да что вы?! — сказал я.

— А ты, видать, писатель?

— Пописываю немного.

На лице ее появилось заговорщическое выражение. В глубине глаз словно приоткрылось окошко, затем она сощурилась и спросила шепотом:

— Хочешь пойти ко мне на ночь?

— Нет, спасибо, — ответил я.

Выражение ее лица тотчас же изменилось, окошко захлопнулось, и она сказала:

— Нет так нет.

— …Значит, ты — писатель, — продолжала она уже совсем другим тоном. Я тоже. Читал когда-нибудь «Тэсс из страны бурь»?

— Читал.

— Это я написала.

— Хорошая вещь, — заметил я.

Тем временем проповедница, закончив тираду, сошла со своей «трибуны». Великанша положила одну руку на ее поникшие плечи, другую — на мои и сказала:

— Надо нам троим как-нибудь собраться и помолиться богу отдельно, без всяких там пьянчужек и прочей швали.

Но тут ее тронул за плечо тот самый пьянчуга.

— Хочешь выпить? — прошептал он. — Я раздобыл бутылочку.

— А деньги у тебя есть? — спросила женщина, продолжая обнимать за плечи меня и проповедницу.

— Пара монет найдется.

— Сейчас приду. — Она снова повернулась к нам, продолжая разговор: Нам надо бы собраться втроем и восхвалить господа.

— Душу-то спас? — спросила меня проповедница.

— Пожалуй, спас, — подтвердил я.

— Ну, пошли, что ли, — с нетерпением прервал нас пьяница.

— Мне пора, — сказала великанша и похлопала проповедницу по плечу. Славно потрудилась, милая, да благословит тебя бог.

Она властно взяла пьяницу за руку и уверенно зашагала, уводя его в темные закоулки Литтл Лонсдэйл-стрит.

Глава 6

Разговоры с людьми, которым городские улицы заменяли домашний очаг, закаляли мой характер.

Прежде я иногда считал себя несчастным человеком, на долю которого выпали беды и лишения, неведомые другим людям. Общаясь с этими отверженными, я стал меньше ощущать свою собственную неполноценность. Напротив, я стал смотреть на себя чуть ли не как на счастливца. Мои костыли начали казаться мне мелкой неприятностью по сравнению с трудностями, которые эти люди испытывали на каждом шагу; видя, как они льнут ко мне, как благодарны за участие, проявленное к их судьбе, я с каждым днем чувствовал себя все более довольным и счастливым.

Мы понимали друг друга. Неуверенность в завтрашнем дне, бедность связывали их узами более тесными, чем дружба. Скоро и я почувствовал, как сильны эти узы. Неприятности, которые причинял мне мой