Лицом к лицу - Александр Лебеденко

— Ты очень горяч, Леонид! Ты не любишь рассуждать. Захлестывает тебя… Мы условились перейти на ту сторону с орудиями и людьми. Я к этому и веду.

— Но уже больше месяца исправно глушишь тяжелыми своих…

— Эстонцев, — внушительно поправил Синьков.

— Почем ты знаешь? Там и наши…

— Когда знаю наверняка, что наши, бью мимо или посылаю Крамарева, Сверчкова. Все равно кто-нибудь стрелял бы… Еще одно. Прими в соображение, что сейчас они бегут, как зайцы. Что же, нам догонять их с орудиями? «Подождите, господа, мы за вас!..» И это еще не все. Пока у красных успех — мы можем рассчитывать на десять человек, на два десятка батарейцев. Когда побегут красные, мы можем поднять против коммунистов значительно больше. Словом, нужно выжидать. А раз предстоит оставаться здесь на неизвестный срок, надо завоевать доверие. Иначе мы рискуем попасть обратно в Петроград, но уже не на Крюков и не в штаб артиллерии, а на Гороховую два. И я должен тебе прямо сказать, Леонид, — из простого упорства ты ставишь под угрозу весь план.

— Это я — то?!

— Да, ты портишь дело. Ты возбуждаешь подозрения. На тебя смотрят косо. Особого комиссара к тебе хлопочут.

— Комиссара? — вырвал трубку изо рта Воробьев. — Уволь, Аркадий. Только дышал потому, что никого над душой не было. Этот соглядатай… как его… Сергеев… ко мне не лез. Уволь! Назначь командиром батареи Веселовского.

— Под каким предлогом?

— Ты — дипломат. Найди.

— Провалить все дело? Надо выдержать, Леонид…

Где-то в поле зачинались теплые ветерки. Они налетали с каким-то непонятным сухим шелестом. Они несли с собою первые пожелания весны. Они скользили мимо иссохших кустов, приземляясь, как на коньках, летели по кромке снега, шаля, прятались в полах шинелей. Друзья молча глядели на сизый, с огневыми жилками, горизонт.

— Солдаты портятся, — вдруг сказал Воробьев.

— Красноармейцы, ты хочешь сказать.

— Ну, красноармейцы, — процедил Воробьев. — Игра твоя сильно подпорчена, Аркадий.

Синьков перебирал плечами. Ветерок вдруг показался ему неуютным.

— Разбросали людей. Я надеялся, что все мои будут в кулаке.

— Не это главное. Наше влияние падает, Аркадий. А их, — он злобно кивнул в сторону деревни, — растет. Это надо видеть, Аркадий, и понимать. Если в скором времени не случится поражения красных, то хорошо, если нам удастся уйти двоим без всяких орудий.

— Уйдем вдвоем, если будет нужно… Сдаваться рано.

— Ну и играть эту кровавую комедию долго нельзя.

Огненные прожилки пылали там, куда смотрел Воробьев. Разгорался пожар позднего заката.

— Завтра будет ветер, — сказал Синьков.

Глава V

ЛЕСНАЯ СТОРОЖКА

Совершив переход по ближайшим тылам, дивизион опять включился в боевую деятельность, благоприятно развивавшуюся для красных.

Артиллеристы громили баронские мызы, разрушали болотные гати, железнодорожные мосты, сшибали с холмов деревянные мельницы и церкви, ставшие наблюдательными пунктами белых, поражали навесным огнем пехотные окопы. Если утром начинались атаки, к полдню по телефону обычно приходило сообщение о занятии пехотными частями позиций противника, и к вечеру батарея получала новую стоянку в пяти — десяти километрах к западу или к югу от прежней.

Это были места, не тронутые еще вихрями гражданской войны, лежащие в стороне от шоссейных и железнодорожных путей. Здесь, у каменных оград немецких мыз и на задворках заостренных службами дворов «серых баронов», можно было найти яму, в которой год и два лежали тонны сухого, красивого картофеля. В лесах, подальше от дорог, в стогах стояло сено, а в закутках прятались остатки не истребленных еще стад и домашней птицы.

Хозяев терзала неразрешимая задача: биться ли до хрипа, до рукопашных схваток, чтобы хоть что-нибудь уберечь из этого живого добра, или, может быть, лучше распродать всех поросят и баранов, чтобы остались хоть деньги.

Комиссары и командиры клялись оберегать права и достоинство хозяев, вызывали старшину и тут же, при них, отдавали строжайшие приказы о вежливом обращении с жителями и сообщали о тех наказаниях, какие грозят всякому, кто осмелится забраться в амбар или на птичню с мародерскими намерениями.

За продукты платили щедро. На долгих стоянках помогали по хозяйству, — чинили сбрую, завозили в поле навоз, поднимали упавшие ворота и заборы. Латали крышу, крепили лестницы, амбары.

Все было хорошо до момента, когда нужно было уходить и вставал вопрос о фураже.

Разведчики и ездовые заглядывали во все щели, и, если находили фураж, каптенармус подкатывал фурманку, и хозяину предлагалось на выбор — продажа или реквизиция.

Никакие самые страстные, исступленные мольбы и проклятия не помогали.

— Фураж все одно не задержится, — усовещивал каптенармус, — не наши, так другая часть, а то интендантство. Тут, брат, — разводил он руками, — не упрятать. Фураж — это первая статья!

Дружба с хозяевами шла врозь. Русские деревни остались позади. Здесь беднота, сочувствовавшая красным, почти поголовно батрачила на широко разлегшихся хуторских землях и угодьях немецких помещиков и «серых баронов», крепкой хозяйственностью, суровым нравом, устойчивостью традиций купивших когда-то сердце Столыпина. Слой малоземельных был слаб и целиком зависел от крепких хозяев.

Иногда к каптенармусу или даже к комиссару приходил хмурый рябоватый парень, отзывал в сторону и после краткого разговора вел к тайным картофельным ямам и к спрятанным в оврагах стогам.

— Шерт! — выплевывал трубку коренастый, по-обезьяньему заросший «барон», видя, как фурманка прямо через канавы идет к тайнику. Он хлопал некоторое время слезливыми сонными веками, взором отыскивая того, кто выдал и кого чуяло сердце, и уходил, не оглядываясь, не спросив даже денег, потому что еще слишком свежи были клятвы, что в доме остался только мешок картошки и нет ни огурца, ни крынки молока.

В одном из таких серобаронских домов хозяин поставил гостям крынку молока. Всех пивших молоко свезли в больницу. Гостеприимный хозяин скрылся, бросив однозубую старуху с вихрастым внучонком. В другой деревне комиссар штабной команды отправился ночью до ветру и не вернулся. Наутро его обнаружили в дальней яме с простреленным затылком.

У полковых штабов и управлений этапных комендантов останавливались пешеходы с котомками, вздетыми на суковатую палку. У них были свои счеты с отступившими белыми частями, и они просились в Красную Армию. Обычно такие добровольцы немедленно вступали сочувствующими в ячейки и время от времени спрашивали — где теперь находятся «красные латышские батальоны, которыми распоряжается сам Ленин».

На одну из таких временных стоянок прибыла скопившаяся в штабе армии почта из России, и через час после этого в передках разразился скандал.

Игнат Степанович Коротков, ни слова не говоря, ударил по уху пришедшего за хлебом Федорова. Серега, всхлипывая и визжа по-бабьему, рвал с него шинель. Разведчики выручили товарища и, не скупясь, отсыпали сдачи Короткову. Савченко смотрел на драку в окно, подзадоривая обе стороны, но сам в бой не вступал.

— Почто в драку полез? — спросил появившийся старшина Федорова.

Федоров, все еще оглушенный, рассерженный, вытирал капли крови из носу, мигая глазами.

— Да он ведь меня кулачищем огрел. А чего? Разве ж я знаю…

— Ты, что ль, первый, Игнат Степанович? — спросил старшина Короткова.

— Ну, я… — буркнул похоронным тоном Коротков. — А за что, ему хорошо известно.

— Бабу не поделили, — догадался кто-то.

Оба противника наградили догадливого долгим, недружеским взглядом.

Коротков повернулся и хотел было уйти, но старшина задержал каптенармуса.

— Разрази меня бог — не знаю, — с искренней наивностью продолжал уверять Федоров, и даже пальцы его инстинктивно сложились в щепоть.

— Что ж вы, ребята, друг другу морду в кровь, а за что — неизвестно. Кто в такое поверит?.. Что ж я комиссару доложу?

Алексей уже подходил вслед за сбегавшимися на шум драки красноармейцами.

— Не хватало еще рукопашной, — сердито сказал он, выслушав доклад старшины. — Ты, что ль, первый ударил его? — спросил он Короткова.

— Я, — еще грубее буркнул Игнат, как будто вид комиссара опять привел его в раж. — Убить его мало! И усех их…

— Кого это всех?

Но Игнат уже овладел собою.

— Интригу они ведут промежду нами, товарищ комиссар.

— Кто они? — стукнул сапогом Черных.

— Брательники евонные…

Весь круг красноармейцев заговорил, заохал.

— Мельницу, наверное, отобрали, — сказал один.

— Беднота наседает…

— Хватит с тебя, Коротков, — и другому надо…

Деревенский конфликт был известен всем в батарее.