Колонна и горизонты - Радоня Вешович

некоторых селах, возле которых проходили крупные дороги, как когда-то в хижинах Романии, мы, борясь со сном, должны были объяснять, кто мы такие и за что боремся. Глухие деревни и после четырех лет войны остро нуждались в разоблачении вражеской лжи о коммунистах. Все еще встречались среди хорватских крестьян и такие, которые находились в плену усташско-фашистской пропаганды. Нужно было убедить их, что главный враг для них не сербский народ, а именно те, кто хочет им это внушить. Годами отравляемые такими баснями, некоторые из хорватских крестьян воспринимали поражение гитлеровцев и усташей как «хорватскую трагедию», так как они твердо поверили, что партизанское движение — это чисто сербский, четнический заговор против хорватов. Это был тот же дурман, который четники широко распространяли в селах Боснии и Сербии, представляя нас, партизан, как организаторов замаскированного хорватского и мусульманского заговора против сербского народа.

Проходя через села и города партизанской Славонии, 1-я пролетарская бригада, как и все наши части, становилась похожей на реку, набухавшую от множества притоков. Объединение, начатое в Рудо, продолжалось под аккомпанемент канонады заключительных битв. 9 мая, в день капитуляции фашистской Германии, армии Кочи Поповича и Пеко Дапчевича вместе с хорватскими соединениями, с которыми действовала также 1-я пролетарская бригада, освободили Загреб. Они привели в порядок свои мундиры и оружие и в честь еще одной крупной победы прошли торжественным маршем перед хорватским руководством.

На празднично украшенной трибуне, как когда-то в Боснии, стоял наш старый Назор и приветствовал пролетариев.

Освобождением Загреба закончился боевой путь 1-й пролетарской бригады, путь, заполненный многими десятками крупных боев и напряженных маршей, по трудности равных самым ожесточенным сражениям. Но и теперь для бригады не было отдыха. Ее срочно перебросили в Триест, в очень ответственный пункт нашего первого соприкосновения с западными союзниками. И лишь через шесть дней после того гитлеровское командование подписало акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, окончательно закончились военные действия в Югославии. Поэтому у нас в течение нескольких лет праздник всемирной победы над фашизмом отмечался не девятого, а пятнадцатого мая.

Если бы существовала фотография того строя на площади в Рудо, над каждым вторым бойцом надо было бы поставить отметку «погиб». На своем пути бригада семь раз сменила личный состав и вместе с прибывавшим пополнением оставила за собой около восьми тысяч могил и получила многие тысячи ран, но в то же время нанесла противнику значительно бо́льшие потери.

Наступивший мир принес свободу, открыл бескрайнее поле деятельности для нас. Теперь народ мог направить свою волю, ум и энергию на то, чтобы построить новую жизнь.

Мы, которых даже в самые трудные минуты сражений на Игмане, Ябланице, Сутеске, Коричанах и Зец-Горе никогда не покидало чувство значительного морального превосходства над противником, впервые почувствовали что-то вроде беспомощности перед простором освобожденной родной земли, покрытой пеплом и руинами. Сейчас от нас требовались не только усилия и несгибаемая воля, но и знания, находчивость.

Мы завоевали свободу в жестоких кровопролитных боях. За все четыре года войны мы ни на минуту не переставали мечтать о ней. Теперь она звала нас на новые подвиги, но уже не на поле брани, а в строительстве новой жизни, и это требовало, пожалуй, не меньшего самопожертвования, чем в годы войны.

Большинство из нас, стоящих в строю в Рудо, направились в разные районы страны. Получив различные должности, мы заполнили холодные холостяцкие комнаты общежития и, впервые столкнувшись с миром, который мы сами создавали, немного удивились, как дети, в первый раз в жизни переступившие школьный порог. Несмотря на то что мы испытывали гордость, это не давало нам права, даже ради передышки, стать пассивными наблюдателями. Напротив, на нас ложилась еще большая ответственность за дальнейшее развитие страны. Годы войны уже миновали. В мыслях мы всегда возвращались к пройденному боевому пути, чтобы проверить себя, ибо он для нас был символом нового представления о себе и обо всем мире. Как Парижская Коммуна и Великий Октябрь, наша народно-освободительная борьба составила веху, по которой нам предстоит измерять, насколько далеко мы продвинулись вперед, и которая вдохновляет нас на новые подвиги.

Первая зарплата вызвала у каждого из нас стыд и смятение. Неужели 1-я пролетарская должна работать за плату, неужели на деньги будем мерить свою свободу?! У нас и вокруг нас возникали многие вопросы, решение которых не сразу находилось у воина, одинаково готового жить и умереть за свои высокие идеалы. Этот воин, в образе которого воплотились лучшие черты мирового и нашего патриотического и революционного прошлого, мужественно, как когда-то в годы войны, решал новые вставшие перед ним проблемы.

В наших мыслях, делах и чувствах по-прежнему жил дух 1-й пролетарской бригады, без которого невозможно было представить рост наших рядов.

Мы надели свои гражданские костюмы, купленные по карточкам, и до поздних ночей парились за освещенными окнами фабрик, министерств, на заседаниях комитетов, редакций и комиссий. В столовых почти ничего не было, продукты выдавались по талонам.

Толпы безземельных крестьян хлынули с нашего каменистого юга на север, в Воеводину. Там появилось множество переселенцев, хозяйства которых, как правило, было представлено только одной козой, кошкой и собакой.

Пестрые комиссионные магазины стали живописным местом сбора свергнутой буржуазии, которая, продавая свои драгоценные вещи, продолжала бездельничать в надежде, что «все это» скоро пройдет.

Изгнав врага из пределов своей страны, освобожденный народ столкнулся с исключительно трудными задачами восстановления разрушенного хозяйства.

В этой повести я рассказал о главном — об идейном единстве нашей бригады. Но в конце у меня все же невольно вырвался глубокий вздох: я чувствовал, что рассказанного не достаточно. Мне хотелось, чтобы все мои товарищи, живые и павшие в боях, участники событий нашей истории вошли сюда и с этих страниц повторили наши заветы. Это была нелегкая задача, и, может быть, другие бывшие воины 1-й пролетарской решили бы ее лучше меня. Возможно, что мой рассказ о 1-й пролетарской бригаде всего лишь слабая тень бригадной жизни. Ведь ее боевой путь, подобно многоводной реке, трудно поддается каким-то определенным измерениям, и главный рассказ о ней еще впереди.

Так же, как тогда в Мирковичах, где я пытался создать образ Войо Масловарича, вижу я ветеранов 1-й пролетарской, и кажется, они сочувственно улыбаются мне и говорят: «Оставь, не это важно, важны задачи, которые предстоит решить».

И снова