Семиозис - Сью Бёрк

ужасные песни, которыми нас донимали. Это оказалась милая колыбельная старого дядюшки Хиггинса. Она окружила Дом Собраний: часть певцов оказалась с западной стороны, часть – у северной пристройки, и они непрерывно двигались и менялись. Сосна начала дико озираться. Вайолет закрыла глаза и выгнула брови, словно задремав. Най нахмурился, сосредотачиваясь.

Мелодия распалась на новые голоса и стала громче – колыбельная о тихом снегопаде, которая убаюкивала всех нас в детстве, но она напомнила мне о барабанах и ночном пении, о безрезультатных попытках уснуть во время осады. Тогда шум, поднятый стекловарами, заставлял меня бодрствовать и часами тревожно думать о том, насколько хуже все может стать…

Но сейчас я не сплю, я в Доме Собраний. Я так сильно сжал стило, что тростниковый наконечник обломился.

Песня закончилась в обратном порядке: многоголосие сливалось и перестраивалось, а потом мелодия растаяла в шуме ветра.

– Это было прекрасно, – сказала Вайолет.

Сосна смотрела в пол. Хатор с Форрестом обменивались тычками, поджав губы. Орион сидел неподвижно и улыбался. Я рассматривал царапину, оставленную обломком.

Вошли стекловары: царицы провели свои семьи по центральному проходу.

– Это было прекрасно, – повторила Вайолет.

Все захлопали – кроме Сосны и ее сторонников, конечно. Ствол Стивленда оставался пустым. Царицы опустились на все четыре колена и опустили головы, и их семьи повторили их позу. В воздухе запахло розами.

Сосна спросила:

– И что это было?

– Полно, Сосна, – сказала Маргарита. Она уже осушила слезы.

– Стекловары поют в честь наших погибших, – объявил Най. – Голоса расходятся, обозначая уходящие жизни, а потом воссоединяются, показывая, что эти жизни становятся дорогими воспоминаниями. Они выражают свое соболезнование и благодарность за… за все, за возможность снова жить в городе.

– Это было прекрасно, – повторила Вайолет в третий раз. – От лица всех благодарю вас. И тебе спасибо, Най. – Она обвела всех взглядом. – Еще что-то? Похоже, нет.

– Моя жалоба! – напомнила Сосна. – Но вы не станете ее рассматривать. Нам же надо быть милыми со Стивлендом, надо ему потакать, надо с ним считаться, потому что…

– Потому что без него наши шансы на выживание были бы такими же, как у стекловаров! – отрезала Маргарита. – Ну как ты этого не видишь?

Вайолет обвела взглядом членов комитета.

– Комитет принимает жалобу, верно?

Возражений не было. К сожалению, по техническим причинам их и не могло быть.

Она посмотрела на ствол Стивленда – все такой же пустой – и сказала что-то еще, но за шумом я не расслышал: у всех нашлось что сказать про заседание, музыку или Стивленда. Песня стекловаров мало кого заставила изменить свое мнение.

* * *

Я навестил Стивленда следующим утром, захватив с собой краснопсовый чай, хлеб и кусок его плода. Мне нездоровилось, несмотря на то, что спал я хорошо – или, точнее, мне показалось, что спал я хорошо. Он начал разговор еще до того, как я успел сесть.

«В последние несколько дней я провел немало времени за размышлениями – именно поэтому молчал. Я попытался подражать человеческому бытию, изолировав рощи для того, чтобы испытать вашу точку зрения, хотя изоляция моей точки зрения в корне юмора дало прозрения сомнительной пользы».

– Я рад, что тебе лучше.

Да уж, ему пора было заговорить.

«Мир преподносит немало сюрпризов мелким индивидам, потому что сконцентрированное самосознание в высокой степени чувственное. Вчерашнее пение стекловаров вызвало эмоциональные изменения в моей изолированной роще. Как отреагировал ты?»

– Я… вспомнил иную их музыку.

Психотерапевты сказали, что горе вызывает эмоциональную нестабильность.

«Красота объединяет стекловаров, людей и меня. Красота их архитектуры и музыки показывает, что в нашем восприятии мира сходства больше, чем различий. Это сходство делает наш мутуализм радостным и приносящим удовлетворение».

Я поискал взглядом стило и бумагу.

– Давай я запишу это для нашего ответа.

«Нам следует принимать участие в прекрасном друг друга. Я выскажу комитету просьбу. Во время нападения сирот я выявил потребность в издавании предупреждающих звуков. Я бы хотел иметь голос – возможно, даже способность петь».

Поющее растение!

«Мой корень юмора подсказывает, что я становлюсь все более похожим на животное».

А если он снова загорится, то сможет орать. Я постарался о таком не думать.

«Ты был прав, не позволив мне подать в отставку. В жалобе говорится, что я терпелив и робок, потому что укоренен на одном месте, но я способен действовать агрессивно. Более того, я – доминантный вид, и в моей природе заложено доминирование. Каждому из нас требуется быть тем, кто мы есть, возможно – быть чем-то большим, чем мы есть. Если мы верны себе, то позволяем нашим лучшим качествам расцветать».

Пекарь похвастался, что утренний хлеб был приготовлен подмастерьем-стекловаром с начала до конца. Я откусил кусок – мягче не бывает.

– Значит, ты не уйдешь в отставку?

Это хорошо. Значительная перемена. На самом деле даже тревожно, что он изменился настолько быстро.

«Я был неправ, желая отказаться от своих полномочий, и жалоба Сосны помогла мне это яснее осознать. Ради жителей Мира я должен делать все, на что способен. У нее телесные и психические травмы, но скарлатины мозга нет. Я проверил, когда ее лечили в клинике. С Сосной можно установить дружеские отношения, если применить мутуализм достаточно жестко».

– По-моему, она не хочет дружбы с тобой. И я считаю, что она – серьезная проблема. У нее есть сторонники.

«Установление дружеских отношений не предполагает эмоциональной совместимости, а всего лишь устранение ее потребности сражаться. Она – ценный член Содружества, и нам следует направить ее агрессию в нужном направлении – например, на угрозу экологии. Она обеспечила командование в решающие моменты, несмотря на недавние промахи».

– Знаешь, со вчерашнего дня твой настрой резко поменялся.

«Я изолировал эмоциональный дисбаланс в определенных рощах, так что каждая будет стремиться к равновесию, а мои основные операционные корни смогут заниматься насущными проблемами. Один дисбаланс мечтает о том, чтобы атаки сирот вообще не было, так что я вывел его в корни той рощи, которую сироты сожгли, где реальность наиболее неоспорима. Это разумно?»

– Наверное.

Только вот я не способен распределять чувства туда или сюда. Я уже давно в этом убедился.

«Однако я по-прежнему печалюсь. Хиггинс пел песню о вечнозеленом горе. Это хорошая метафора. Когда коралл убил твою жену, это было похоже на потерю руки или глаза?»

Мне не хотелось об этом говорить, но Стивленду нужна моя помощь, а это – моя работа.

– Да. Больше, чем руки или ноги. Я лишился нескольких десятилетий, нашего общего будущего.

«Разве ты не отрастил другой… поправка… не исцелился: ведь животное не может отрастить