Что я сделал ради любви - Сьюзен Элизабет Филлипс

Отец позвонил Джорджи в Мексику и признался, что влюблен в ее бывшего агента. Джорджи была поражена… пока не вспомнила всех женщин, которые были у отца.

— Ты уже привыкла к мысли о том, что мы с Лорой теперь вместе? — спросил он.

— Я-то да, но как насчет ее?

— Прошло всего четыре дня с тех пор, как я признался ей. И теперь постепенно продвигаюсь вперед, так что надеюсь на успех.

— Я рада за тебя. И за Лору тоже.

Джорджи подождала, пока отец уедет, и только потом позвонила Мелу Даффи. Мел сразу же ответил:

— Даффи.

Голос у него был сонный, но Джорджи быстро его разбудила.

— Мел, это Джорджи Йорк. У меня для вас история.

— Джорджи?

— Потрясающая история. О нас с Брэмом. Если вас это интересует, встретимся через час в Санта-Монике. Въезд на кладбище «Вудленд» с Четырнадцатой улицы.

— Господи, Джорджи, не убивайте меня! Я в Италии. Позитано. Дидди дает роскошную гребаную вечеринку на яхте! — Он разразился хриплым кашлем застарелого курильщика. — Я скоро прилечу. Иисусе, здесь еще и восьми вечера нет, зато имеется очередная проклятая забастовка! Дайте мне время прилететь обратно в Лос-Анджелес и пообещайте, что ни с кем не станете говорить, пока я не вернусь.

Она могла бы позвонить любому представителю легитимной прессы, но хотела бросить лакомый кусок именно шакалу.

Отдать историю Мелу, который был достаточно подл и жаден, чтобы вылизать все до последней капли крови, что вытечет из ее сердца.

— Хорошо. В понедельник, в полночь. Если вас там не будет, я ждать не стану.

Она повесила трубку. Сердце трепыхалось, ярость сочилась из всех пор. Брэм отнял то, чего ей больше всего хотелось. Теперь она сделает то же самое с ним. Жаль только, что придется ждать.

Брэм не мог спать. Не мог есть. И всерьез намеревался убить Чаз, если та не прекратит кудахтать над ним. Подумать только, в тридцать три года он ухитрился приобрести двадцатилетнюю мамашу, и это ему не нравилось. Впрочем, в последнее время ему вообще ничего не нравилось, особенно он сам. Но в то же время им владела стальная решимость.

— Джорджи не желает играть Элен, — сказал он Хэнку Питерсу в понедельник, через два дня после омерзительной сцены в Малибу. — Я не могу уговорить ее передумать. Делайте что хотите. Я пас.

Он ничуть не удивился, когда уже через полчаса его позвали на встречу с Рори Кин. Брэм протиснулся мимо целой армии встревоженных секретарей и помощников и без доклада вошел в кабинет. Рори, как всегда, восседала за антикварным письменным столом под абстрактной картиной Дибенкорна.

Брэм ногой отодвинул стул и сел.

— Джорджи отказалась от роли. И вы правы: я погубил свой брак. Но я люблю свою жену больше, чем кого бы то ни было в этом мире, и хотя сейчас она люто меня ненавидит, все же попросил бы вас не лезть в наши дела и держаться, черт возьми, подальше, пока я пытаюсь ее вернуть. Надеюсь, вам ясно?

Потянулись долгие секунды. Наконец Рори взяла ручку.

— Полагаю, на этом наша встреча закончена?

— Я тоже так считаю, — согласился Брэм. А когда выходил из кабинета, его вдруг осенило. Кажется, он понял, что нужно делать. Отчасти. Остается додумать остальное.

Джорджи припарковала арендованную «короллу» перед двухэтажным многоквартирным домом к северу от входа на кладбище «Вудленд», достаточно близко, чтобы видеть, как подъедет Мел, и достаточно далеко, чтобы он ее не заметил, пока сама она того не пожелает. Было уже около полуночи, и движение на Четырнадцатой улице из полноводной реки превратилось в тонкий ручеек. Сидя в темноте, она вспоминала все: с того момента как Брэм подслушал, как она делает предложение Треву, и до штормового дня на том же берегу, когда Брэм признавался в вечной любви.

Боль никак не утихала. Она расскажет шакалу все. История с фальшивыми объяснениями Брэма в любви попадет в таблоиды, а потом и в приличные газеты, и репутация, над восстановлением которой он столько трудился, снова окажется запятнанной. И пусть Брэм после такого попробует разыгрывать героя! Да, ей самой сильно достанется, но плевать!

Джорджи впервые была в таком бешенстве, но почему-то одновременно ощущала невыразимую свободу. Хватит позволять таблоидам управлять ее жизнью! Больше она от них не зависит! Никаких улыбок фотографам, когда все вокруг рушится. Никаких заявлений прессе, чтобы сохранить гордость! Нельзя допускать, чтобы публичный имидж украл у нее душу!

Черный мини-вэн остановился рядом со входом на кладбище. Джорджи сползла чуть пониже и увидела в зеркальце заднего обзора, как погасли фары. Из машины вышел Даффи, закурил, огляделся, но «короллу» не заметил.

Наконец-то с ложью будет покончено. Она ранит Брэма так же больно, как он ранил ее. Идеальная месть.

Шакал продолжал курить.

Джорджи вспотела. В желудке поднялась буря.

Мел принялся бродить перед входом.

Пора.

После сегодняшней ночи больше не будет никаких уверток, никаких отговорок. Она сможет жить честно, с высоко поднятой головой и с сознанием того, что всегда постоит за себя. Она хозяйка своей жизни, сумевшая отомстить за обиду.

Шакал бросил сигарету в сточную канаву и направился к воротам кладбища. На это Джорджи не рассчитывала. Хотела рассказать свою историю под ярким светом уличных фонарей. Шакал на безлюдном кладбище был слишком опасен, и она потянулась к ручке двери, прежде чем Мел успел зайти за ограду. Но когда ее рука легла на холодный металл, что-то в душе надломилось. Она вдруг поняла, что шакал в машине куда опаснее, чем тот, который сейчас шагает к воротам.

Шакал в машине — это она сама. Мстительная злобная фурия.

Она сжала ручку. Брэм предал ее и заслуживает наказания. Ей просто необходимо причинить ему боль, уничтожить, предать так, как он предал ее. Но подобная страсть к разрушению не в ее природе.

Джорджи бессильно обмякла на сиденье и попыталась разобраться в том, кем она была… кем стала. В машине было душно. Воздух словно сгустился и стал затхлым. Нога затекла, но Джорджи не шевелилась.

Неизвестно, сколько прошло времени, однако постепенно она стала разбираться в своей натуре. Наверное, стоило пережить все это. Зато теперь она с неумолимой ясностью поняла что готова жить с тяжестью собственного гнева и бременем собственной печали. Все лучше, чем превратиться в мстительную стерву.

Шакал снова вышел на тротуар, прижав к уху телефон. Выкурил еще одну сигарету, огляделся, после чего сел в машину и укатил.

Джорджи ехала, сама не зная куда. Пустота внутри все больше разрасталась. Она сама не поняла, как оказалась на бульваре Линкольна, в злачном районе Санта-Моники, застроенном массажными салонами и интим-магазинами. Она припарковалась у закрытого на ночь магазина запчастей, вытащила из багажника камеру и пошла по тротуару. Она никогда не бывала в этих опасных местах по ночам, но даже не подумала испугаться.