Закон проклятого - Дмитрий Силлов

– Осторожнее, куда несётесь! – заорал он, увидев бегущих навстречу Андрея и полицейского. – Не видите…

Договорить он не успел. Томпсон, не снижая скорости, со всей дури заехал мародёру локтём в зубы, пробормотав: «Надо уважать частный собственность!» Мужик, даже не успев охнуть, навзничь рухнул на асфальт и так и остался лежать, придавленный сверху тяжёлой коробкой. Андрей одобрительно усмехнулся…

Гостиница на набережной на время беспорядков превратилась во что-то вроде тыла для боевых групп ОМОН. В обширном вестибюле возбуждённо гудела толпа вооружённых милиционеров, бряцали автоматы, остро пахло кирзой и оружейным маслом. В углу на стопке бушлатов лежал молодой омоновец с залитым кровью лицом. Его товарищ бинтовал парню голову.

– Ведь что же это делается, а? – быстро шептал раненый. – Он же меня железным прутом – прям по башке. Русский – русского. Запросто, как врага лютого. Колька, что ж с Россией-то делается?

– С Россией все в порядке, – скрипнул зубами тот, кого назвали Колькой. – Все будет путём с Россией. У нас без драки ничего не делается, ни хорошего, ни плохого. Выстоим, не такое видали.

Андрей, закусив губу, быстро прошёл мимо. Какая же до боли знакомая картина – кровь русских парней, пролитая по долгу службы. И кто ж знает, сколько еще ее прольется…

…Низенький, тщедушный человечек выскочил откуда-то сбоку и, мелко семеня, побежал к выходу. Молниеносным движением Макаренко схватил его за шиворот.

– Швейцар? – грозно вопросил он.

– Д-да… – еле слышно пролепетал тот.

Андрей вытащил из кармана фоторобот и сунул ему под нос:

– Узнаёшь?

Человечек мазнул взглядом по бумаге и покачал головой. По глазам было видно, что он ни разу не видел этого человека.

– А этого?

Томпсон достал фоторобот с лицом Эндрю Мартина. Но человечек вдруг опомнился и начал брыкаться.

– А вы, собственно, кто? – заверещал он. – Что за хамство? Я сейчас омоновцев позову…

Несколько человек в форме с интересом посмотрели в сторону шумной тройки.

– Молчи, гнида! – зашипел Андрей и задвинул швейцара в угол. – Удавлю! Быстро говори – видел или нет?

Швейцар невольно взглянул на портрет и… глаза его вдруг закатились под лоб, на губах выступила пена, и человечек забился в припадке, сильно смахивающем на эпилептический.

– Где он? Ну?!

Человечек дёрнулся ещё раз и безвольно повис на руках у Андрея, что-то бессвязно лепеча враз побелевшими губами:

– …озяин…тый…таж, – разобрал Макаренко.

Двое омоновцев направились к ним. Андрей усадил швейцара на пол и прислонил его спиной к стене.

– Пойдем, быстрее, – потянул его за рукав Томпсон. – Ты уже ничего не добиться. Это слуга Мартина, и тот не хотеть, чтобы он говорил с тобой…

Лифт не работал, и они ринулись вверх по лестнице.

– Пробежим сначала четвёртый и пятый этаж, – бросил Андрей на бегу. – Тот хмырёнок всё-таки чуток проболтался.

Томпсон перепрыгивал через две ступеньки, еле поспевая за русским коллегой.

– А как ты узнать, что он швейцар? – спросил он на бегу, не снижая скорости.

– Нюхом чую, следак я или где? – буркнул Макаренко и, уловив ироничный взгляд полицейского, маленько поправился: – Ну показалось мне так. И видишь, прав оказался.

– А если б ошибаться?

– Извинился бы, – ответил Андрей, хватаясь за перила, и, мощно развернувшись на очередной лестничной клетке, взлетел почти что на середину следующей лестницы, ведущей на четвёртый этаж.

Кончик клинка коснулся невидимой границы. С лёгким напряжением, словно нож в масло, меч вошёл в неизвестность, и… часть его, оказавшаяся по ту сторону, исчезла. Иван дёрнул на себя оружие. Меч, целый и невредимый, снова лежал в его руке.

В конце коридора по-прежнему маячила дверь, которую Иван отчётливо видел в то время, когда Пучеглазый посредством заклинания отправил его душу на поиски жреца Бога Сетха. Но дверь была там, по ту сторону границы, за которой меч только что чуть не превратился в ничто.

– А, пропади ты пропадом, будь что будет! – произнес Иван – и шагнул вперёд.

…Мир изменился.

Это был тот же самый коридор, но… Из глубоких трещин, порой корявым зигзагом от пола до потолка разрезающих стены, ползли невиданные, уродливые растения. Из-за полуоткрытых, покосившихся дверей слышались заунывные стенания и жалобные, протяжные крики, полные боли. Казалось, будто адские пыточные комнаты, предназначенные для истязаний грешных людских душ, вдруг разом перенеслись в здание одной из самых престижных гостиниц Москвы. Худые руки с посиневшими ногтями тянулись к Ивану прямо из стен, пытаясь схватить его за полы куртки, и бессвязные голоса неслись ему вслед, с плачем то ли прося о чём-то, то ли предупреждая о неведомой опасности.

Приоткрылась одна дверь, и женщина в белом саване шагнула навстречу ему. Седые длинные волосы рассыпались по костлявым плечам, слёзы ручьём текли из изуродованных катарактой подслеповатых глаз. Она протянула к Ивану трясущиеся руки и зашептала пересохшими, растрескавшимися губами:

– Ванюша, не ходи туда… Он убьёт тебя… Отдай мне меч и уходи… Поверь мне, так будет лучше.

– Бабушка?!

Иван невольно сделал шаг назад, продолжая сжимать в руках своё оружие.

– Ванечка, он мучает здесь и меня, и твоего деда, и мать с отцом… И он обещал отпустить наши души, если ты отдашь меч…

Изрезанные глубокими морщинами руки уже почти коснулись лица Ивана, как вдруг в его голове вспыхнула мысль.

«Лицо! Тогда, в тюрьме, я же видел её во время посвящения! Тогда у неё было молодое лицо! Она сказала, что „здесь не стареют“. А эта бабка хоть и похожа на неё, но всё-таки…»

Он сделал ещё один шаг назад и с силой ткнул острием меча в старуху…

Страшный вопль потряс стены коридора. Посыпалась штукатурка, разверзлись трещины на стенах. Языки пламени рванулись из них, пожирая извивающиеся в агонии растения. Вмиг обуглившиеся руки, лезущие из стен, попадали на пол, хватая воздух чёрными, сожжёнными до костей пальцами. Огонь корёжил двери, слизывая с них дорогой лак, а те корчились и стонали, будто живые.

Иван закрылся рукавом куртки, спасая лицо от немыслимого жара, и ринулся назад, к спасительному окну в конце коридора. Но не успел он сделать и пары шагов, как вдруг внезапно исчезло ревущее пламя, умолк дикий, жуткий, ни с чем не сравнимый крик. Иван осторожно отнял руку от лица и вытер мокрый от пота лоб.

Наваждение сгинуло. Чистый и уютный гостиничный коридор лежал перед ним. И не было на стенах ни малейших признаков трещин или копоти от пламени, бушующего всего секунду назад.

На ровной, без намёков на какие-либо границы ковровой дорожке, прислонясь спиной к стене, сидела молодая женщина в униформе официантки и зажимала ладонями быстро увеличивающееся в размерах кровавое пятно на животе. В пальцы, скрюченные предсмертной судорогой, медленно втягивались кривые, длинные, крепкие ногти – слишком длинные и крепкие, чтобы принадлежать человеку. Бессмысленные глаза с потусторонним, устремлённым сквозь Ивана взглядом постепенно заволакивала пелена смерти. Через несколько мгновений она вздохнула в последний раз и медленно завалилась на бок.