Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Грант Аллен

— Об этом я и намерен вам рассказать. Но сначала — поклянитесь сохранить в тайне все, что я вам расскажу. Если узнают, что я советовался с вами… это совершенно убьет мою репутацию.

Разумеется, я пообещал молчать.

— В таком случае — слушайте. Мой пациент — это Эдуард Тезигер из поместья Инд, что в Сомерсетшире. Туда я и направился — как было оговорено. На станции меня встретил Джаспер Багвелл, племянник — любознательный молодой человек, худой, невысокого роста. Он подвез меня в Инд, где я встретился с доктором Дальтоном — лечащим врачом моего пациента. Оба мы, независимо друг от друга, пришли к печальному выводу: мистер Тезигер — несомненно, сумасшедший.

После обеда все мы — то есть Багвелл, Тезигер, Дальтон и я — вышли прогуляться. Внезапно нас нагнала племянница моего пациента. Она некоторое время следила за мной взглядом, а затем подошла и вполголоса сказала, что ей надо поговорить со мною наедине. Конечно же, я исполнил ее просьбу.

— Я резко сбавил шаг, — продолжал Лорье, — и вскоре мы как бы ненароком отстали от наших спутников. Тогда она спросила, считаю ли я ее дядю душевнобольным. Я ответил, что не готов пока вынести свое суждение. «Что ж, — ответила она, — тогда послушайте, что я вам скажу. Джаспер что-то задумал, зря вы его слушаете. Дядя, конечно, чудной человек, нельзя не признать. И идолу Шивы он служит — ну так он же настоящий брамин, не ряженый». И она расплакалась, а затем, сглотнув слезы, добавила: «Мне так его жаль!» В удивлении я не мог не спросить — почему она столь враждебно настроена к Джасперу Багвеллу, ведь он же ее жених?! Та заметно смутилась и словно бы испугалась. «Я — она медлила, подбирая слова, — я дала свое согласие только потому, что это единственный способ спасти дядюшку», — наконец ответила она. Я не сдержал изумления. «Хотела бы я сказать больше, но не смею, — горько сказала та. — Жалкое я существо! Я только могу сказать, что убеждена: дело нечисто. Поверьте! Вы верите мне?!» Вразумительного ответа я ей дать не смог, и вскоре она оставила меня, присоединившись к любимому дядюшке.

Тем же вечером мне представился случай побеседовать наедине с этим самым дядюшкой. Тогда он открыл мне то, что дотоле держал в секрете. Сперва он долго распространялся про Индию, в особенности же — про индуизм и религию браминов, про статую Шивы, которую он поместил в мраморной галерее, дабы ничто не мешало проводить перед ней положенные священнодействия. Склонившись ко мне и не отводя от меня взгляда, он со всей серьезностью сообщил, что с помощью неких обрядов и молитв смог добиться от идола внятных ответов, высказанных на святом языке Индии — санскрите. Что идол совершенно подчинил его себе и что он, Эдуард Тезигер, не мыслит ослушаться его приказов. «Шива суров и не терпит промедления, — сказал он мне с глубокой верой в свои слова. — Даже когда его приказы поистине ужасны. Но идемте: вы должны сами его увидеть».

Разумеется, я согласился. И вот мы, миновав столовую и зимний сад, вышли в овальную залу. Там, на пьедестале, громоздилось это омерзительное чудовище — деревянное подобие человека о пяти головах, с трезубцем в одной из рук.[71] Признаться, я не удержался от улыбки, не в силах представить, что нормальный (да и ненормальный) человек может верить в подобную противоестественную гадость.

Тем не менее я настоял, чтобы мой безумец предпринял все шаги, которые требуются для того, чтобы заставить статую «говорить», — таким образом я надеялся убедиться в своем диагнозе.

— Безумец охотно послушался, — доктор кивнул сам себе, — да, да, охотно послушался и с самым ответственным видом произвел все положенные действия, весьма причудливые. Затем он пригасил лампу и, склонившись на колени, начал беседовать с идолом, время от времени умолкая — очевидно, прислушиваясь к одному ему ясному ответу. Несколько минут продолжалась эта «беседа», после чего пациент сказал, что Шива закончил. Я возразил, что не слышал ни слова, и меня назвали лжецом.

Он подкрутил фитиль, и в более ярком свете лампы я заметил, что деревянный уродец украшен драгоценными камнями. Оставлять их безо всякой охраны в людном месте — само по себе повод усомниться в душевном здоровье человека. Да, все симптомы совпадали — и все же мною владело странное беспокойство, и я никак не мог решиться подписать акт. В тот же вечер Багвелл явился поторопить меня. К его — да и к собственному — изумлению, я отказал, сославшись на то, что случай сложный и требует дополнительного освидетельствования. Тот настаивал, но я был тверд — к его большому недовольству.

— И что же?

— И вот я здесь, прошу у вас совета. Ваши слова о великой и страшной ответственности преследовали меня.

— Доктор Лорье, я был бы бесконечно рад вам помочь, но чем же я могу быть вам полезен? Я мало разбираюсь в болезнях, тем паче — в душевных. Мисс Тезигер говорила, что дело нечисто… а вы? Вы сами что-то подозреваете?

— Доказательств у меня нет, и все же — да, я чувствую какую-то ложь. Но — доказательств нет.

— И я нужен вам, чтобы их добыть?

— Именно. Надеюсь, вы согласитесь отправиться со мной в Инд — как мой друг и один из ведущих британских эзотериков? Мистер Тезигер будет рад пообщаться с человеком, разделяющим его взгляды. Итак?

Прямо сказать, роль была не из тех, которые я сыграл бы с радостью; но дело было и впрямь интересным, а мысль, что дело может оказаться в рамках моей компетенции, решила все. Я согласился.

На другой день доктор Лорье известил Инд о нашем намерении их навестить; нам телеграфировали, что ждут с нетерпением. Тем же вечером мы уже были в поместье, где нас встретила высокая девушка с двумя великолепными ретриверами на поводке — та самая мисс Тезигер.

Доктор Лорье велел вознице остановиться, спрыгнул на землю и подошел поприветствовать хозяйку. Я последовал за ним.

— Мисс Тезигер, — заговорил он с ней. — Позвольте представить вам моего старинного друга, мистера Джона Белла.

Девушка внимательно осмотрела меня и, видимо, осталась довольна — ее глаза тепло улыбнулись мне.

— Зачем вы приехали? — резко развернулась она к доктору Лорье.

— Увидеться с вашим дядей.

— И с доктором Дальтоном? — Ее губы дрогнули.

— Полагаю, да. Поверьте, я прибыл не за тем, чтобы причинить горе вам и вашей семье. Напротив: я прибыл, чтобы найти истину. И в этом мне поможет мой дорогой друг.

— Истину? Значит, вы тоже полагаете, что дело нечисто? — В ее глазах вспыхнула надежда.

— У меня нет на то оснований.

— Но они есть! Неужели вы мне не верите? Я… — Она осеклась и резко обернулась.

За спиной у нее послышались быстро приближающиеся шаги.

— Это он! Он меня преследует! Доктор, мистер Белл — я должна встретиться с вами или с одним из вас. Наедине. Это очень важно!

Не успели мы ей ответить, как перед нами предстал Джаспер Багвелл.

Он поприветствовал нас и проводил свою кузину-невесту внимательным и недобрым взглядом, на который та, впрочем, не обратила ни малейшего внимания.

— Бедняжка, — вздохнул он.

— Кто?

— Кузина Тезигер, — ответил Джаспер. — Она ведь жертва наваждения не в меньшей, а то и в большей степени, чем дядюшка. Как это страшно: ходить по краю смерти и отказываться это даже замечать! А чем более странным становится бедный старик, тем крепче кузина за него цепляется. Она на шаг отойти от него не хочет, хотя им обоим опасно оставаться вместе. Я сам не свой от постоянной тревоги, не могу ее оставить одну ни днем, ни даже ночью — несколько раз бывало, что этот безумец направлялся в сторону ее комнаты, и лишь мое случайное появление спасло Хелен от, несомненно, жуткой участи. Видели бы вы, как он смотрит на нее! А недавно он мрачно сообщил, что Шива требует от него жизнь бедняжки — та, мол, отвергла догматы брахманизма, и это препятствует дяде на том великом пути, который ему указывает статуя!

Это были, без сомнения, тревожные вести; но и ему мы не успели ответить, так как уже стояли на пороге дома. Словно по волшебству, лицо Багвелла из изнуренного тревогой стало веселым и беспечным, и он самым жизнерадостным тоном представил меня хозяину поместья.

Эдуард Тезигер оказался почтенным старцем, гладко выбритым, высоким, с благородной сединой в длинных, почти до пояса, волосах, властным ртом и орлиным носом. Его речь выдавала в нем человека образованного; говорил он неспешно, плавно, тщательно подбирая слова, его жесты были скупы и отточены.

Никто не назвал бы этого человека ненормальным — напротив, он казался эталоном здравого ума.

За ужином мне случилось сесть напротив мисс Тезигер. Она все больше молчала, ее терзала какая-то печаль. Часто она вскидывала глаза на дядю; тот, я заметил, избегал встречаться с ней взглядом. Заметил я и то, что он нервно среагировал на ее появление и успокоился лишь тогда, когда она покинула столовую. Он подсел ко мне и завел разговор: