Без единого свидетеля - Элизабет Джордж

Она отгородилась от наплыва воспоминаний.

— Да. Наверное, так и было, — сказала она.

— Ты знаешь, что мы шли к этому. Ты видела, что я чувствовал. Что я чувствую…

Он приблизился к ней. В горле у нее что-то быстро и легко запульсировало. В теле образовался жар, сконцентрировался в низу живота. Между ног стало влажно — совершенно против воли.

— Это все плотское, — попробовала Ульрика остановить происходящее. — Только дурак мог принять это за настоящее чувство.

Грифф был уже так близко к ней, что она уловила запах. Не запах лосьона. Не одеколона и не геля после бритья. Это был его запах, созданный из запахов волос, кожи и секса.

Он протянул руку и прикоснулся к ней. Пальцы скользнули по ее виску, спустились ниже. Задержались на мочке. Провели линию к подбородку. Потом Грифф уронил руку.

— Мы ведь по-прежнему вместе, да? — спросил он. — Ничего не изменилось между нами?

— Грифф, послушай… — произнесла она.

Но в голосе ее не было твердости. И он слышит это не хуже ее. И он понимает, что это означает. Потому что это может означать только одно… О, как он близко, этот запах, эта сила… Он опрокидывает ее, обеими руками прижимает ее ладони к кровати и целует, целует. Ее бедра подхватывают ритмичный танец и вскидываются, вскидываются, потому что все отступило, ничто больше не имеет значения, только желание, обладание и упоение.

Да, он чувствует то же самое. Она знала, что если опустит глаза (а она этого ни за что не сделает), то увидит доказательство под тканью узких джинсов.

Грифф хриплым голосом спросил:

— Что послушать, Рика? Мое сердце? Твое? Послушать, о чем они говорят? Я хочу, чтобы ты вернулась. Это безумие. Это глупо. Я ничего не могу предложить, лишь одно: я хочу тебя. Не знаю, что принесет завтрашний день. Может быть, мы завтра умрем. Я просто хочу, чтобы ты все это знала.

И когда он стал целовать ее, она не стала вырываться из объятий. Он нашел ее губы, и они раскрылись, покорные движениям его языка. Она отступила к столу, и он прижался к ней, чтобы в ее живот еще сильней вдавился его твердый и горячий холмик.

— Позволь мне вернуться, Рика, — шептал он.

Она обвила руками его шею и жадно поцеловала его. Со всех сторон подстерегают опасности, но больше ни о чем не нужно беспокоиться. Потому что от любых опасностей заслонит и защитит вот это — сыпучий шелк волос, в который она погружает пальцы, рот, впившийся в шею, ищущие ее грудь Руки, жаркие прикосновения тела, ее желание обладать им и полное равнодушие ко всему, даже к тому, что кто-нибудь может в любую минуту заглянуть в кабинет.

Они все сделают быстро, говорила она себе. Все равно невозможно будет расстаться, пока не…

Молнии, пуговки, все сброшено; оба застонали от наслаждения, когда он посадил ее на стол и вошел в нее. Вновь сомкнулись губы, ее руки скользят по мускулистой спине, а он обхватывает ее бедра и грубо, сильно пронзает ее, но хочется еще сильнее и грубее. И вот уже все внутри сжимается, волны поднимаются и… она летит куда-то… А мгновением позже и он достиг экстаза, прерывисто дыша. Они слились в одно, чувствуя безопасность и покой, хотя не прошло и шестидесяти секунд.

Медленно они оторвались друг от друга. Она видела, что Гриффин раскраснелся, и подумала, что ее лицо, должно быть, тоже горит. Он часто дышал и выглядел ошеломленным.

— Я не думал, что так случится, — сказал он.

— И я.

— Это оттого, что мы снова вместе.

— Да, я знаю.

— Я не могу остановиться. Пробовал уже, не раз. Не получается. Потому что, когда я вижу тебя…

— Знаю, — повторила она. — Со мной то же самое.

Она стала собирать и натягивать одежду, чувствуя, что его соки уже потекли из нее; она понимала, что вся пропиталась запахом страстного соития. Нужно было что-то с этим делать, но она не могла сейчас ни о чем думать.

Должно быть, Грифф чувствовал то же самое, потому что, одевшись, он снова прижал ее к себе и поцеловал.

— Я обязательно что-нибудь придумаю, — сказал он.

И Ульрика поцеловала его. «Колосс», большой и беспокойный, перестал существовать, не видный за дверью ее кабинета.

Наконец он со смехом оторвался от ее губ и прижал к своему плечу ее голову.

— Ты ведь всегда будешь со мной, да? — спросил он. — Ты всегда будешь здесь, правда, Рика?

Она подняла голову.

— Вроде бы я никуда исчезать не собиралась.

— Я рад. Теперь мы снова вместе. Навсегда.

— Да.

Он погладил ее щеку и снова прижал Ульрику к плечу.

— Так ты скажешь?

— Мм…

— Рика! Ты скажешь?

Ульрика оторвалась от его плеча и глянула на него.

— Что? — спросила она.

— Что мы вместе. Мы хотим друг друга; знаем, что это неправильно, но не можем остановиться. Поэтому каждый раз, когда нам выпадает такая возможность, ничто не имеет значения. Ни время суток, ни день недели. Ничто. Мы делаем то, что не можем не делать.

Она заглянула в его пытливые глаза — как же они близко! — и вдруг почувствовала холод, разлившийся в воздухе.

— О чем ты говоришь?

Грифф хохотнул — добродушно, как и подобает нежному и снисходительному любовнику. Она отодвинулась.

— Что-то не так? — спросил он тогда.

— Где ты был? — спросила Ульрика. — Скажи мне, где ты был?

— Я? Когда?

— Ты знаешь когда, Гриффин. Потому что теперь я понимаю, ради чего все это было, — Она обвела рукой комнату, имея в виду произошедший только что эпизод. — Ради тебя. Ты все делаешь только ради себя. Господи. Все вокруг тебя вертится. Хотел меня так одурманить, чтобы я сказала что угодно. Пришли бы копы, и я бы костьми легла, лишь бы они не приглядывались к человеку, с которым я трахаюсь.

Грифф изобразил на лице крайнее удивление, но она не поверила. Не тронул ее и вид оскобленной невинности, пришедший на смену удивлению. Где бы он ни был восьмого числа, ему нужно алиби. И, убежденный, что они судьбой предназначены любить друг друга, он ни на мгновение не усомнился, что она предоставит такое алиби.

— Ах ты, эгоистичный подонок! — выговорила она.

— Рика…

— Убирайся! Вон из моей жизни!

— Что? — пробормотал он. — Ты увольняешь меня?

Она хрипло рассмеялась, она хохотала над собой и над своей глупостью.

— Ты действительно не видишь ничего, кроме себя. Нет, не увольняю. Не надейся отделаться так просто. Я хочу, чтобы ты был здесь, у меня на глазах. Я хочу, чтобы ты прыгал, когда я скажу: «лягушка».

Невероятно, но он предпринял еще одну попытку добиться своего:

— Но ты скажешь копам?…

— Поверь мне, я скажу им все, что они захотят услышать.

Линли решил, что Хейверс заслужила право присутствовать на втором допросе Барри Миншолла, ведь это именно она его вычислила. Поэтому он зашел в оперативный центр, где она корпела над сбором информации о продавце солей для ванны из Стейблз-маркета. Он лишь сказал, чтобы она следовала за ним, и, уже спускаясь по лестнице на пути к подземной стоянке, посвятил коллегу в детали.

— Держу пари, он хочет предложить сделку, — сказала Хейверс, когда Линли рассказал, что Барри Миншолл готов говорить. — У этого типа рыльце в пушку и в грязи, захочет отмыться — не спасет и целая фабрика по производству стирального порошка. Попомните мои слова. Так вы пойдете ему навстречу, сэр?

— Это же подростки, Хейверс. Вчерашние дети. Я не стану умалять ценности отнятых жизней, позволив убийце избежать заслуженной участи — а именно пожизненного пребывания в очень неприятном заведении, чьи обитатели крайне недружелюбно относятся к растлителям малолетних.

— Не думаю, что меня это сильно огорчает, — заметила Хейверс.

Несмотря на то, что она была согласна с его точкой зрения, Линли все еще испытывал потребность в дальнейшей аргументации. Ему казалось, что только самые жесткие меры помогут излечить болезнь, поразившую общество.

— В какой-то момент, Хейверс, у нас не останется выбора, — сказал он. — Нам придется стать страной, в которой нет лишних детей. Нельзя жить так, будто всем все позволено и никого ничего не волнует. Поверьте мне, я буду только рад преподать на примере мистера Миншолла наглядный урок всем, кто считает двенадцати-тринадцатилетних детей такими же расхожими материалами, как картонные коробки из-под пиццы.

Линли остановился на лестничной площадке и посмотрел на Хейверс.

— Извините за проповедь, — сказал он виноватым голосом.

— Да ничего. Ваше право. — Она задрала голову, указывая на верхние этажи здания. — Но, сэр… — Она замолчала в нерешительности, что было абсолютно не в ее привычках. — Тот парень, Корсико.

— А-а, внедренный Хильером репортер? Мы ничего не можем тут поделать. В этом вопросе Хильер прислушивается к Доводам разума не более, чем обычно.

— Пока этот журналист держится в рамках, — успокоила его Хейверс — Дело не в этом. Его, похоже, ничего не интересует, кроме… вас. Хильер говорил, что Корсико будет делать очерки о тех, кто ведет расследование, но мне кажется…