Память (Книга первая) - Владимир Чивилихин

— У него многие многому научились, — отзывается Карнабед. — И я в их числе… Его методы реставрации, как вспоминал Грабарь, в свое время заинтересовали англичан. Он умеет связать архитектуру с историей, идеологией, материаловедением, строительной техникой, искусствами той или иной эпохи, умеет ввести в реставрационное дело смелую новизну ради укрепления связей времен».

Орбели, Щусев, Грабарь, Жолтовский, братья Веснины, Сергей Коненков, Павел Корин, Леонид Леонов, все, кто знал П. Д. Барановского, испытывали глубокое уважение к его знаниям, опыту, подвижническому труду. Академик И. Э. Грабарь писал в 1947 году:. «…Архитектор-археолог, обладающий долгим опытом, изучивший кладку разных эпох и наделенный архитектурной интуицией, всегда найдет на месте нового окна, пробитого и растесанного в недавнее время, точные следы древнего окна, скрытые под штукатуркой, и сумеет математически точно его восстановить. Таким архитектором-эрудитом является у нас П. Д. Барановский… Им разработана и вся реставрационная методика, ее теория н практика, вытекающие из открытых им законов древнерусского зодчества… Советская реставрация, высоко оцениваемая ныне всем миром, чрезвычайно обогатила советскую и мировую науку, расширив исследовательские горизонты и дав человечеству сотни новооткрытых памятников культуры неувядающего значения».

14 февраля 1982 года Петру Дмитриевичу Барановскому исполнилось 90 лет.

Его ученики и сотрудники долго и тщательно готовились к этому дню, артисты Большого театра согласились дать бесплатный концерт, художники и скульпторы принесли свои творческие подарки. Чествование состоялось под открытым небом, на белом снегу, меж бывшими больничными палатами бывшего Новодевичьего монастыря, где живет архитектор, и белым Смоленским собором. Он вышел на крыльцо, белый, как этот собор, как этот снег, сказал несколько простых и весомых слов.

Через десять дней в Знаменском соборе состоялась небольшая научная конференция, посвященная юбиляру. Собрались те, кто его знал, работал с ним, кто ездил с ним в экспедиции, помогал ему, дружил и конфликтовал с ним, и я прослушиваю магнитную ленту с их выступлениями. Конфликты нередко возникали оттого, что Петр Дмитриевич всегда был прям и определенен в оценках людей, судил нх по делам, свято относился к своему долгу, и было трудно выдерживать его напор, связанный с необходимостью неотложных мер по защите очередного памятника. Еще труднее было памятники спасать, однако он в течение семидесяти лет выступал, спасая их, везде, где мог, убеждал, переубеждал, разубеждал, иногда рисковал в словах и поступках, совсем не жалея себя ради дела. Говорил ученикам: «Слова — это вода, сотрясение воздуха. Нужно дело, дело и еще раз дело».

Одно слово или фраза, взгляд или поступок, манера держаться и даже одежда могут многое сказать о человеке, и выступавшие на конференции рассказывали о личности Барановского, поведали о некоторых характерных случаях, свидетелями которых были. Смолоду его помнят серьезным, деятельным, неулыбчивым, строговатым. Он не умел болтагь о пустом. Людей словами не обижал, винил обстоятельства. Лекций не читал, учил делом. У него были прекрасные отношения со своими многолетними коллегами Д. П. Суховым, Н. Н. Померанцевым, замечательными каменщиками братьями Новиковыми. Избегал рекламы, даже прятался от репортеров, будучи уверенным, что они что-нибудь да напутают. Одевался скромно, просто, однако галстук был обязателен. Презирал опасности, связанные с высотой. Говорил, что наверху суеты меньше и ветер комара отгоняет. Однажды, чтоб «не терять времени» — не спускаться вниз и не взбираться на соседнюю башню, — перекинул доску-сороковку над страшенной пустотой и перешел, как по половице. В одной из северных экспедиций под ним рухнуло гнилое перекрытие, он летел метров десять и сильно расшибся. Накидали в лодку сена, сплавили к ближайшему селу, где он отлеживался неделю, а потом, вместо того чтоб ехать в Москву долечиваться, настоял на продолжении экспедиции. Разгадывая памятник, опирался на свои знания археологии, истории, материаловедения, строительного дела, истории религий, архитектуры всех времён и народов, изографии, иконописи, литературы, летописей, умел мысленно поставить себя на место человека той эпохи, войти в средневековое инобытие.

Коломенское. Знал в округе каждый камень и овражек. Проделал огромную собирательскую работу, эти фонды до сего дня полностью не разобраны. Под его руководством создан макет деревянного дворца царя Алексея Михайловича, идея его восстановления живет. Музей под открытым небом не осуществлен полностью… Новый Иерусалим своим спасением обязан его огромной архитектурной интуиции. Предположил, что версия «вся ротонда заново сделана Растрелли — Бланком» неверна, и позже это доказал. Иной молодой реставратор, чтобы найти старую архитектурную форму, все обдерет, а он укажет несколько точек для бурения и переносит на ватман древнюю кладку, будто видит ее сквозь камень… Зарядье. Решительно выступил за сохранение этого памятника. Английское подворье сидело, как ядро в скорлупе, обезображенное пристройками. Доказал, что внутри XVI век… Болдино. Две недели фашисты бурили стены и закладывали взрывчатку, все подняли в воздух. Часами сидел в райкоме, райисполкоме, обкоме, Всероссийском обществе — доказывал ценность памятника. И Дорогобуж, Смоленск, Москва сдались. Многотонные фрагменты взял на особый учет — нашел каждому свое место в проекте, ныне осуществляемом.

Крутицкое подворье. Глубокая исследовательская проработка. Борьба за перенос красной линии Волгоградского проспекта, сохранение окружающей исторической среды, освобождение памятника от арендаторов. Учил молодых брать на себя личную ответственность за судьбу Крутиц. Крутицы стали академией реставрационного дела… Следует работать не по регламентам и инструкциям, а по «клятве Барановского»!

Перебираю также письма-отклики на свой очерк «Зодчий», напечатанный 12 февраля 1982 года в еженедельнике «Литературная Россия».

Калужский архитектор А. С. Днепровский: «Человек этот поистине чудо великое. Я ведь немного „6арановец“ — работал у него главным архитектором мастерской в Крутицах в начале 70-х годов. Объем его трудов, знаний и масштабность личности достойны удивления. Дополню несколько слов о его „птичьем сердце“. Иногда можно было подумать, что он даже кокетничает своим бесстрашием, если б мы не знали его органичной естественности в словах и поведении. Он любил, поднявшись на большую высоту по лесам, сесть на эти леса, опустить ноги в бездну, слегка болтать ими и, скупо жестикулируя, начать рассказ о памятнике. Коллеги, дрожа, цепляются за стены, а он всегда говорил неторопливо, медленно, обстоятельно, начав с Адама и Евы…

Вы немало перечислили его дел, но всегда все сказанное о нем будет неполно. В 1926 году он, как эмиссар от Главнауки, приехал в Калугу вместе со своим ровесником и сподвижником Николаем Николаевичем Померанцевым. Они обследовали Лаврентьев монастырь (XV в.), Лютиков (XVI в.), Николо-Добрый (XVII в.) и несколько других памятников этого ряда. Петр Дмитриевич успел даже отреставрировать окно в церкви-колокольне Лютикова монастыря, взорванного, как и все остальные, в 30-е годы. В Московский областной исторический музей (Истра) Петр Дмитриевич увез тогда прекрасные резные врата XV в. из б. Шаровкина монастыря, что был под Перемышлем, и тем самым спас их для нашей культуры… И еще я вспоминаю, как мы в Крутицах праздновали его 80-летие под ростовские звоны, записанные Н. Н. Померанцевым».

Черниговский архитектор А. А. Карнабед: «Стоит и сияет в Чернигове Параскева Пятница — чудо архитектуры и чудо реставрации! А ведь добиться в те времена, когда город поднимался из руин, не только сохранения остатков памятника, но и изготовления на местном заводе десятков тысяч кирпичей, имитирующих древнюю плинфу, было настоящим подвигом. Слава о Параскеве Пятнице растет. Люди приезжают и прилетают в наш город только для того, чтобы посмотреть на нее. Кстати, Петр Дмитриевич вложил свой редчайший талант и великий труд в восстановление всех черниговских памятников. А создание нашего музея-заповедника по его проекту? Музей сейчас проводит огромную культурную работу. Чернигов оказался на магистральном туристическом большаке, и тысячи иностранцев знакомятся с древним русским зодчеством, в котором отразилось величие духа нашего народа».

Ленинградка В. Ларионова, письмо которой было опубликовано в «Литературной России» 26 марта 1982 года: «Какая удивительная жизнь! Это — созидатель, которому при жизни надо воздвигнуть памятник, хотя его работы — тоже памятники его неистощимой энергии. Его судьба — пример служения Отечеству не на словах, а на деле. Такому человеку хочется низко поклониться».

П. Д. Барановский, правда, не считает свою жизнь каким-то подвигом. Он никогда не афишировал своих заслуг, не умел тарабанить о своем попусту, не ждал никаких похвальных грамот, материальных поощрений или нагрудных знаков. Он просто беззаветно любил культуру прошлого, понимал ее значение для будущего и поэтому работал и работал. Человек этот воистину живет в своих подвижнических трудах, в памяти современников, ему еще не раз поклонятся благодарные потомки. И этого предостаточно, особенно если вспомнить нравственные принципы средневековых русских зодчих, живописцев и литераторов, которые считали свои творения бескорыстной данью высшему, надчеловеческому, то есть нетленному искусству, и посему старательно скрывали авторство…