Кесарево свечение - Василий Аксенов

В последние годы Любка – не исключено, что в пику мужу, православному неофиту, – ушла в иудаизм, хоть и еврейкой практически не была.

Славка мчался с растерянным видом школьника, опоздавшего в класс. Увидев, что гроб уже опущен, он рухнул на колени и закрыл лицо руками. И именно то, что так сделал он, Слава Горелик, об авантюрах которого ходили легенды по всему российскому периметру, заставило присутствующих поверить в абсолютную трагичность маленького ритуала. А может быть, и всего сущего. Словом – конец. Всякий, переживший смерть матери, понимает, что это начало всеобщего конца. Славка не был исключением.

Сейчас на бегу, с пейджером на ладони, я думал, что случилось с Игорем. Скорее всего, он не выдерживает своей обезлюбовленной жизни. Ему нужен я как человек из его олюбовленного прошлого, почти как фантом тех коктебельских холмов, пропахших чабрецом и полынью. И нужен срочно, быть может, потому, что где-нибудь в пустом доме он натолкнулся на тот Любкин пистолет, что совсем еще недавно – что такое четыре года для старика? – обжег его Любкиной любовью.

Терпеть не могу тот кусок дороги, который называется Вашингтон – Балтимор – Паркуэй, особенно ту его часть, что направляется на север. Машины там идут в два ряда, все на одной довольно высокой скорости, между стенами высокого темного леса. Здесь почти не бывает торможений, об обгонах лучше и не думать. Возникает впечатление, что ты отстранен от вождения, что дорога сама тебя несет. Не знаю, как обстоит дело с другими водителями из тех, кого вызвал по пейджеру умирающий от одиночества друг, но мне в такие минуты дисбаланса ничего не остается, как только сунуть себе меж зубов 0,25 занакса. Это помогает, баланс восстанавливается, руки начинают снова чувствовать руль, ты начинаешь ощущать себя активным участником автопролета по желобу в лесу, ты снова слышишь ровный гул своего вечно нестарого «Делорена». Что происходит с этим аппаратом? Хозяин все стареет, а машина хоть бы хны, хозяин посасывает транквилизаторы, а железяка довольствуется обыкновенной смазкой три раза в год.

На этот раз я проскакиваю все выходы на Нью-Джерси до самого моста Верразано. Солнце уже село, но с верхнего яруса моста еще видны его блики на протянувшихся верблюжьим стадом облаках и на приплясывающих ягнятах Нью-Йоркского залива.

В девятом часу апрельского вечера я подъезжаю к клубу «Шестигранник» на Кони-Айленд-авеню, которую, конечно, в этих местах называют Конская. Интересно, что у клубов такого рода всегда вы найдете весьма убогий подъезд и занюханный экстерьер. Своего рода маскировка, что ли? Вообще кажется, что стоишь перед какой-то хавирой, в которой для бильярдного стола не хватит места.

Бильярд в половине девятого

Дверь открылась передо мной, едва лишь я приблизился. За ней стоял ливрейный лакей в парике и белых чулках. «Вы к Гор-Гору, что ли, сударь, сэр?» – спросил он с брайтонским акцентом. Я сообразил, что речь идет о моем друге. Сводчатый, с толстыми колоннами, исполненный мрачноватой роскоши вестибюль открылся передо мной. В глубине его были видны рулетки и карточные столы, стойки баров и столики с полной сервировкой. Проходили с достоинством слуги и гости в вечерних нарядах. Все это напоминало аль-капоновский стиль, если не считать длинных русских красоток: таких в Чикаго 20-х вроде бы не водилось. Играла музыка: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». В этом роде.

Я стоял посреди вестибюля, не зная, куда идти дальше. Мимо проходили группы людей не моего возраста, то есть моложе. В одной из таких групп я заметил знакомую физиономию и даже вспомнил, кто таков: Боря Клопов из ТНТ – гусятинский бычок, впоследствии ставший международным СЕО Борисом Борисовичем. Он бурно что-то хохотал, держался руками за что-то женское, извилистое и хохотал, хохотал. Он шел прямо на меня и не узнавал, да и как ему меня узнать в его увлекательном мире. Кто-то из сопровождения, забежав вперед, аккуратно отодвинул меня в сторону. Все были в костюмах от Хьюго Босса, а ведь еще недавно такая публика щеголяла в трениках из шелка-сырца. Вспомнилась любопытная деталь: на штанах у этих треников ниже колена обычно фигурировала поперечная цветная полоса, как бы рассекающая ногу на две части. При движении такой группы возникал футуристический эффект – казалось, что ног гораздо больше, чем в действительности, и что они идут отдельно от туловищ.

Наконец один из ливрейных обратил на меня внимание: «Ты чего тут, папаша, ищешь, одетый не по-нашему?» – «Я к Гор-Гору, сынуля», – ответил я неласково. Ливрейный тут же лакейским инстинктом почувствовал недовольство и вильнул: «Так вам, сэр, надо в эмпориум. Вон туда, за шторы; уэлкам, сэр».

«Эмпориум» представлял собой огромный ангар с золотистой драпировкой на стенах. Там были ряды бильярдных столов от обыкновенных «пулов» и «карамболей» до огромных британских «снукеров» и «полных русских». Все они были не заняты и манили глубокой зеленью поверхностей, словно представители природы. Все, кроме одного, вокруг которого стояла дюжина персон мужского пола, все в глубоком молчании. Подойдя, я увидел того, на кого было обращено общее внимание. Это был друг моей юности Игорь Горелик, по-здешнему Гор-Гор. Партия, очевидно, подходила к концу. Последний шар стоял вплотную к борту между центральной и боковой лузами. Чтобы лучше его достать, Игорь применял прием, который мне, невежде, казался чистым пижонством. Отвернувшись от стола, он заводил кий из-за спины. Прогнув свою хрупкую фигуру, через плечо косил глазом на поле боя. Странная жеманная поза, чуть ли не «умирающий лебедь». Чем-то он напоминал в эти минуты старенького тореадора. Публика вокруг серьезно и сурово наблюдала за его маневром. Видимо, решалась судьба важного заклада. Противник Игоря, пожилой афроам со щеточкой седых усов, ни дать ни взять Дюк Эллингтон, стоял со своим кием у торца. Он, казалось, что-то неслышно насвистывал, явно стараясь унять нервы.

Я смотрел на кисти рук Игоря, на его левую щеку и странно выпученный нерусский глаз. Он стал желтоват с тех пор, как я его видел последний раз. Странно, но даже гладко зачесанные седины тоже, казалось, приобрели желтоватый оттенок. Я хотел ему сказать «Игореша, не посрами!» или что-то в этом роде, однако решил подождать до удара. Он все равно промажет, у него трясутся руки, думал я, и вот тогда я своим приветом хоть чуть смягчу его поражение. Быть может, если бы я тогда перед ним объявился, не случилось бы того, что случилось.

Игорь ударил, вернее, просто чуть-чуть толкнул белый шар, придав ему труднообъяснимое вращение. Шар отделился от борта, прошел по дуге, стукнул черного и отправил его точно в угловую лузу. Наблюдатели подняли глаза к потолку и развели руками. Негр вынул из кармана брюк пачку денег и протянул победителю. Никакой особенной экзальтации не наблюдалось: Гор-Гор просто подтвердил свой класс. Такой подход старому марксисту был, очевидно, дороже оваций. Он тоже старался не выказывать радости, только лишь кивал в ответ на реплики коллег и показывал на разные секторы стола, видимо вспоминая эпизоды прошедшей партии. Меня он пока что не замечал, и я не вылезал, чтобы дать ему возможность насладиться общением с собратьями по нелегкому ремеслу. Подойди я к нему чуть раньше, быть может, ничего бы и не случилось.

Увы, это случилось. Подгребла шумная компания Бобы Клопова.

– Так это и есть знаменитый Гор-Гор? – возгласил жизнелюб. – Ну и ну! Вот уж не думал, что ты такой, папаша Гор-Гор!

– А ты кто такой, чтобы тут базарить? – спросил негр по-русски почти без акцента.

– Не знаешь меня, негр? – хохотнул сильно поддатый Клопов. – А меня тут все знают. Меня везде знают! Только в Африке меня не знают!

Профессионалы опешили. Афроам был, очевидно, большим авторитетом в их среде – никто не ожидал, что его так грубо одернут. Они переглядывались, пожимали плечами, и только Гор-Гор весь выставился на Клопа и задрожал во гневе.

– А вот я тебя не знаю! – взвизгнул он. – И знать не хочу!

– Хочешь не хочешь, узнаешь! – попёр Клопов. Он сильно приблизился и даже вступил в соприкосновение с маэстро. – Давай сыграем скунер, Гор-Гор! Желаю себе вписать в биографию игру с Гор-Гором! Бери кий, отец!

Игорь взял свой драгоценный кий и как бы взвесил его в правой руке. Вот тут мне надо было подходить и отводить его в сторону! Все дряблые ткани его лица подобрались, обнаружилась лепка неудержимой ярости.

– Уходи, пока цел, отморозок!

Клопов хохотал, продолжая мощной грудью с животом напирать на моего друга. Он был на голову его выше и на плечо шире. Шестерки его уже выставляли на столе шары.

– Пять косых даю! – хохотал от полноты жизни нувориш. – Семь даю! А проиграешь, урлюлю, десять дам! Лады?

И тут началось. Игорь огрел Клопа тяжелым концом кия по голове. Тот вскрикнул, закрылся руками и побежал прочь. Игорь гнал его и молотил по согнувшейся спине. Амок овладел им. Он явно не понимал, что делает, просто мстил кому-то за что-то – в данном случае случайно подвернувшемуся наглому богачу.