О себе (сборник) - Эдвард Радзинский

Он сбросил руку Доктора.

Ну, попижонь! Попижонь! Учти, я пьян, и поэтому говорю сейчас умные вещи: твое сердце оказалось банкротом. Оно не выдержало взятых тобой на себя обязательств. (Хохочет.) Как говорил мой отец: «Мы живем в эпоху, жестокую к сердцам». Тебе нужна чепуха: две недели в больнице. У вас отличная академическая больница.

Он (тихо-тихо). Какой же ты мерзавец.

Доктор (трезво и тоже тихо). Не понял.

Он (спокойно). Хотя… (Засмеялся.) «Мою» я понимаю — ты современный мерзавец, везунчик, веселый и кобель. Но ты, не пропускающий ни одной медсестры, — зачем тебе эта увядшая, несчастная женщина?

Доктор. Что ты городишь?

Он. Я объясню: она чуткая! Это главное — а ты органически не можешь не сцапать, не схватить, не стибрить чужого… Мир — помойка, да?.. Где все жрут, хватают за сиськи…

И вдруг, размахнувшись, Он нелепо бьет Доктора, но Доктор спокойно перехватывает его руку и, вывернув, пригибает его голову к полу.

Доктор (шепчет). Дурак, ты по правде болен, слышишь?

Доктор выпустил его руку. Он встает и молча выходит из ванной.

Общее затемнение.

Прошло несколько часов. Та же квартира… Все так же играют в кухне джазисты… В комнате подруги уже никого… Мать, уже успокоившпсь, молча сидит с ногами на тахте в своей комнате… Ванная в его квартире пуста… А Он… … А Он открывает дверь и входит в ту жуткую пустую комнату. Видимо, прежний хозяин расширил ее за счет прихожей, и теперь дверь с улицы открывается прямо в комнату. Он подходит к телефону, усмехается, поднимает трубку, молча слушает гудок, потом достает из портфеля рубашку и мятый плащ и развешивает все это на гвоздиках. Потом сдергивает автомобильный брезент и начинает расставлять мебель, когда раздается звонок в дверь. Он в ужасе глядит на дверь, но звонок звонит безостановочно; Он открывает. На пороге, с кофтой под мышкой, Она. Она не входит в Его квартиру. Но останавливается на пороге. И весь их дальнейший разговор происходит на пороге.

Она. Здесь сдается квартира?

Он. Квартира сдана.

Она. Давно?

Он. Вчера.

Она. Вам?

Он. Мне.

Она. Интересно, дорого стоит такая квартира?

Он. Пятьдесят рублей.

Она. Это обычная цена?..

Он. Нормальная.

Она. Скажите, у вас не найдется попить, только мне нужно холодную, из-под крана.

Он молча уходит в кухню. Вслед ему требовательный крик.

Только мне нужно полный стакан, ладно?

Он возвращается со стаканом воды.

Лупит!

Кивнула на окно.

Он. Ливень.

Она. Никакого лета в этом году… Черт! (Глядит на часы, показывая, что торопится, но не уходит из-за дождя.)

Он. Опаздываете?

Она. Боюсь «потечь» на дожде — косметики в этот раз много.

Он. Зайдите все-таки!

Она. Ничего, ничего, не стоит вас затруднять. И вообще страшно входить в такую дорогую комнату… Но если у вас есть время, мы поболтаем здесь… пока дождь… Квартира у вас, конечно, очень хорошая. Только ваш район мне, например, не нравится. Я люблю свой… У нас, знаете, окраина: лес, пруд! Идешь домой, в школу, а впереди тебя шагает человек… такой важный, с портфелем. И вдруг у пруда… пруд у нас между домами… вынимает из портфеля газетку, раздевается прямо на снегу, портфелем прикрывает одежду, чтобы вьюга не замела — и в лунку! Потом вылезает, оделся и дальше!.. (Требовательно.) Я еще хочу пить.

Он уходит в невидимую кухню, приносит воды. Она жадно пьет.

(Засмеялась.) Вы удивляетесь, что я столько пью? Я всегда умираю от жажды. (Глядит на часы.)

Он. Важная встреча?..

Она. Потешная. Знаете, на столбе, где висело объявление о вашей квартире… рядышком приклеили оригинальную записку: «Требуется вокалистка в инструментальный ансамбль» — и телефон. Человек, естественно, позвонил, договорился о прослушивании. Сказали, что в таком-то часу его будет ждать руководитель ансамбля; он будет в розовых джинсах. (Засмеялась.) Здорово?

Он. Здорово!.. А «человек» не боится?..

Она. А человек загадал: зададите ли вы этот вопрос… Человек не боится. Никого и ничего. Он может идти посреди улицы, и машины его объезжают. Никто и ничто не смеет ему причинить боль.

Он. Это почему же?

Она. А так… А вообще это очень солидная группа. Люди всегда приглашают их на вечера… Я их, правда, сама не слыхала… я не любила школьные вечера… но люди…

Он. Люди — это мальчики и девочки?

Она. Слушайте! Моя мама обожает, чтобы все было названо. Даже то, что она уже поняла! И притом желательно дважды.

Он. Это у нас с вашей мамой возрастное.

Она. Не надо, мне и так вас жалко.

Он (помолчал, примирительно ). Любите петь?

Она. По-моему, сразу видно, что я ненавижу петь. Я люблю мычать что-нибудь про себя, без слов. А петь какие-то слова — это ужасная пошлость. Но у меня отличный голос, и я хочу зарабатывать. Я решила снять такую же квартиру. Это большое счастье, когда в твою дверь никто не смеет постучать, если ты сама этого не хочешь. А потом я отправлюсь на юг с подругами.

Он. У вас есть подруги?

Она. По-моему, совершенно очевидно, когда у человека есть подруги. У меня есть две подруги. Наденька — она потолще, и Эрика — она худа и прекрасна. Мы в прошлом году объездили буквально весь юг. Втроем мы снимали две койки. Мы с Эрикой спали валетиком… Путешествие нам ничего не стоило. Мало ели — много курили… Во всяком случае, у них мы денег не брали.

Он. А с ними вы не ладите?

Она. Просто когда человек входит в свой дом — он отчего-то сразу их обижает. Дело, наверное, в электронах. У них электроны движутся параллельно, а у человека — перпендикулярно. Можно спросить: у вас что-то стряслось?

Он. Как вам объяснить… Счастье. У человека появилась возможность… нет, нет, точнее, «право» — жить так, как хочет он сам… И вот он взял отпуск… И вот у него уже своя квартира…

Она. Без них.

Он. Да! Да! Можно читать книжки… Или вообразить, что ты на юге… Человеку не разрешили на юг… а он может лежать и слышать шаги по гравию… и будто солнце.

Она. Чушь! Если бы у меня была возможность, я все равно бы поехала на юг. На юге… на юге… (Вдруг требовательно.) Я хочу пить! Только я сама. У вас не получается холодная. (Проходит через комнату в невидимую кухню.)

Шум льющейся воды.

Он. Кстати, меня зовут Федор Федорович, а вас? Ее голос (из кухни). А зачем вам? Кому сколько лет, кто где работает и как кого зовут — меня не интересует… Я вымыла, кстати, вашу чашку и поставила ее на место… Мое имя, как у тысяч… Мое имя — обычная кличка, не больше. Поэтому я себя называю «Я». Это хотя бы правда. (Она возвращается из кухни. По ее лицу смешно размазана тушь.) Я подставила лицо под кран. (Хохочет.) Теперь мне не страшен никакой дождь. (Продолжая размазывать рукой краску.) Теперь, слава Богу, я могу наконец уйти от вас. Чао! (И она уходит, оглушительно хлопнув дверью.)

Он остается один, садится на кровать, потом идет в кухню и возвращается с ее кофтой в руках. Усмехаясь, вешает ее кофту на стул.

Он (бормочет). На кого же она похожа?.. (Засмеялся.) Просто перед глазами уже прошла такая толпа… что всякий на кого-то похож… (Замолчал.)

Звонок в дверь в квартире матери. Мать идет открывать, возвращается с Подругой.

Подруга. Ну, что у тебя?

Мать. Все время звонит, звонит! Надоел!

Подруга. Наверное, он хочет на тебе жениться! Точно?

Мать (избалованно). А ну его! Только избавилась от одного сонного трутня и все начинать сначала? Обстирывать, готовить, пока он будет читать газету «Советский спорт»… Уже все было! Уже все знаю! (Уходит на кухню.)

Он (лежа на кровати, бормочет). Да, как быстро… Как быстро!.. Однажды волновался по поводу какого-то дела… ругался. И ответили: «Ваше дело состоится, но через два года»… «Как?! Только через два года?!» В трубке засмеялись и поправили: «Уже через два года. Поверьте, это быстро. Через два года — это во вторник!» И вот уже понимаю эту фразу… Мясорубка из дней. Мелькание. В среду — сорок… в пятницу — пятьдесят. И уже в субботу… Ну, самое большее… ну, до субботы! И отплывать! Отплывать! И вот с этим ощущением… (Он замолкает и лежит молча.)