Бледная графиня - Георг Борн

И тут вдруг недалеко от себя он услышал издевательский смешок. Ирландец вздрогнул: недавний крик о помощи и этот смех были явно одного происхождения.

Его перехитрили! Он узнал голос. Он сжал кулаки. Он понял, что за каждым его шагом следили. Его выследили и, обманув разыгранным спектаклем, забрали все, что он припрятал.

Этот смех привел его в бешенство. С яростью на бледном лице Мак Аллан выхватил револьвер и бросился к тому месту, откуда слышался смех. Но слишком поздно! До его слуха донесся лишь удаляющийся стук колес.

Мак Аллан поспешил к ближайшей экипажной стоянке, нанял лучшую карету и приказал кучеру гнать к вилле испанки. Через четверть часа Мак Аллан уже входил в подъезд виллы.

— Дома ли сеньора? — возбужденно спросил ирландец встретившую его служанку.

— Конечно! Она наверху. И гости уже собрались.

Она была дома? Но Мак Аллан мог поклясться, что именно ее голос и смех совсем недавно слышал на аллеях Центрального парка. Неужели ошибся?

— Не уезжала ли куда-нибудь сеньора и давно ли вернулась? — поинтересовался он у служанки.

— Этого я не знаю, — ответила девушка. — Сеньора была сначала в будуаре, а теперь в гостиной.

Ирландец поспешно поднялся по лестнице и вошел в ярко освещенную гостиную. Костюм его был помят и не совсем в порядке, что особенно бросалось в глаза на фоне изысканных туалетов собравшихся у испанки гостей, но, будучи в лихорадочном волнении, он этого не замечал.

Наконец он увидел Бэлу. На ней красовался бриллиантовый убор, подаренный одним богатым негоциантом и составлявший лучшую из ее драгоценностей.

— А, Мак Аллан! — воскликнула она насмешливо, увидев ирландца, который не мог оторвать глаз от ее бриллиантов. — Какой у вас вид!

От злобы и удивления ирландец не мог произнести ни слова.

— Боже мой! Вам дурно? — спросила Бэла, стоявшая рядом с лордом Стоуэром, который, казалось, не менее насмешливо разглядывал Мак Аллана, побелевшего от злобы, словно знал причину его ярости.

Но Мак Аллан уже овладел собой и выдавил улыбку.

— Со мною ничего, сеньора, однако мне только что сообщили, что вы подверглись нападению в Центральном парке, — сказал он.

— Ах, и вы беспокоились обо мне?

— Мне говорили, будто вас там видели и слышали, — продолжал ирландец, с усилием усмехаясь.

— О, Мак Аллан, как я тронута вашей заботой обо мне! — ехидно ответила ему Бэла. — Но теперь-то вы видите, что я жива и здорова, а вся история в парке — просто недоразумение: кто ходит в такое позднее время в Центральный парк. Но поскольку вы так участливы ко мне, могу вас порадовать: мои бриллианты, о странной пропаже которых вы, очевидно, наслышаны, нашлись — благодаря счастливому случаю.

— Это удивительно! — Ирландец изобразил на лице радость. — И что же это за случай, позвольте узнать?

— Просто глупость воров, — безмятежно сказала испанка. — Украв такие вещи, надо вести себя умнее, чем вел себя тот, кто польстился на мои сокровища! Но он должен радоваться. Я довольствуюсь тем, что ценности благополучно вернулись ко мне. И не передаю его в руки правосудия. Не правда ли, Мак Аллан? Я слышала, что вы едете в Европу. Может быть, там такие люди, как вы, на что-нибудь и сгодятся… Желаю вам счастливого пути! Пойдемте, милорд, — обратилась она к своему кавалеру и повернулась к ирландцу спиной.

Мак Аллан счел за лучшее тотчас же удалиться.

III. ЛУЧ НАДЕЖДЫ

— Это борьба за миллион, господин Вильм, — говорил Бруно новому доктору больницы Святой Марии в его кабинете. — Вот вам и разгадка.

— Я должен вам сознаться, что еще не до конца понимаю сути происходящего, — отвечал Вильм, молодой человек с ясными глазами и открытым, честным лицом. — Вы говорите, что помещенная в заведение больная и есть настоящая графиня. Вы утверждаете, что она здесь по трагической ошибке или даже по чьему-то злому умыслу?

— Повторяю вам, что ведется борьба за наследство. Многие втянутые в эту борьбу люди не знают, на чьей стороне правда.

— Вы упоминали о молочной сестре графини…

— Все старания найти ее после ее отъезда оказались напрасны. Более того, теперь доказано, что Мария Рихтер не ездила дальше Гамбурга. На этой неделе я жду возвращения из Америки доктора Гагена, который специально ездил в Нью-Йорк, чтобы найти там, если они есть, следы молочной сестры графини.

— И он тоже ничего не нашел?

— Ничего, кроме уверенности в том, что Мария Рихтер умерла и что она никогда не была в Америке, — сказал Бруно. — Так что перед нами целый клубок вопросов, на которые еще предстоит дать ответы. Но нам теперь надо одно — чтобы вы убедились в душевном здоровье Лили. И, повторяю, она настоящая графиня, за что я могу поручиться чем угодно. Она — графиня, и только жадность ее мачехи, ее стремление прибрать к рукам деньги падчерицы вызвали все эти ужасы.

— Мне все-таки не совсем понятно, куда делась молочная сестра? — сказал доктор Вильм.

— Несчастная умерла. Графиня узнала в найденном трупе Марию Рихтер, но ей не поверили.

— Но как же могло случиться, чтобы эта девушка, которая по вашим словам, уехала в Гамбург, могла вдруг очутиться тут?

— Это до сих пор тайна. Известно лишь, что Мария Рихтер не ездила в Америку, а неожиданно была вызвана из Гамбурга депешей.

— И графиня утверждает, что бывший управляющий Варбурга столкнул ее в пропасть? — продолжал допытываться доктор.

— Да, графиня это категорически утверждает. Никто, однако, не верит ей, как и не хотят признать ее настоящей графиней. И это самое ужасное! Одно это может свести с ума. Поставьте себя на ее место! Постоянно клевещут, считают безумной. Даже многие из тех людей, которые были на ее стороне, теперь отказывают ей в признании, помощи и защите. Конечно, в том странном промежутке, о котором я вам рассказывал, она сильно изменилась…

— В промежутке… — задумчиво повторил доктор. — Надо заметить, что этот-то промежуток и есть самое странное и непонятное во всем деле.

— Я не спорю с вами.

— Где же была графиня в это довольно продолжительное время? Можете ли вы допустить, чтобы женщина, да еще такая нежная, смогла провести почти две недели в пропасти и выжить? Можете ли вы объяснить, каким образом она вдруг ночью попала в дом вашего друга?

— Поставленные вами вопросы давно занимают и меня самого, но пока я не нахожу ответа на них. Об эту тайну разбивается всё. Никто не верит, чтобы женщина могла пробыть так долго без помощи и явиться ночью к дому моего друга.

— Я вам тоже должен сознаться, что и меня это обстоятельство сильно смущает, — сказал доктор.

— Но ведь я узнал графиню! И я ее жених. Может, это рассеет ваши сомнения? — воскликнул Бруно с жаром.

— Ну, разумеется.

— Остановимся на этом, доктор Вильм. Это очень важно, так как тут возможны лишь два варианта: или она — графиня, и тогда те, кто ее обвиняют, — клеветники, либо — нет, что, на мой взгляд, невозможно.

— Совершенно точно могу сказать только одно: она не сумасшедшая, — сказал Вильм. — Я не нашел в ней ни малейших признаков умственного расстройства.

— Вы благородный человек, — с чувством сказал Бруно, протягивая доктору руку. — Ваше появление в больнице пробудило первый луч надежды во мне и графине. Мне кажется, что сама судьба привела вас сюда для того, чтобы наконец высветить истину. Я надеюсь на вас и уверен, что вы поможете бедной графине.

— Я сделаю все, что в моих силах, господин Вильденфельс, — заверил доктор Вильм, пожимая протянутую ему руку. — Я считаю своей обязанностью оказывать помощь страждущим.

— Прошу вас понаблюдать за графиней во время нашего свидания, — попросил его Бруно.

Доктор Вильм сам сходил за Лили.

Она с радостью поспешила навстречу жениху.

— Я уже знала, что ты здесь! — воскликнула она. — Я видела, как ты пришел. В моей печальной жизни твой приход всегда праздник.

Это свидание было так нежно и трогательно, что доктор Вильм мог еще раз убедиться, что девушка психически совершенно нормальна.

— Мне надо многое рассказать тебе, Бруно, — сказала Лили. — Я благодарна новому доктору. Он хорошо ко мне относится. Я вижу, что он человек справедливый, и вполне ему доверяю. Да, он единственный человек в заведении, к которому я испытываю доверие.