Анналы - Публий Корнелий Тацит

52. Тем не менее заговорщики, опасаясь, что могут быть преданы, решили ускорить задуманное убийство и совершить его в Байях на вилле Пизона, где, привлекаемый ее прелестью, часто бывал Нерон, где без охраны и обычной толпы приближенных посещал бани и участвовал в пиршествах. Но Пизон воспротивился этому, ссылаясь на то, что покроет себя бесчестьем, если святость его пиршественного стола и боги гостеприимства будут осквернены пролитием крови принцепса, каким бы тот ни был; лучше выполнить то, что предпринято ради общего блага, в Риме, в столь ненавистном для всех, сооруженном на поборы с граждан дворце или в каком-нибудь общественном месте. Так он сказал для видимости, а в действительности втайне боялся, как бы Луций Силан, в котором выдающаяся знатность и воспитание вырастившего его Гая Кассия возбуждали чаяния высокого жребия, не овладел верховною властью, получив поддержку тех, кто стоял в стороне от заговора и кто стал бы жалеть Нерона, как павшего жертвою преступления. Впрочем, многие полагали, что Пизон, помимо того, опасался, как бы отличавшийся своеволием консул Вестин не провозгласил возвращение к народовластию или, избрав императора по своему усмотрению, не поднес ему государство как свой подарок. В действительности Вестин не был причастен к заговору, хотя впоследствии, возведя на него это ложное обвинение, Нерон насытил свою давнюю ненависть к нему.

53. Наконец, они условились исполнить намеченное в день посвященных Церере цирковых игр, так как Цезарь, запершись у себя во дворце и в своих садах, редко показывался в народе, но не пропускал представлений в цирке, где к тому же среди множества зрителей было легко подойти к нему. Они сговорились, что Латеран обратится к Цезарю с просьбой о денежном вспомоществовании и, припав к коленям принцепса со смиренной мольбой, внезапно повалит и подомнет его, сильный духом и огромный телом; после этого к нему, поверженному и беспомощному, сбегутся центурионы, трибуны и все, у кого достанет на это смелости, и прикончат его: нанести смертельный удар Нерону ревностно домогался Сцевин, носивший при себе кинжал, взятый им из храма Благополучия или, по другим сведениям, из храма Фортуны в городе Ферентине и посвященный свершению великого дела. Между тем Пизон должен был ждать в храме Цереры, откуда его вызовут префект Фений и остальные и понесут в преторианский лагерь, причем, чтобы привлечь к нему расположение простого народа, его будет сопровождать Антония, дочь Цезаря Клавдия. Так рассказывает об этом Гай Плиний. Мы сочли нужным не умалчивать об этом сообщении, на что бы оно ни опиралось, хотя нам кажется совершенно несообразным, чтобы Антония ради пустой надежды решилась предоставить заговорщикам свое имя и подвергаться опасности, а Пизон, известный своею любовью к жене, связал себя обещанием вступить в брак с другою, если только жажда господства не берет верх над всеми остальными страстями.

54. Удивительно, как удалось сохранить все это под покровом молчания среди людей различного происхождения, сословия, возраста, пола богатых и бедняков, пока в доме Сцевина не нашелся предатель. Накануне назначенного для покушения дня Сцевин, после продолжительного разговора с Антонием Наталом возвратившись домой, запечатал завещание, после чего вынул из ножен кинжал, о котором я упоминал выше, и заметив, что он затупился от времени, приказал отточить его на точильном камне до блеска; заботу об этом он возложил на вольноотпущенника Милиха. Тогда же он устроил более обильное, чем обычно, пиршество, и наиболее любимым рабам дал свободу, а остальных одарил деньгами; было видно, что он погружен в тягостные раздумья, хоть и пытается скрыть это оживленными речами. Наконец он велел приготовить повязки для ран и останавливающие кровь средства, поручив это тому же Милиху, то ли знавшему о существовании заговора и до той поры хранившему верность, то ли вовсе не осведомленному о нем и тогда впервые возымевшему подозрения, как сообщает большинство источников. Ибо когда его рабская душа углубилась в исчисление выгод, которые могло принести вероломство, и представила себе несметные деньги и могущество, перед этим отступили долг, совесть, попечение о благе патрона ч воспоминание о дарованной им свободе. К тому же Милих прислушался к чисто женскому и по этой причине злокозненному рассуждению жены, постаравшейся вселить в него страх: многие вольноотпущенники и рабы видели то же, что видел он; молчание одного ничему не поможет, между тем награду получит тот, что опередит доносом всех остальных.

55. И вот на рассвете Милих отправляется в Сервилиевы сады. Остановленный в воротах, он заявляет, что принес важные и грозные вести, и привратники отводят его к вольноотпущеннику Нерона Эпафродиту, а тот к Нерону, которому он сообщает о нависшей над ним опасности, о решимости заговорщиков, обо всем, что слышал, и о своих догадках. Он также показывает приготовленное для умерщвления Нерона оружие и требует привести обвиняемого. Схваченный воинами, тот начал с опровержения возводимых на него обвинений и на вопрос о кинжале ответил, что, издавна почитаемый на его родине как священный, он хранился в его спальном покое и был обманным образом похищен вольноотпущенником. Таблицы завещания он запечатывал неоднократно, не дожидаясь каких-либо особых обстоятельств и дней. Деньги и свободу он и ранее дарил рабам, но на этот раз сделал это с большею щедростью, так как его состояние обременено долгами и он потерял уверенность в силе своего завещания. Он всегда задавал роскошные пиршества, ведя исполненную приятности жизнь, не одобряемую строгими судьями. Никаких распоряжений о повязках для ран он не давал, но так как все прочие обвинения явно несостоятельны, Милих решил присовокупить к ним и это, выступив одновременно и как доносчик, и как свидетель. В сказанное он вложил столь непреклонную твердость, вольноотпущенника называл негодяем и подлым злодеем с такою убежденностью в голосе и во взоре, что донос был бы отвергнут как ложный, если бы жена Милиха ему не напомнила, что Антоний Натал долго беседовал наедине со Сцевином и что они оба близки к Гаю Пизону.

56. Итак, вызывают Натала, и их порознь допрашивают о том, каков был предмет их беседы, и так как ответы их не совпали, возникли подозрения, и обоих заковали в цепи. Они не вынесли вида показанных им орудий пыток и угроз ими; первым заговорил Натал, более осведомленный во всем, что касалось заговора и заговорщиков и к тому же более искушенный в обвинениях и наветах: сначала он указал на Пизона, а вслед затем и на Аннея Сенеку, или потому, что был посредником в переговорах между ним и Пизоном, или, быть может, стремясь угодить Нерону, который, питая ненависть к Сенеке, изыскивал способы его погубить. Узнав о сделанном Наталом признании, Сцевин с таким же малодушием или сочтя, что уже все открыто и дальнейшее запирательство бесполезно, выдал всех остальных. Из них Лукан, Квинциан и Сенецион упорно и долго хранили молчание, но, в конце концов купленные обещанием безнаказанности, и они, чтобы загладить свою медлительность, назвали: Лукан — свою мать Ацилию, а Квинциан — Глития Галла, Сенецион — Анния Поллиона, своих самых близких друзей.

57. Между тем Нерон, вспомнив, что по доносу Волузия Прокула содержится в заключении Эпихарида и полагая, что женское тело не вытерпит боли, велит терзать ее мучительными пытками. Но ни плети, ни огонь, ни ожесточение палачей, раздраженных тем, что не могли справиться с женщиной, не сломили ее и не вырвали у нее признания. Итак, в первый день допроса ничего от нее не добились. Когда на следующий день ее в носильном кресле тащили в застенок, чтобы возобновить такие же истязания (изувеченная на дыбе, она не могла стоять на ногах), Эпихарида, стянув с груди повязку и прикрепив к спинке кресла сделанную из нее петлю, просунула в нее шею и, навалившись всей тяжестью тела, пресекла свое и без того слабое дыхание. Женщина, вольноотпущенница, в таком отчаянном положении оберегавшая посторонних и ей почти неизвестных людей, явила блистательный пример стойкости, тогда как свободнорожденные, мужчины, римские всадники и сенаторы, не тронутые пытками, выдавали тех, кто каждому из них был наиболее близок и дорог. Ведь даже Лукан, Сенецион и Квинциан не переставали называть одного за другим участников заговора, от чего Нерон со дня на день проникался все большим страхом, несмотря на то, что окружил себя усиленною охраной.

58. Да и весь Рим он как бы отдал под стражу, расставив на городских стенах манипулы воинов и отгородив его от моря и от реки. По площадям, домам, селениям и ближайшим муниципиям рыскали пехотинцы и всадники, перемешанные с германцами, к которым принцепс питал доверие, так как они чужестранцы. Отсюда непрерывным потоком гнали они толпы закованных в цепи и приводили их ко входу в сады. И когда задержанные входили туда и подвергались допросу, им вменялись в преступление радость, обнаруженная когда-либо при виде того или иного из заговорщиков, случайный разговор, уличные встречи, совместное присутствие на пиршестве или на представлении. В свирепом дознании, чинимом Нероном и Тигеллином, с таким же ожесточением действовал и еще не названный в показаниях Фений Руф, который, стараясь отмежеваться от заговорщиков, был беспощаден к своим сотоварищам. И он же движением головы пресек порыв стоявшего рядом Субрия Флава, который, взявшись за рукоять меча, спросил взглядом, не извлечь ли его и не поразить ли Нерона тут же во время расследования.