Романы. Рассказы - Варткес Тевекелян

В спор вступил пламенный сторонник высокого искусства Доминик. Способный живописец, не сумевший, однако, продать ни одной своей картины, он был убежден, что деньги дело преходящее, что вечно только искусство. Какие бы ни были созданы оригинальные рекламы гусей и индюшек, они не принесут славы ни художникам, ни фирме. А вот их декоративная установка в кинокартине «Под крышами Парижа» останется в истории прикладного искусства…

Василию пришлось воспользоваться правом председательствующего, чтобы и успокоить спорщиков, и подвести некоторые итоги.

— Думаю, нам целесообразно придерживаться той же линии, что до сих пор. Ни у кого нет сомнений в том, что именно наши талантливые художники определили лицо фирмы. Не исключена возможность, что в недалеком будущем мы сумеем расширить рамки нашей деятельности и завоюем заграничные рынки. Не следует забывать и о конкурентах. Впереди немало всяких испытаний, — чтобы выдержать их, нужно создать солидную финансовую базу. Поэтому было бы легкомысленно пренебречь уже сегодня мелкими заказами. Мои предложения коротко сводятся к следующему: установить дополнительное оборудование и нанять новых рабочих только в том случае, если поступят солидные заказы из-за границы. Разделить работу мастерской на три самостоятельных отдела: оформление витрин больших универсальных магазинов, реклама кинокартин и так называемые мелкие заказы. Сохраняя общее руководство мастерской по-прежнему за Борро, поставить во главе каждого отдела способного, инициативного художника. Первые два отдела могли бы возглавлять Гомье и Доминик. Еще и еще раз прошу не пренебрегать мелкими заказами…

Вошел курьер и, протягивая Василию запечатанный конверт, сказал:

— Прошу прощения, мосье, приказано вручить это письмо в ваши собственные руки!

Василий поспешил закрыть совещание, предложив Борро совместно с Лярошем составить проект разделения мастерской.

Когда все вышли из кабинета, Василий вскрыл конверт.

«Господину Я. КОЧЕКУ, совладельцу рекламной фирмы «Жубер и компания», г. Париж.

Имею честь довести до Вашего сведения, что решением жюри победителю в большом теннисном турнире 1932 года присужден первый приз клуба — хрустальная ваза.

Прошу Вас пожаловать на торжественное заседание правления теннисного клуба, имеющее быть в субботу 21 декабря с.г. в семь часов вечера, где Вам будет вручен приз и диплом нашего клуба.

Примите, господин Кочек, заверения в моем глубоком к Вам уважении и пожелания больших спортивных успехов.

Ваш де ла Граммон,

вице-президент спортивного клуба».

Василий был рад этому письму: лишний раз подтверждалось, что не слепой случай руководит его жизнью…

Давно ли он высадился с Лизой в Марселе как турист, а сегодня Ярослав Кочек не просто парижанин, но и совладелец процветающей фирмы, богатый, уважаемый всеми человек. Да, богатый — капитал его измеряется шестизначными цифрами. Лично ему принадлежит не менее двухсот пятидесяти тысяч франков. И все это достигнуто собственной смекалкой, без чьей бы то ни было помощи, достигнуто во имя той большой цели, служению которой он посвятил свою жизнь. Его, несомненно, примут в члены аристократического теннисного клуба. Это — определенное положение, туда принимают не всякого. Ему необходимо завоевать еще симпатии и поддержку церковников. Даже в такой, казалось бы, свободомыслящей стране, как Франция, католическая церковь сила, и пренебрегать ею не следует. Лиза — умница, не пропускает ни одной воскресной мессы. Она успела завязать знакомство с местным кюре и хочет купить постоянные места в церкви.

Если быть до конца честным перед самим собой, то нужно признать, что своими успехами он наполовину обязан жене. Она — чудо. Трудно даже представить такое удивительное сочетание различных качеств в одном человеке, как у Лизы: природный ум, широкая образованность, необыкновенная выдержка, хладнокровие и нежное сердце. Она — настоящий друг. С нею можно в огонь и в воду, — она не отступит, не подведет. С того самого дня, когда Лиза соединила свою жизнь с ним, она не знает ни беспечных радостей, ни покоя. Не всякий человек может вынести скитальческую жизнь, полную всяких неожиданностей…

В субботу, за десять минут до назначенного срока, Василий поставил машину на стоянке в переулке и направился в клуб.

Уже знакомый швейцар, похожий на генерала в своей ливрее с галунами, узнав Василия, поклонился и широко распахнул перед ним массивные дубовые двери.

В маленькой гостиной второго этажа его встретил де ла Граммон. Он сердечно приветствовал гостя:

— Рад видеть вас в добром здравии! Мосье Кочек, без длинных предисловий хочу сообщить, что нам — мне и моим коллегам — было бы приятно иметь членом нашего клуба такого выдающегося спортсмена, как вы. Правда, вступительный и годичный взносы у нас довольно обременительные, но я надеюсь, что это обстоятельство не может служить препятствием для преуспевающего коммерсанта!

— Разумеется! Я весьма признателен вам, дорогой мосье де ла Граммон, за оказанную мне честь.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я стану одним из ваших поручителей?

— Я буду бесконечно благодарен вам! — Василий поклонился.

— Любезно согласился дать за вас поручительство также мосье Жан-Поль Маринье.

— Мне весьма приятно слышать это!

В небольшом круглом зале, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, разместились члены правления. Они чинно восседали на стульях с высокими спинками, словно судьи. Впереди — немногочисленные гости, среди которых Василий заметил своих знакомых — Ганса Вебера и Сарьяна.

Де ла Граммон открыл заседание. Первым он предоставил слово председателю жюри, который огласил решение и вручил Василию хрустальную вазу и грамоту в сафьяновой папке.

— Я счастлив, — сказал Василий, — что удостоен чести быть принятым в число членов теннисного клуба, в котором собраны выдающиеся спортсмены Франции. Позволю себе заверить вас, господин президент, господа члены правления и уважаемые гости, что постараюсь высоко держать знамя — теперь я могу уже сказать — нашего клуба и свято блюсти честь спортсмена!

По существующим традициям был дан банкет в честь победителя турнира и нового члена клуба.

Позднее, когда Василий направлялся к своей машине, его догнал Сарьян и взял под руку.

— Вам здорово повезло! — сказал он. — Быть принятым в число членов спортивного клуба Парижа — этого удостаиваются не все смертные, не говоря уж об иностранцах.

— Чем же это объяснить?

— Прежде всего тем, что вы показали отличную игру, а клубу важно заполучить первоклассного игрока. Да и личное обаяние играет не последнюю роль почти во всех делах…

Мимо прошел Ганс Вебер и попрощался, приподняв шляпу.

Когда он удалился на достаточное расстояние, журналист, понизив голос, сказал:

— Учтите, Ганс Вебер хоть и немец, но достойный человек. Он убежденный антифашист, но вынужден это скрывать…

— Откуда вы знаете?

— Я знаю многое, не только о Вебере. Такова уж моя профессия… Между прочим, по словам Вебера — а его словам можно верить, — вопрос о приходе в Германии к власти Гитлера предрешен. В последние дни ведутся переговоры между представителями фон Папена и Гитлера. Как предполагают, в самое ближайшее время они организуют личную встречу и договорятся обо всем… И знаете, что самое пикантное? Французское правительство, не встретив поддержки у англичан и боясь оказаться в изоляции, очутившись лицом к лицу со страшным врагом, заранее примирилось с возможностью фашизации Германии. Вчера поздно ночью состоялось закрытое заседание французского кабинета, где было решено не предпринимать ничего, что могло бы раздразнить главарей национал-социалистского движения в Германии. Уже даны соответствующие инструкции французскому послу в Берлине Франсуа Понсэ…

— Но это же равносильно самоубийству!..

— Видите ли, есть во Франции политики, которые надеются, что Гитлер, придя к власти, будет искать жизненные пространства для Германии на Востоке. Другими словами, национал-социалисты, ярые враги большевизма, прежде всего нападут на Советский Союз. А это на руку кое-кому во Франции.

— Я, кажется, имел случай говорить вам, что плоховато разбираюсь в политике. И все же я боюсь, как бы со временем все это не обернулось против самой Франции.

— Ах, боже мой, все может быть! — Журналист остановил проезжавшее мимо такси, попрощался с Василием и сел в машину.

Уныло падал мокрый снег с дождем, пронизывал холодный ветер. В этот поздний час, когда окончились спектакли в театрах, погасли лампочки в концертных залах, опустели кафе и рестораны, пешеходов было сравнительно мало. Но зато машины разных марок, окрасок, форм и размеров запрудили центральные улицы, и Василию приходилось соблюдать величайшую осторожность, — он двигался со скоростью не более пятнадцати километров в час, проклиная тесноту современных городов.