Деловые письма. Великий русский физик о насущном - Пётр Леонидович Капица

меня с тревогой предупредили, что студенты собираются организовать обструкцию. Естественно, первое, что я спросил: будут ли в меня бросать тухлыми яйцами или помидорами, но меня успокоили, сказали, что будет только «кошачий концерт». Тогда я попросил, чтобы мне дали возможность предварительно побеседовать со студентами. На это охотно согласились. На следующий день был устроен завтрак, на котором было человек двенадцать представителей студентов. Присутствовал также декан и один или два профессора. Голландцы хорошо говорят по-английски, и оживленная беседа длилась около трех часов. При вручении медали не только не было «кошачьего концерта», но когда через несколько дней я был в Дельфте, то там студенты просили меня провести с ними собеседование. Видно, они узнали о лейденских событиях. Потом, когда я поехал в Амстердам, там повторилось то же, но тут я был тронут тем, что после собеседования студенты подарили мне небольшой альбом с репродукциями картин Босха. Вы, может быть, помните этого художника XVI века, одного из предшественников сюрреалистов, и его знаменитую картину «Корабль дураков».

Посудите сами – чтобы успешно проводить такие беседы, мне нужно быть хорошо информированным о том, что о нас говорят и думают за рубежом.

То, что делают наши органы цензуры, выглядит так, как если бы на Олимпийских играх нашим бегунам привязывали бы к ногам гири или борцам связывали руки. К тому же такие цензурные мероприятия, как вырезание статей и тому подобное, в наше время не могут быть эффективными, так как теперь существует широкая информация по радио. Конечно, не через «голоса» и «волны», которые не отличаются достоверностью. Но, зная иностранные языки, можно непосредственно слушать передачи, предназначенные для собственных стран; к тому же они передаются без помех. Конечно, это хлопотно, так как пока услышишь то, что тебя интересует, приходится прослушивать много никчемного. В печатных органах читаешь только то, что нужно, поэтому их и предпочитаешь. <…>

После того как была вырезана статья из перевода моей книги, я решил написать Вам, поскольку это делается работниками, находящимися под Вашей эгидой.

Уважающий Вас П. Капица

P. S. Забавная была концовка с присуждением мне медали Камерлинг-Оннеса. Когда я вернулся в Москву, выяснилось, что я истратил выданную мне авансом валюту и не взял необходимые оправдательные документы, а на слово у нас не верят. С меня начали требовать в 10-кратном размере истраченный аванс. Тогда я решил использовать мою медаль. Она золотая, а ведь это лучшая валюта, и только небольшой кусочек от нее был бы достаточен, чтобы погасить «незаконно» мною израсходованный аванс. Я предложил финансовым органам Академии наук отпилить от медали необходимый кусок золота, но эта операция была для них столь непривычной, что они от нее отказались и примирились с перерасходом[232].

11 ноября 1980 г., Москва

Глубокоуважаемый Юрий Владимирович!

Меня, как и многих ученых, сильно волнует положение и судьба наших крупных ученых, физиков А. Д. Сахарова и Ю. Ф. Орлова. Создавшееся сейчас положение можно просто описать: Сахаров и Орлов своей научной деятельностью приносят большую пользу, а их деятельность как инакомыслящих считается вредной. Сейчас они поставлены в такие условия, в которых они вовсе не могут заниматься никакой деятельностью. Таким образом, не приносить ни пользы, ни вреда. Спрашивается, выгодно ли это стране? В этом письме я пытаюсь по возможности объективнее обсудить этот вопрос.

Если спросить ученых, то они решительно скажут, что когда такие крупные ученые, как Сахаров и Орлов, лишены возможности заниматься нормальной научной деятельностью, это приносит человечеству урон. Если спросить общественных деятелей, которые обычно мало знакомы с научной деятельностью ученых, то они дадут обратную характеристику создавшемуся у нас положению.

В истории человеческой культуры, со времен Сократа, нередко имели место случаи активно враждебного отношения к инакомыслию. Решать объективно поставленный нами вопрос нужно, конечно, в связи с конкретной социальной обстановкой, в которой в данное время находится страна. В наших условиях строительства нового социального строя, я думаю, наиболее правильно опереться на мнение Ленина, поскольку оно будет всесторонним, так как Ленин был не только крупным мыслителем, ученым, но и большим общественным деятелем. Его отношение к ученым в аналогичных ситуациях хорошо известно. Наиболее ясно и полно это видно по его отношению к И. П. Павлову.

После революции инакомыслие Павлова было хорошо известно не только у нас, но и за рубежом. Его отрицательное отношение к социализму носило ярко демонстративный характер. Без стеснения, в самых резких выражениях он критиковал и даже ругал руководство, крестился у каждой церкви, носил царские ордена, на которые до революции не обращал внимания, и т. д. На все его проявления инакомыслия Ленин просто не обращал внимания. Для Ленина Павлов был большим ученым, и Ленин делал все возможное, чтобы обеспечить Павлову хорошие условия для его научной работы. Например, хорошо известно, что свои основные опыты по условным рефлексам Павлов вел на собаках. В двадцатые годы в Петрограде с питанием было катастрофически плохо, но по указанию Ленина питание павловских собак было поставлено в нормальные условия. Я помню, как мне рассказывал академик А. Н. Крылов, что, встретив Павлова на Каменноостровском, он обратился к нему: «Иван Петрович, могу я вас попросить об одном одолжении?» – «Конечно». – «Возьмите меня к себе в собаки». На что Павлов ответил: «Вы умный человек, а такие глупости говорите».

Я знаю еще ряд случаев, когда Ленин проявлял исключительное внимание к ученым. Это известно из его писем к К. А. Тимирязеву, А. А. Богданову, Карлу Штейнмецу и др. Большое впечатление на меня произвело его отношение к Д. К. Чернову, крупнейшему ученому-металлургу, чьи классические работы по стальным сплавам являются основой современной научной металлургии.

Во время революции Чернову было уже около 80 лет, он был профессором Михайловской артиллерийской академии, генералом и имел придворное звание камергера. Во время гражданской войны он жил на своей вилле в Крыму, который был занят Врангелем. Когда Врангелю пришлось покинуть Крым, он предложил Чернову эмигрировать вместе с ним, но Чернов отказался и остался один в своей вилле, в окружении уже теперь Красной армии. Запросили Ленина: что делать с Черновым? Ленин дал указание всемерно оберегать Чернова, и тогда у его виллы была поставлена специальная охрана из краснофлотцев. Обо всем этом мне рассказал Я. И. Френкель, который тогда был молодым ученым, коммунистом[233]. Сразу после освобождения Крыма Френкель стал организовывать в Симферополе университет, и он обратился к Чернову как к ученому, и попросил помощи. Чернов согласился занять в университете кафедру. Так в результате ленинского мудрого решения возникло сотрудничество в науке