Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

дворцовую “ориентацию” на его смерть, но едва ли он когда-нибудь сгинет; кажется, такой мысли он и сам не допускает»[801].

Решительный перелом наступил 21 июля 1949 г.: на стол Сталина легла записка Абакумова о шпионской деятельности недавно едва не переведенного на работу в ЦК 2-го секретаря Ленинградского обкома Я. Ф. Капустина. 23 июля Капустин был арестован (санкция прокурора получена только 1 августа). Выбитых Абакумовым из Капустина показаний оказалось предостаточно, чтобы не только представить Сталину его самого как шпиона и заговорщика, но и арестовать тех, кого он оговорил: 4 августа вместе с большим протоколом допроса Капустина Сталин получил от В. С. Абакумова «Список лиц, проходящих по показаниям арестованного Капустина Я. Ф.»[802], в котором поименованы многие будущие жертвы «ленинградского дела».

Сталин одобрил работу Абакумова, лично распорядившись судьбой ленинградцев: 13 августа в кабинете Маленкова без санкции прокурора были арестованы А. А. Кузнецов, П. С. Попков, М. И. Родионов, председатель Ленгорисполкома П. Г. Лазутин и выходец из Ленинграда Н. В. Соловьев, первый секретарь Крымского обкома ВКП(б). Дальнейшее следствие КПК и МГБ велось уже не в целях изобличения отдельных лиц, а для раскрытия преступной организации, иначе говоря, заговора; такой ход был вполне очевиден – у следствия оказывается намного меньше работы по сбору «доказательств» – обвиняемые оговаривают друг друга, а эффект от произведенных следственных действий (раскрытие организованной группы) много выше единичных изобличений. Способ этот был хорошо отработан еще в довоенные годы.

«С целью получения вымышленных показаний о существовании в Ленинграде антипартийной группы Г. М. Маленков лично руководил ходом следствия по делу и принимал в допросах непосредственное участие. Ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания»[803].

После первых арестов «ленинградцев» Сталин вызвал в Москву Н. С. Хрущева – у вождя на руках уже были компрометирующие документы и на московское руководство: «Мы тут считаем, что вам надо опять занять пост первого секретаря Московского городского и областного партийных комитетов. У нас плохо обстоят дела в Москве и очень плохо – в Ленинграде, где мы провели аресты заговорщиков. Оказались заговорщики и в Москве»[804]. И хотя впоследствии в Москве дело ограничилось только снятием и опалой Г. М. Попова, именно подозрение в заговоре привело Хрущева обратно в Москву.

Вознесенский был подавлен, хотя еще оставался вхож к Сталину. Но он уже находился в таком состоянии, какое однажды описал Булганин: «Вот едешь к нему [Сталину] на обед и вроде бы как другом, а не знаешь, сам ли ты поедешь домой или тебя повезут кое-куда»[805].

Хрущев, отнюдь не поклонник личности Николая Алексеевича, вспоминал Вознесенского того периода[806]:

«Помню дни, когда Вознесенский, освобожденный от прежних обязанностей, еще бывал на обедах у Сталина. Я видел уже не того человека, которого знал раньше: умного, резкого, прямого и смелого. Именно смелость его и погубила, потому что он часто схватывался с Берией ‹…›.

А за обедами у Сталина сидел уже не Вознесенский, но тень Вознесенского. Хотя Сталин освободил его от прежних постов, однако еще колебался, видимо, веря в честность Вознесенского. Помню, как не один раз он обращался к Маленкову и Берии: “Так что же, ничего еще не дали Вознесенскому? И он ничего не делает? Надо дать ему работу, чего вы медлите?”. “Да вот думаем”, – отвечали они. Прошло какое-то время, и Сталин вновь говорит: “А почему ему не дают дела? Может быть, поручить ему Госбанк? Он финансист и экономист, понимает это, пусть возглавит Госбанк”. Никто не возразил, но проходило время, а предложений не поступало.

В былые времена Сталин не потерпел бы такой дерзости, сейчас же заставил бы Молотова или Маленкова взять карандаш, как обычно делал, и продиктовал бы постановление, тут же подписав его. Теперь же только говорил: “Давайте, давайте ему дело”, но никто ничего не давал. Кончилось это тем, что Вознесенского арестовали. Какие непосредственно были выдвинуты обвинения и что послужило к тому толчком, я посейчас не знаю [sic!]. Видимо, Берия подбрасывал какие-то новые материалы против Вознесенского, и, когда чаша переполнилась, Сталин распорядился арестовать его.

Организовать это Берия мог с разных сторон. По партийной линии подбрасывал материалы Маленков, по чекистской линии – Абакумов. Но источником всех версий был Берия, умный и деловой человек, оборотистый организатор. Он все мог! А ему надо было не только устранить Вознесенского из Совета Министров. Он боялся, что Сталин может вернуть его, и Берия преследовал цель уничтожить Вознесенского, окончательно свалить его и закопать, чтобы и возврата к Вознесенскому не состоялось. В результате таких интриг Вознесенский и был арестован. Пошло следствие. Кто им руководил? Конечно, Сталин. Но первая скрипка непосредственной “работы” находилась в руках Берии, хотя Сталин думал, что это он лично всем руководит»[807].

При этом стоит учитывать некоторую тенденциозность Хрущева по отношению к Берии, из-за которой умаляется роль Маленкова.

После ареста ленинградцев Вознесенского уже перестали допускать до Сталина. Именно поэтому 17 августа Николай Алексеевич подал на его имя просьбу дать работу, «какую найдете возможной, чтобы я мог вложить свою долю труда на пользу партии и Родины. Очень тяжело быть в стороне от работы партии и товарищей»[808]. Эту записку Сталин распорядился передать Маленкову, который вскоре и воссоединил Вознесенского с его товарищами.

Маленков, как уже говорилось, был очень умелым аппаратным работником. Как замечал Д.Т. Шепилов,

«при даче поручений, в особенности когда они связаны были с выполнением указаний, полученных от Сталина, Маленков ставил фантастически короткие сроки исполнения. Не успевал Сталин высказать то или иное пожелание, как буквально вздыбливалась вся страна и партия, в движение приводились все рычаги государственного и партийного аппаратов. И при очередной встрече Маленков докладывал: – Товарищ Сталин, ваше поручение выполнено»[809].

А в случае с «ленинградцами» Маленков тем более не терял времени. К делу оказались подключены пришедшие в марте 1949 г. в Госплан СССР ставленники Маленкова – Е. Е. Андреев, уполномоченный ЦК по кадрам в Госплане, и автор доноса на Вознесенского М. Т. Помазнев, который в награду за это был 13 марта назначен управляющим делами Совмина вместо Я. Е. Чадаева. 22 августа 1949 г. Е. Е. Андреев подал секретарям ЦК записку «О пропаже секретных документов в Госплане СССР», согласно которой за 1944–1948 гг. в Госплане пропало 236 секретных и совершенно секретных документов. 1 сентября Вознесенский был вызван в КПК к М. Ф. Шкирятову, где ему и объявили об этом факте; в тот же день Вознесенский отправил Сталину свои оправдания. Но хода назад уже не было: 11 сентября Политбюро рассмотрело расследование КПК о пропаже секретных документов Госплана и вынесло