Все новые сказки - Нил Гейман

— Мэгги!

Фигурка открыла глаза. Безволосая голова, белая, словно бумажная, кожа в кляксах кровоподтеков. Губы и ногти фиолетовые, лицо бледное и сморщенное, словно скорлупка разбитого яйца. Мэгги можно было узнать только по глазам: огромным, младенчески-голубым, с серым отливом. Пристально глядя на него, она медленно воздевала свои иссохшие руки, пока не ухватила себя за плечи. Робби показалось, что она смахивает на богомола: зловещее сравнение!

— Не знаю, помните ли вы меня. — Он присел на стул у кровати. — Я Робби. Я работал вместе с Леонардом. В музее.

— Он мне сказал. — Ее голос звучал так тихо, что ему пришлось наклониться. — Хорошо, что они сюда добрались. Я ждала их вчера, когда еще шел снег.

Робби вспомнилась Анна на больничной койке: напичканная обезболивающими, говорившая сама с собой.

— Да, конечно, — сказал он.

Мэгги окинула его быстрым взглядом — как ему показалось, раздраженно. Затем уставилась мимо, на сад. Изумленно разинула рот, попыталась приподнять руку. Пальцы затряслись. Робби понял: она машет. Выглянул из окна — никого. Мэгги взглянула на него, указала на дверь.

— Вам пора, — сказала она. — У меня гости.

— А… Да-да, извините.

Он смущенно вскочил, наклонился и поцеловал ее в макушку. Кожа у нее была гладкая и холодная, как сталь.

— Прощай, Мэгти.

В дверях он оглянулся и увидел, что она восторженно смотрит в окно, чуть склонив голову набок, расставив руки: словно ловит солнечные лучи.

Через два дня после возвращения домой Робби получил письмо от Леонарда:

Привет, Робби.

Мэгги умерла сегодня утром. Медсестра сказала, что вчера в начале дня она потеряла сознание. Похоже, она чувствовала боль, но, по крайней мере, быстро отмучилась. Она завещала себя кремировать. Никаких гражданских панихид. Я кое-что организую — наверное, осенью — и дам вам знать.

Робби вздохнул. Неделя на Кауане уже казалась ему далеким прошлым — даже сном. Точно воспоминания о поездках на каникулы в детстве. Робби выразил Леонарду соболезнования и поехал на работу.

Шли недели. Зак с Тайлером выложили в Сеть свои ролики с полетом «Беллерофонта». Робби два-четыре раза в месяц выпивал с Эмери. Один раз виделся с Леонардом, на барбекю у Эмери Четвертого июля[142]. За лето ролик Тайлера посмотрели в Интернете 347 623 раз, а ролик Зака — 347 401. К обоим роликам прилагалась ссылка на сайт «Капитана Марво», где Эмери выложил для бесплатного скачивания полный текст книги «Крылья — человечеству!». Теперь Гугл выдавал на имя «Маргарет Бливин» больше тысячи ссылок, а Эмери выпустил в продажу футболки с «Беллерофонтом»: экологически чистый хлопок, шелкография, изображение причудливого дирижабля с крылышками и его пилота в шляпе-котелке.

В начале сентября Леонард позвонил Робби:

— Можешь завтра подъехать ко мне в музей, в полдевятого вечера? Я устрою церемонию по Мэгги. Для нас троих: ты, я и Эмери. В нерабочее время. Пропуска я вам выпишу.

— Конечно, — сказал Робби. — Принести что-нибудь?

— Главное — сам приходи. Ну, до скорого.

Они приехали на машине Эмери. Прошли пешком по сумеречной Национальной аллее. Белый куб музея сверкал на фоне неба, которое стремительно темнело, окрашивалось в цвет индиго. Леонард, в небесно-голубой вышитой тунике, ждал у служебного выхода. Распущенные седые волосы ниспадали на плечи. В руках у Леонарда была картонная коробка с маленькой этикеткой, отпечатанной на принтере.

— Входите, — сказал он. Музей закрывался в пять вечера, но охранник открыл им дверь. — Времени в обрез.

На посту охраны сидел Хеджес — лысый и еще более грозный, чем в старые времена (Робби не видел его с тех пор, как уволился). Он записал их в книгу, с любопытством оглядел Робби. Увидев его подпись, засмеялся:

— Я ж тебя помню! Кайф, ты?

Услышав кличку, Робби скривился, но кивнул. Хеджес передал Леонарду какую-то бумажку:

— Смотри там, долго не тяни.

— Спасибо. Обещаю.

Они направились к служебному лифту. В пустынном музее, освещенном голубыми светильниками, было жутковато. Подвешенные под потолком немые самолеты словно съежились от старости, казались потрепанными, даже игрушечными. Робби подметил: борт космического корабля «Джемини VII» треснул, с аэроплана Райтов свисает пыльная паутина. На третьем этаже Леонард повел их по коридору мимо фотолаборатории, мимо столовой для сотрудников, мимо библиотеки, где когда-то хранился «Психархив». Наконец остановился у двери возле каких-то голых труб. Взглянул на бумажку, полученную от Хеджеса, набрал код, распахнул дверь, нащупал выключатель. Лампа озарила длинное узкое помещение с железной лестницей, привинченной к стене.

— Куда мы идем? — спросил Робби.

— На крышу, — объявил Леонард. — Если застукают, мы с Хеджесом здорово влипнем. Да и вы заодно. Так что не мешкайте.

Он засунул коробку за пазуху и полез по лестнице вверх. Эмери и Робби, следуя за ним, оказались на небольшой металлической платформе, у другой двери. Леонард снова набрал код, толкнул дверь. Они вышли наружу, под ночное небо.

Казалось, они на верхней палубе океанского лайнера. Плоская крыша музея тянулась почти на целый квартал. Из огромных вентиляционных шахт валил горячий воздух. Леонард поманил остальных за собой — к другому концу здания.

Здесь воздух был прохладнее. Ветерок пах сладковато и свежо, точно после дождя, хотя небо было безоблачное. Под ними тянулась Национальная аллея — огромное зеленое поле для неведомой настольной игры, с громадными фишками — прочими музеями и памятниками — из слоновой кости, оникса и стекла. Вдали высился обелиск Вашингтона, за ним мерцали огни Рослина и Кристал-сити.

— А я сюда никогда не залезал, — сказал Робби, догнав Леонарда.

— И я тоже, — покачал головой Эмери.

— А я залезал, — и Леонард улыбнулся. — Всего один раз. Вместе с Мэгги.

Над куполом Капитолия висела полная луна, такая яркая на беззвездном небе, что Робби смог прочесть надпись на коробке в руках Леонарда. «МАРГАРЕТ БЛИВИН».

— Ее прах, — Леонард поставил коробку, снял крышку. Внутри лежал пластиковый пакет. Леонард раскрыл пакет, снова подхватил коробку, распрямился. — Она просила меня развеять пепел здесь. А я решил, что мы должны сделать это втроем, вместе.

Он запустил руку в пакет, сжал кулак; передал коробку Эмери: тот молча кивнул и сделал то же самое. Повернулся к Робби:

— И ты давай…

Робби замялся, но опустил руку в коробку. Внутри было что-то колючее — больше похоже на песок, чем на пепел. Подняв глаза, Робби увидел, как Леонард шагнул к краю крыши, запрокинул голову, уставился на луну. Отвел руку назад, швырнул пепел в небо, наклонился за другой пригорошней.

Эмери покосился на Робби, и оба разжали руки.

Робби смотрел, как пепел струится меж его пальцев — точно мошки разлетаются.

Развернулся, взял еще.

Когда коробка наконец опустела, Робби распрямился, тяжело дыша. Провел рукой по глазам. Он никак не мог взять в толк, в чем дело, — то ли оптический эффект от луннного света, то ли ветер разыгрался, но всюду вокруг них, куда ни глянь, в воздухе трепетали крылья.

Джо Хилл

Дьявол на лестнице

Перевод Майи Глезеровой[143]

Я родился

в Сулле Скале

в семье обычного каменщика.

Деревня

моя гнездилась

среди островерхих хребтов,

высоко над Позитано, и холодной

весной облака ползли вдоль улиц, как

вереницы призраков. От Сулле Скале до мира

внизу было ровно восемьсот двадцать ступенек. Я их

преодолевал раз за разом вместе с отцом, примеряясь

к его шагу, от нашего дома в небесной вышине и обратно.

После его смерти я нередко одолевал их в одиночку.

Вверх

и вниз,

таская груз,

покуда не начнет

казаться,

что с каждым шагом

кости в коленях

стесываются

до острых белых

щеп.

Крутые

склоны путано

усеяны щербатыми

ступеньками, где-то — из

кирпича, кое-где — из гранита.

Тут — мрамор, там — известняк, глиняные

плитки и местами древесина. Когда нужно было

выложить новую лестницу, отец выкладывал. Когда

ступени вымывали весенние ливни, ему приходилось

их подправлять. Многие годы у него был мул, таскавший

камни. Он сдох, зато остался я.

Я его

ненавидел, само

собой. У него были кошки,

и он им пел, и наливал в миски

молоко, и рассказывал дурацкие истории,

и гладил, держа на коленях. И когда однажды

я отшвырнул одну — не помню, за что — он швырнул

на пол меня и велел не притрагиваться к его деткам.

Так что я