Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

в мои чувства к другому, кто не он сам. С безразличием отворачивался, едва я стреляла в него глазами. Уяснив для себя нечто, он наскоро поел и ушёл. Мне стало неуютно и печально, едва он покинул «Ночную Лиану». Помещение было по-утреннему полупустым, не совсем прибранным после ночи. Я сразу же утратила вкус к морским деликатесам. Да и не понравились они мне. А Реги-Мон радостно поедал дорогую еду, не желая её оставлять кому-то ещё. В промежутках между поглощением еды он не переставал ярко мерцать глазами уже в сторону других заходящих сюда молодых женщин, коих он ухватывал среди зарослей, если они того стоили. Мне стало даже не обидно, — кто он мне? — а скучно нестерпимо.

— Хотела бы я знать, что за сущность сотворила тебя вот таким? — спросила я вдруг.

— Уверен, что она является женщиной, — отозвался он весело. — Поэтому она оказалась столь щедра на мою красоту и на мой любовный темперамент. Всё прочее я сотворил над собою сам. Или другие постарались. Её мне обвинить не в чем. Она же не несёт ответственность за всех, кто меня тут окружает. Ведь сам мир, какой он и есть, сотворён отнюдь не нашими создателями. Их и самих кто-то создал. А лично ей я благодарен. Она дала мне испытать максимум из возможных блаженств и радостей жизни. Ответную, всегда только ответную любовь милых женщин.

— Ну, а кем же сотворён прочий мир? И почему ты так уверен в собственной неотразимости?

— Отвечаю сразу на второй вопрос. Другие женщины давали и дают мне такую вот уверенность. А на первый вопрос ответа я не знаю. Но, похоже, судя по жестокости и очень сложной, не поддающейся целостному, а не частному, научному изучению, запутанной структуре мира, то было Существо мужское и весьма суровое. Не стану говорить, что оно недоброе, поскольку высший смысл мира мне недоступен. Может, всё и к всеобщему Вселенскому благу. А, может, мы только расходный материал, промежуточное звено для чего-то более важного.

— А вот ты не жесток и не суров. Не очень и умён, хотя и талантлив. Или ты не мужчина?

— Если тебе интересно, так проверь это сама. Я не стану препятствовать твоему исследовательскому азарту.

— Нужен ты мне! — я встала. Реги-Мон, поняв, что как-то неправильно себя ведёт, выглядел растерянным. Я ушла, а он остался. Едва я покинула заведение, претендующее на предельный шик, да ничем меня не поразившее, кроме цен, я тут же и думать забыла о Реги-Моне. Какое-то время я озиралась в глупой надежде вновь увидеть Рудольфа. Будто он где-то стоял и ожидал меня. Никого так и не увидев, я вернулась домой к сборам на выход из неласковой столицы в какую-то совсем другую, уже бегущую мне навстречу, загадочную реальность.

Стремительная смена декораций

На следующее утро я уже бегала радостная по террасе вокруг будущего Дома Моды в то время, как рабочий выгружал коробки с моими безделушками и одеждой. В то же самое время Эля толклась где-то в угрюмой по виду, многоэтажной Администрации для устроения кучи неотложных дел. Едва войдя сюда, Эля оказалась уже необходимой. Она вернулась, спустя длительное время, бледная и выжатая от напряжённого общения с толпой неприветливых бюрократов. — Ужас, ужас, Нэя! Сколько же хлопот нам предстоит для обустройства! И все здешние служащие такие важные, придирчивые и недобрые. Ведут себя так, будто я уже успела их дочиста обокрасть! Хорошо, что один человек взял все наши бумаги для оформления сразу и не заставил носиться несколько суток по бесчисленным лабиринтам их огромной Администрации.

— Твой покровитель? Он тебе помог?

— Кто бы это мог быть? — отозвалась она без всякого удивления.

— Тот, кто даже не прочь пойти с тобою в Храм Надмирного Света, да ценит твою свободу. Инар Цульф.

— Разве такой человек хоть где существует? Инар Цульф всего лишь высоко значимый чиновник, перед которым я буду обязана некоторым отчётом. Поскольку наш проект включён в общую систему города. Ты ведь к нему ходить не будешь, заискивать ни перед кем не будешь, в очередях потеть тоже не будешь. Я никому, кроме тебя, не нужна. И никому, к счастью, ничем не обязана, — она легла на высокие мягкие короба с тканями и сразу уснула от усталости.

Свежая и ничуть не уставшая, я предвкушала, что теперь я буду носить здесь все те платья, что нашила, сидя в цветочных плантациях. Это будет и своеобразный показ местным жительницам, — если им понравится, я и им сошью. После того как наберу положенный штат швей и обслуги. Я была словно в полёте, не чуяла ног, тверди под ними, неужели это происходит со мной? И этот розовеющий зеркальный многогранник — моя обитель творчества, территория моей власти, моей реализации? Что за удивительная красота окружала меня! Цветники, украшенные пёстрыми камнями, мшистыми скалами, затейливыми конструкциями для вьющихся и ползающих растений, запрятанные в гуще тенистых зарослей маленькие бассейны с бьющей в них водой, в которой плавали живые надводные цветы. Кое-где таились у берегов в травах декоративные скульптуры земноводных, выполненные с искусным реализмом и в то же время с авторской фантазией. Художникам тут было раздолье.

Я стала болтать в воде фонтана ногой, скинув туфельки и визжа от веселья и холода бьющей струи. Рабочий улыбался, наблюдая за мною, и на ходу выронил одну из коробок. Из неё посыпался мой скарб, но я веселилась ещё больше, пока он, испугавшись своей оплошности, собирал моё добро, ставшее мне безразличным. Такое ли я себе приобрету теперь, думала я, уносясь в своей эйфории ещё выше. Даже видя купол здания — кристалла сверху, будто вознеслась над ним. Был ли сам материал прозрачного купола зелёным, или это небо отражалось в зеркальной конструкции, но я видела блеск и феерическую красоту всего здания сверху! Возможно, это было следствием моего разыгравшегося воображения.

Так длилось всего лишь миг, я снова стояла на террасе среди растительности. Свет жаркого полдня не отражался, а словно частично тонул, поглощался сиреневыми панелями стен, всплывая зелёными сгустками из глубин каменной структуры. Но был это камень или что-то другое, я не знала. Но точно не стекло. При касании возникало то ощущение, какое бывает от холодного и твёрдого отполированного камня.

Я спустилась вниз в парк. Летали, блистая оперением, птицы, летала моя душа вместе с ними. Я испытывала головокружение, задрав голову на вершины густых крон высоких деревьев, что росли вокруг и цвели своим пунцовым великолепием. Ветер играл листьями, будто был он ласковый влюблённый мужчина, а деревья — расцветающие