Федька-Зуек — Пират Ее Величества - Т. Креве оф Барнстейпл

— То-то и оно, что ничего подобного. Александр разрушил состарившееся, застойное, мешающее жить уже и самим персам, государство. Сами они еще двести лет терпели бы это безнадежное правление, покуда их не завоевал бы какой-нибудь Тамерлан… К этому моменту они уж не были бы способны возродиться. Но Александр расчистил Авгиевы конюшни многовекового правления. В результате через два века Риму пришлось воевать на востоке с мощными противниками: Сирией, Парфией, обновленным Ираном — и так шло до халифов, то есть куда дольше, чем Англия носит свое имя!

— Милорд Вильям, вы, кажется, хотите сказать, что доблесть опасна для судеб любой страны? — подала голос из-за книжного пюпитра королева.

— Я хочу сказать — а если удастся, то и внушить, — нечто большее: что любые крайние решения вредны и опасны. А война, возможность проявить доблесть, — именно крайнее решение всегда.

— Видимо, вы правы. Но доблесть и стойкость, мужество и храбрость, героизм и смелость — да почти все лучшие человеческие качества — порождаются войной. Разве нет?

— Нет, Ваше Величество, — твердо сказал Сесил. — Война их выявляет. И она же уничтожает тех, кто их проявил.

— Все равно, война — это так красиво! — сладко вздохнула фрейлина.

— Да, на картинке или издали.

— А вблизи?

— Вблизи? — безжалостно спросил Сесил. — А вы можете вообразить, как, пардон, пахнет поле брани на третьи сутки после блестящей победы? Особенно ежели бой был кровопролитным, а погода — жаркой?

— Фи, милорд! — неодобрительно сказала королева.

— Вот то-то и оно, что «фи». Добавьте сюда вытоптанные посевы и съеденных солдатами коров, сожженные дома и потопленные с командами корабли, взорванные плотины и изнасилованных женщин…

— Но есть же и справедливые войны…

— Войны всегда несправедливы, всегда это горе осиротелым детям и овдовевшим женам, матерям и всем.

— Но войны с захватчиками, за веру или против тирании? Еще древние мудрецы говорили о том, что народ имеет право…

— К сожалению, случается так, что войны не избежать. Но в том и состоит искусство государственного управления, чтобы не позволять красивым и, в общем-то, похвальным чувствам, а также оскорбленному самолюбию столкнуть государство в пропасть войны, мисс.

— Разумно, конечно, но — неинтересно! — дерзко заявила фрейлина. — Красоты нет в такой жизни…

— Пощадите, мисс! Если вы продолжите размышления в том же роде еще две минуты — я выйду из зала с навечно перевернутыми мозгами и буду готов под присягой утверждать, что войны есть порождение женского ума и вообще занятие чисто женское, сродни вышиванию!

С этими словами Сесил поднялся, покряхтывая, и удалился — величественно, а ничуть не смехотворно, опираясь на удобный, не украшенный ничем, посох. Посох этот был не для красоты и не для подчеркивания высокого сана, о нет! Проклятая подагра, ох! Одно утешение: эта мерзкая болезнь превращает в полуподвижных калек исключительно людей умных, и притом лишь тех из них, кто потратил молодость с толком — так, что воспоминаний — не всегда пристойных, впрочем, — достанет на несколько томов мемуаров!

Эти разговоры сэра Сесила представлялись Ее Величеству (да и на самом деле были, видимо, таковыми) верхом государственной мудрости. Но Вильям Сесил постоянно был в осаде. Его осаждали — и ему досаждали — пуритане, требующие немедленно объявить войну, на манер сарацинского «джихада», всем католическим государствам — и прежде всего Испании, неприлично богатой и не желающей добровольно выпустить из зубов то, что и в рот-то не вмещается, — столько там напихано всего!

Индепенденты, довольно равнодушные к внешней политике, считали, что в приличном государстве нет места назначаемому духовенству, а наипаче — епископам; епископы Же считали, что в приличном государстве не должны допускаться проповеди вроде индепендентских…

Национал-патриоты, считающие, что Англия уже сегодня — величайшая из держав, а англичане — величайшая из наций, уже сегодня или даже нет, нет, еще вчера способная и обязанная возглавить христианский мир… Вильям Сесил считал (и в этом вопросе Ее Величество твердо стояла на его стороне), что так оно и будет. Но пока Англия и англичане только в самом начале долгого, извилистого и тяжкого пути к великому будущему и, возможно, к мировому руководству. «Там мы будем, и будем обязательно, — но покуда нам туда еще ох как далеко! Мы на верной дороге, но мы только в самом начале пути!» — эти слова Ее Величества приводили Сесила в недоумение и прямо-таки священный трепет. Он знал, что королева умна, хитра, проницательна, — но как же она, венценосица, которой он имел счастие служить, сумела? Она же облекла в точные слова его заветнейшие мысли? И именно в те, которые и сам бы он выбрал?

Или ей открыто свыше нечто?

Погрязнувши в суетах каждодневности, он порою начинал думать, что Ее Величество более лукава, чем умна, и более уклончива, чем дальновидна, не столь склонна следовать мудрым советам мудрых советников, сколь склонна избегать всякой ответственности, и тому подобное. Но когда вспоминал снова эту чеканную формулу — вновь проникался убеждением, что служит государыне истинно великой, возможно даже — еще более умной, чем он.:.

И — ах! Ах, как было бы великолепно, как прекрасно было 6ы жить, если бы правительство Ее Величества Елизаветы Английской целиком состояло бы из единомышленников! Оппозиция там пускай уж состоит из кого угодно — а противостоять ей, пестрой и разобщенной, должно сплоченное правительство. Совет должен быть един во мнениях! Так нет же, ничего подобного. В самом правительстве засели и ура-патриоты, и пуритане, и испанские агенты, и черт знает кто еще, и просто идиоты, мешающие править не по злобе, не из-за идейной вражды, а по глупости…

Страна только воспрянула. Она только-только начинает становиться тем, чем ей от Господа предназначено быть, — а эти преисполненные добрых намерений крикуны хотят все и сразу! Они хотели бы, чтобы «завтра» истории совпало с «завтра» календаря. Чтобы великое будущее родной страны наступило уже при их жизни. А тысячи лучших людей страны — от Ее Величества до безыменных шкиперов, от лорд-мэра столицы до последнего вечно пьяного матроса, и лорд-казначей, и величественные — куда до них герцогам! — дельцы лондонского Сити, — работают бескорыстно, не рассчитывая видеть это. Работают, понимаете? Для величия Родины! А не просто хотят, чтобы оно было сейчас…

Подобное нетерпение можно понять и объяснить. Но нельзя, если ты политик и облеченный властью государственный деятель, это нетерпение поддерживать и, особенно, разжигать! Все же погубится спешкой! Это же все равно, что, услышав прорицание о великом будущем того же Александра Македонского, заставить Олимпиаду, мать его, пить зелья, чтобы родить на втором уже месяце… Все. равно, что гнать в бой трехлетнего ребенка — из опасения, что предначертанные тому великие победы произойдут позже смерти твоей… Нетрудно же понять, что подобные нетерпеливцы только загубили бы в зародыше величие Александра…