Рассказы о Розе. Side A - Никки Каллен

– Просто тебя поймают на истории о древе познания; что Бог не разрешал людям знание; а еще все эти «а разрешает Бог пластическую хирургию? а разрешает Бог генетические эксперименты? – наверное, нет», – отец Декамп смешно растянул последние слова, манерно, будто какой-то модный журналист это спрашивал и сам же отвечал; мягко вынул свою руку из руки Дэмьена. – А книги про секс и вампиров? Ну и всё такое…

– Отличные бывают книги про секс и вампиров, – отец Декамп засмеялся. – Да, еще Визано говорил, что у нас, людей веры, нет достойных ответов и аргументов, потому что вера – это абсурд сам по себе; зато есть остроумие и хук левой; и надо усиленно работать над тем и другим.

– Ричард Визано?

– Ты лично знаешь его? Он был моим наставником в Братстве.

– Судебный врач? Из семьи врачей? Богатый такой мальчик… синие глаза ледяные, высокий, светловолосый, следователь? Парень, который входит в кафе, все девочки думают, что он Кристиан Грей, сжимают ноги, а кофе во всех чашках замерзает, потому что кофе не обманешь?

– Кажется, да…

– Ужасный человек. Реально ебнутый. Я не знаю, зачем ван Хельсинг его взял в Братство. Он же презирает всех людей. Не понимаю, как это с верой в Бога в нем уживается.

– Да ладно. Визано хороший.

– Ты уже второй раз за пять минут про людей, которых я боюсь до усрачки, говоришь, что они хорошие. С тобой что-то тоже не так…

– Пусть. Ааа, я вспомнил, что тебя должно насмешить – надеюсь – у Визано была футболка с предсмертными словами художника Антуана Ватто, вся такая красивая, в принтах из его картин, такой коллаж, обалденная просто, а слова были такие: «Уберите от меня этот крест! Как можно было так плохо изобразить Христа!». Я выпрошу тебе в подарок, хочешь? – он испугался, что это, может, и несмешно совсем, но отец Декамп опять засмеялся.

– Хочу, конечно. В такой футболке с плеч Визано и пуля, наверно, не берет…

– Погоди… Кристиан Грей? Ты сказал «Кристиан Грей»? Ты читаешь такие книги? Отец Декамп, с Вами, должно быть, будет интересно беседовать вечерами… постараюсь приходить пораньше.

– Конечно. Я весьма начитанный молодой человек, без комплексов, гордости и предубеждений. Я вообще не вижу разницы между хорошей и плохой литературой, я правда не понимаю, что под этим подразумевают… А что же до эротики… Это, к сожалению, семейное – мой отец коллекционирует порнографические ретро-открытки, я их уже упоминал, кажется, у него самая большая в мире коллекция, постоянно проходят выставки, а кузина – Флавия – держит самый знаменитый в Нью-Йорке садо-мазо готический ночной клуб. Я очень хорошо разбираюсь в литературе про «это»…. а еще я прочитал все «Сумерки», чтобы с девочками из прихода общаться, и «Гарри Поттера» просто обожаю… Ох, что же делать, как же жить, Оуэн, в чем смысл этой жизни? Пойдем, по сэндвичу у Тернеров купим. А то я тебя облил какао, и ты реально был очень злой на меня, я видел, а я теперь каждый день буду видеть распятие в своем Соборе, которое будет висеть и напоминать мне о том, что Иисус умер за наши грехи, а не за лучшее в нас.

– Сэндвич? Ты же весь в делах, сам сказал.

– На сэндвич от Тернеров у меня всегда есть пять минут, всегда есть пять минут на сэндвич – как-то так в стиле Терри Пратчетта, если говорить про Апокалипсис.

Они дошли до лавки Тернеров – Дэмьен всё больше и больше приходил в восторг от Асвиля, такого огромного и такого кукольного – кварталы возле Собора были полны красивых магазинчиков – посуды, пряжи, булочных, кондитерских, книжных, кафе, и вот таких вот лавок – с красной крышей и красными навесами над витринами и дверью, окна в переплете на втором этаже увиты плющом; вся улица была такая – яркая, аккуратная, игрушечная, в плюще, как дом отца Декампа; везде маленькие кофейни, бистро; пахло свежей выпечкой, яблоками, корицей, медом, зеленью – обедом; под старинные медные вывески, никакого неона; «Тернер» – про вид торговли ни слова; конфеты, чулки, специи, чаи, книги, секс-шоп; но и так понятно – люди выходили из лавки с завернутыми в промасленную коричневую бумагу сэндвичами и бумажными полосатыми бело-красными или бело-синими – напиток с молоком, – как маяки, стаканами с кофе, садились на ажурные медные стулья, расставленные на улице, разворачивали бумагу и ели, кроша, запивая, читая газеты или телефон, или просто наслаждаясь едой на открытом воздухе, подкармливая голубей крошками; голуби были претолстые; в самой лавке было не протолкнуться; все стояли за сэндвичами; они встали в очередь, все здоровались с отцом Декампом, это было славно; «отец Декамп, здравствуйте» «добрый день, отец Декамп», а он, в свою очередь, здоровался со всеми: «добрый день, да, и вам здравствуйте, как ваши дела? да вы что, поздравляю, Вы молодец, передавайте привет дочке, ну что вы, всё у вашей мамы будет хорошо, я буду молиться за ее здоровье…»; когда же, возле старомодной гремящей красной кассы, очередь дошла до них, Дэмьен смешался, и затормозил всех – он прямо слышал, как все напряженно дышат ему в затылок; да что там, этот мальчишка в запылившемся вишневом свитере, чего он там думает, бери, что есть; сэндвичи дня были написаны на темно-красной доске мелом: «говядина, жареный лук и помидоры», «форель, салат и лимон» и «ветчина, картофельная котлета и авокадо»; еще там был куриный бульон – с травами и гренками – что-то сказочное, как в «Карлике Носе» Гауфа; ох, вот суп бы Дэмьен сейчас с удовольствием съел; соусы и приправы по желанию – оливковое масло, базилик, фирменная смесь перцев, домашний майонез, медовая горчица, острый томатный соус, тертый сыр, валяные помидоры, каперсы; отец Декамп пребольно толкнул его в бок локтем:

– Ты всех задерживаешь. Шевели мозгами.

– Ветчину.

– Наконец-то. А мне пакет картошки фри большой, и один сэндвич с говядиной, и еще два с ветчиной. Нам всё с собой.

– Какие соусы и добавки, месье? – за кассой была совершенно обворожительная девушка, темноволосая, темноглазая, тоже в вишневом свитере, только девчачьем, темно-синяя рубашка в мелкую клетку, воротник и манжеты которой выпущены из-под свитера; у нее было очень яркое лицо – губы малиновые, кожа золотистая, персиковая, брови тонкие коричнево-черные вразлет, пушистые черные ресницы; не девушка, а осенний сад, веранда, плед, чай с черносливом; и ее тормоза Дэмьена совершенно не напрягали; кажется, он ей даже понравился; и она даже не скрывала, что замедлилась и вполне готова еще подождать; а два парня в фартуках, один в синем, другой в красном, за ее спиной, делавшие сэндвичи, переглянулись.

– Давай, Оуэн, соусы – это не логарифмы.

– Масло, базилик, горчицу, вяленые помидоры.

– А мне в говядину каперсы и тоже вяленые помидоры, масло, томатный соус, перец, а в ветчину, в один – сыр и майонез, во второй – сыр и горчицу, и масло.

– Приходите еще, – Дэмьен кивнул, покраснел; эта сторона жизни – практическая – выбрать йогурт, купить билеты на поезд, – всегда смущала его; отец Декапм взял пакет; и они вышли на улицу.

– Извини, что я так… завис…

– Ничего. Просто не у всех людей так много времени на обед, как у тебя.

– А они только в обед работают?

– Нет, конечно. У них есть завтраки – сэндвичи с омлетом и беконом, а в постные дни с помидорами, вечером будут вечерние сэндвичи… у них есть классный вечерний сэндвич – сырный, с тремя видами сыров, с зеленью, с маслом – алиллуйя; и с оливками и домашним творогом – очень легкий, классный такой… и еще есть сладкие сэндвичи – шоколадные, с вишней, малиной, кремом…

– А суп они как навынос подают?

– Ты суп хотел? Надо было взять… в стаканчиках, как кофе. Очень вкусный. Можно взять большой стакан и средний. Ладно, тебе еще надоест здесь есть. Держи свой первый тернеровский сэндвич.

– Да, роскошно пахнет. Такой здоровый. Я такой не съем.

– Ну, не съешь, поделишься с кем-нибудь. Мы перед Адвентом обычно отъедаемся. Я, как видишь, еще картошки фри взял на всех, – отец Декамп помахал пакетом. – Здесь хочешь поесть или в Соборе? Я взял сэндвичи Маттиасу и отцу Амеди. У отца Амеди всегда кока-кола есть в запасе, чай-кофе в больших количествах; а то мы ничего попить не взяли.

На улице было холодно, собирался дождь; но пакет с сэндвичем грел руки, и картошка фри пахла летом сквозь все слои бумаги, солнцем; а хочешь, сказал отец Декамп, на крыше поедим? Тебе говорили про крышу? Дэмьен закивал, закивал – крыша, вот это да, в первый же день…

– А как же шофер и пять минут?

– Да я его отпустил на обед, что я, монстр, что ли… Весь город обедает. И это на час, профсоюз, всё такое. Правда. Здесь любят жить красиво – опера, еда…

– Открытки. Библиотеки. Город моей мечты.

Отец Декамп посмотрел на него с улыбкой, головокружительной, темно-синей, полной набирающих высоту оранжевых и розовых шаров желаний; Дэмьен вдруг вспомнил про распятие; они ушли и оставили его в одиночестве; как там Иисус из хрусталя, лежит и смотрит в высоченный купол Собора, такой одинокий, ненакрытый, у него всё мерзнет и всё болит, и сэндвич ему никто не купил… а вдруг его уже украли?.. он сказал отцу Декампу; «ооо, было бы круто» жизнерадостно отозвался тот.