Vita Nostra - Марина Дяченко

В том только и дело, чтобы правильно изъявить. Все уже есть на свете. Все самое лучшее и подходящее. И счастье. Самое простое, что может быть — схватить за хвост вот эту золотую амебу и изъявить ее правильно и четко, без искажений. Счастье — то, что чувствует Сашка, когда понимает себя словом. Счастье — то, что чувствует любой человек, совпавший со своим предназначением. Что помешает Сашке сделать это? Ведь она может!

Человеческая оболочка раздражала ее, как тесный костюм. Ей надо, необходимо было вырваться, но розовый телефон лежал на столе, и Сашка встала и подошла к окну.

Пошире раскрыла форточку. Мало; распахнула раму настежь. Была довольно холодная весенняя ночь, сырой ветер гонял облака, то открывая звезды, то снова их заволакивая. Сашка стояла коленями на подоконнике, глубоко дышала и чувствовала, как ветер пробирается под ночную сорочку. Холод — это замечательно, это отрезвляет. Сашка — человек.

— Я человек. Но я глагол, — сказала она вслух.

Объяснить это было невозможно. Сашка, проучившаяся почти два года, пережившая распад и воссоздание, измененная и изменившаяся, принимала свой новый статус не умом и даже не интуицией.

Она была, длилась, располагалась в пространстве и времени. Она готовилась прозвучать.

Реализоваться.

Розовый телефон лежал на столе. Сашке захотелось выключить его. А лучше — бросить вниз, на булыжник. Пусть разобьется. Пусть вылетит аккумулятор. Пусть навсегда погаснет дисплей.

— Не могу, — сказала она шепотом. — Нельзя. Нельзя!

Темный вихрь пролетел по рваному, в тучах, небу. Сашка отпрянула; напротив, на склоне черепичной крыши, угнездилась тень и закрыла звезды, подобно туче.

— Сашенька, а что же вы не спите так поздно?

Она двумя руками уцепилась за подоконник.

— Спокойнее. И подальше от фонарей, зачем нам эти сенсации… У нас сорок минут, не будем тратить время на раскачку.

Холодный ветер забивал дыхание. Внизу лежала весенняя Торпа, по улицам, как по рекам, растекался туман, и огни фонарей становились все более мутными.

— За мной… Не надо спешить. Спокойнее. И не забывайте дышать, вы не в воду нырнули…

Они приземлились на крыше семиэтажки. Туман заливал первые этажи и подбирался к вторым.

— Не замерзли?

— Н-нет.

— Саша, я хочу, чтобы вы знали: это не столько учеба, сколько, э-э-э… адаптация к сложившимся условиям. Как говорит наш общий знакомый, нельзя требовать невозможного, а вам, в вашем нынешнем состоянии, просто необходима разрядка… реализация… Но я, как ваш педагог, категорически запрещаю вам проделывать то же самое в одиночку. И этот запрет остается в силе!

От Торпы остались одни только крыши, плывущие над ватной поверхностью тумана.

— Саша, мы ценим вас, вашу работоспособность и вашу порядочность. Мы понимаем, как вам трудно. Вы ведь не дадите нам повода… огорчиться, правда?

Сашка раскрыла крылья так широко, как только могла. На секунду стала городом Торпой — сонным городом под слоем тумана, будто бы парящим в облаках…

— Я п-постараюсь.

Часть третья

— Ма, привет. Я приехала.

— Ура, Сашхен! Ты с вокзала?

— Нет.

— А откуда?

Сашка засмеялась:

— Я возле подъезда из автомата звоню.

— Шутишь?!

— Серьезно. Поднимусь через минуту.

— Ну, ты даешь!

Когда открылись двери лифта, мама уже стояла на лестничной площадке, веселая, свежая, в летнем халатике:

— Ну ты даешь! Как снег на голову! Террористка!

И мама обняла Сашку впервые за полгода. Сашка зажмурилась. За спиной закрылись двери лифта, и снова открылись, наскочив на ручку упавшего чемодана. И снова закрылись. Сашка с мамой постояли еще, не разжимая рук, потом Сашка нехотя обернулась и подняла чемодан.

Двери лифта захлопнулись с раздраженным лязгом.

— Слушай, — сказала мама, жадно ее разглядывая. — А выглядишь-то… замечательно. Совсем взрослая.

Они вошли в квартиру, мама потащила Сашку на кухню, усадила за стол и села рядом, не выпуская ее руки. Вился пар над кастрюлей, подпрыгивали в кипятке вареные яйца; мама заглядывала Сашке в глаза, улыбалась и качала головой:

— Совсем большая… Совсем взрослая. Какой же ты молодец, что приехала… Какой ты молодец. А мобилкой не пользуешься?

— Дороговато все-таки, — Сашка старательно улыбнулась. — Пусть будет на крайний случай.

— Я тебе звонила пару раз, не было связи.

— Да, это бывает в Торпе, — Сашка улыбнулась шире. — А малой спит?

— Только задрых, перед твоим звонком. Вчера ходили в поликлинику, наговорили нам комплиментов, — мама улыбалась. — Прямо непривычно… Они всех запугивают, по врачам гоняют… А тут и вес у нас идеальный, и развитие, и улыбаемся всем… Они в этом возрасте чужих боятся, бывает, а Валька — как солнышко. Видит человека — и приветствует его… Спит, как сурок. Ест, как хомяк. А красавец какой стал… Ты посмотришь.

Она наконец-то вспомнила о кастрюле, сняла с огня вареные яйца, водрузила под струю холодной воды.

— А Валентин работает. У него сейчас много работы… Зато и денежка есть, ты себе не представляешь, как сейчас все дорого… Сашка, у тебя появился мальчик?

— Почему ты решила?

Мама уселась напротив, коснулась Сашкиной ладони:

— Мне так кажется. Ты изменилась.

— Мы просто давно не виделись.

— Расскажи, — попросила мама. — Пока малой спит… Есть время. Расскажи: как ты там? С кем дружишь? За тобой, наверное, табунами парни ходят… ты у нас девушка видная.

— Я учусь с утра до ночи. Не больно-то походишь табунами.

— А все-таки? Кто-то ведь тебе нравится? Что там за ребята, в этой Торпе, я даже не могу себе представить. Приличные?

— Приличные, хорошие… Разные. Как везде. Ты так говоришь, будто Торпа — это дыра какая-то!

— Не дыра, — мама погладила ее руку. — Я влюбилась на втором курсе, помню… платонически. Не могла о нем не думать каждую минуту… Как болезнь, накатило, и потом так же быстро ушло… Но теперь другие нравы, да?

— В данный момент у меня нет никакой личной жизни, — честно призналась Сашка. — Учебные нагрузки, знаешь ли.

Мама недоверчиво покачала головой:

— Труженица ты моя… Вот и второй курс закончился.

— На «отлично».

— На «отлично»… Сашка, давай-ка забирай оттуда документы. После второго курса — самое время. В нашем универе тебя возьмут за милую душу, я узнавала.

— Ма… — Сашка высвободила руку.

Мама упрямо покачала головой:

— Саш. Давай оставим все… в прошлом. Ты пережила… ты не приняла Валентина. То есть из вежливости приняла, но в душе… Тогда ты была еще девочкой. Подростком. Теперь ты взрослая… я же вижу. И мы можем все это, недоговоренное, сказать вслух. Ты видишь: мы счастливы. Нам не хватает только тебя, Саш. Потому что ты тоже наша дочь, ты часть нашей семьи, тебя ничто и никто не сможет заменить. Возвращайся домой. Пожалуйста.