Крепость живых - Николай Берг

Надежда тем временем широко мажет края раны зеленкой, я кладу марлевую салфетку на рану, и Надежда, понятливо кивнув, вытягивает из своей сумки банальный полиэтиленовый пакет с рисунком какой-то бочки (я еще успеваю прочесть «Дегустация ви…»). Пакет плотно ложится на мокрую от зеленки кожу. Сестра аккуратно приглаживает полиэтилен, чтоб он обеспечил герметичное закрытие дыры. Миха опять кашляет. Но уже свиста нету. Отлично, бинтуем.

Теперь аккуратно уложить раненого, как положено при такой ране, на бок. Эмчеэсовец догадливо подкладывает Михе какой-то бушлат и подстилает одеяло. Миха старается лечь на здоровый бок, но тут же встречает единодушное сопротивление всех нас четверых. Нам-то надо его уложить как раз на больную сторону.

– Не… не надо… больно же… – слабо пытается спорить раненый.

– Как раз лучше, – убедительно, как маленькому, втолковывает ему Надя, – так ты меньше боль будешь чувствовать, поверь мне. И шок будет меньше, и сердцу будет легче…

– Вот у адмирала Нельсона было такое же ранение, – гудит эмчеэсовец, обертывая еще сидящего милиционера одеялом. – Так его положили на здоровый бок. Вот он и умер от этого. На здоровое-то легкое сколько сразу навалилось: и средостение давит, и грудная клетка к палубе прижата – не вдохнуть, и кровь подтекает внутри, давит на средостение, а все вместе – на здоровое легкое. Вот он и задохся. А ты ложись, как доктора говорят, – живым довезем. А там уже операционная готова. Все мигом в лучшем виде…

– Точно, Миха, подтверждаю! – И братец до кучи высказался. И протягивает Михе несколько таблеток.

Начинает зуммерить переговорная штуковина. Отзываюсь. Николаич немногословен – просит медиков прибыть наверх, много раненых. Спрашиваю, брать ли братца. Ответ лаконичен: если братец работоспособен – обязательно…

Братец говорит Михе, что мы сейчас вернемся, тот чуть не плачет, а я, как на грех, и его отца из виду потерял. С трудом убеждаем раненого чуть подождать под опекой водителя. Но выдвигаться с братцем не получается: хоть и агонизирующий, но у нас еще раненый – в салоне расстрелянного УАЗа. Он еще дышит. Предварительно примотав ему нижнюю челюсть, чтоб при смерти, если обернется, рта не раскрыл, относим бедолагу в «хивус», где сразу становится тесно. Братец остается, мы с Надеждой возвращаемся к УАЗу. Ключи в замке.

– А может, стоило Мише промедола дать?

– Нет, у него и так дыхательная функция ослаблена. Промедолом вообще обидеть ее можем до отключения.

– А трамал? У нас же есть.

– Ну да, меньше угнетает. Но угнетает же. Обколоть бы местным анестетиком лучше. Но раз у нас ничего нету, придется ему потерпеть…

Машинка заводится сразу. Видно, что ухоженная. Немного жестковатый руль, сидеть высоковато, ну да не до Москвы ехать. Проскакиваем мимо Коттеджа, аккуратно объезжаем валяющийся на дороге труп в милицейском наряде. Судя по вывороченным карманам и бумаженциям вокруг, его уже обыскали.

На перекрестке с десяток хаотично расположенных автомобилей. Останавливаюсь недоезжая: и маячить не стоит, и поперек дороги лежит нехилых размеров бревно. Видно, тут братец и стал бодаться со стойкой. Второй УАЗ выделяется из кучи машин своей милицейской принадлежностью. И вот рядом с ним кучка народа, довольно шумная.

Все-таки есть такие открытия, которые, сколько бы веков ни прошло, не могут оказаться затерянными в памяти народной. Сортировка раненых, разработанная Пироговым, точно относится к таким. Сколько ни корячились страдатели по новациям, а в конце концов вернулись к исполнению пироговских постулатов. Потому как открытие это подобно закону Ньютона. Или Архимеда. Ни убавить, ни прибавить.

Вот как бы я разбирался в куче раненых и на скорую руку второпях перевязанных людей? А так все ясно и просто – сначала из кучи раненых выделить две категории, которые во враче на сортировке не нуждаются. Во-первых, легкораненых, а их обычно половина, отправить подалее, чтоб не путались под ногами и не мешали. Во-вторых, если есть агонизирующие, то есть те, кого точно не спасти, обеспечиваем их покоем и не тратим понапрасну время. Таких, по статистике, каждый десятый раненый. И остаются у нас две категории – нуждающиеся в срочной помощи и те, кому помощь можно отложить, но оказать надо обязательно.

Так, громче всех кричат баба и мужик. У мужика вижу повязку на бедре, прямо поверх джинсов. Кровь там, где внешняя поверхность. Он сидит у милицейского УАЗа, ругается в голос. Увидев нас с Надеждой, встает, сильно морщась, и ковыляет в нашу сторону. Баба измазана кровью – и руки и лицо, но перевязок нет.

Две девчонки лет десяти – двенадцати воют навзрыд. У той, что помладше, толсто замотана кисть руки, на плечо наложен жгут. Самый тихий из всей компании парень-милиционер. На плече тоже жгут, предплечье забинтовано, хотя кровь проступает через бинт, искромсанный рукав свисает лохмотьями.

Что я точно помню? А помню я, что «громче всех ругаются матом и другими словами, а также воют и плачут легкораненые. У них на это есть силы. Тяжелораненые молчат!»

Значит, надо заниматься бледным милиционером.

Надежда с ходу показывает мужику с бабой, что им надо идти к кораблю МЧС, который внизу стоит. Лихо, конечно, она этому агрегату под названием «хивус» польстила.

Мужик продолжает ругаться, потому как считает себя самым пострадавшим, и поэтому требует к своей персоне исключительного внимания. Ага, щщщаззз… Я уже видел, как ты шустро ходишь – ранение явно по касательной. Был бы серьезно задет мышечный массив или тем более кость – хрен бы ты так поднялся и пошел. А оставить его тут – достанет претензиями до глубины души: он ведь ранен, и доктор обязан проявить гуманизм. А то, что за это время, пока его царапину будут йодом мазать, кто-то другой дуба врежет, так на это насрать. Люди эгоистичны в массе, а уж раненые – тем более.

Игнорирую мужика, но это не «проханже» – он меня сильно дергает за рукав и просто требует, чтобы я обратил внимание именно на него, и никак иначе. Баба тож подвывает ему в тон.

– Слушай, страдалец, тебе помощь оказана, повязка наложена. Кровотечения нет, больно, конечно, но потерпишь. Иди вниз, там в салоне врач и медикаменты. Я здесь занят, извини, но им моя помощь нужнее!

– Я ранен, твою мать! Видишь, я ранен, твою мать! Ты что, твою мать, совсем края не сечешь?

– Ты, калека недоделанный! Ты оцарапан, а не ранен. Будешь мне мешать, я тебе сам прострелю ногу как следует. И тогда буду заниматься именно тобой! Вали отсюда вниз, болван чертов, и не дергай меня за рукава! Я кому сказал? Вали давай!

– Сука ты, а не доктор!

– Я еще хуже! Все, пошел, пошел! Не беси меня! Сейчас тебя еще дополнительно подстрелят – добьешься моего внимания! Забыл, что тут перестрелка? Иди, давай!