Живой щит - Дмитрий Воронин

Тем временем заметно стемнело. Лес стал более редким, но все же не настолько, насколько хотелось бы. Но теперь почти не было видно, куда ступать, — спустя минут двадцать я все же не углядел очередную шишку и благополучно наступил на нее всей массой тела.

— Скоро уж… — оглянулся на мой рык лешак. — Слышь, ты, витязь… Ты уж не бери в голову-то. Я тебя прямо к жилью веду, честно. Не плутаю. Уж совсем рядом.

И тут мы вышли на поляну. Не то чтобы большую, но все же приличную метров тридцать в поперечнике. Здесь было заметно светлее — луна была хоть и поменьше, чем на Земле, но светила достаточно ярко. На полянке стоял домик… нет, скорее землянка, поскольку крыша была немногим выше моего роста. Возле землянки, прямо посреди поляны, рос здоровенный, я таких и не видел никогда, дуб. То есть я, конечно, не мог разглядеть, дуб это или еще что, но почему-то сразу определил это могучее дерево как дуб и ничто иное.

Внезапно Лёшка встал как вкопанный, да так неожиданно, что я чуть об него не споткнулся.

— Ты что?

— Тихо!

Тут оказалось, что у лешего не просто большие, а огромные уши, которые он развернул и принялся ими, как радаром, прощупывать полянку.

— Что случилось? — спросил1 я шепотом, рефлекторно припадая на колено. Этакая, знаете, привычка — представлять собой меньшую мишень. Наследие десантного прошлого. Спасибо, недолгий период ношения скафандра не дал отмереть рефлексам.

— Здесь плохо пахнет… — сказал лешак еле слышно. Мне показалось, что по его бугристой коже прошла дрожь. — Очень уж здесь плохо пахнет, витязь.

— Не иначе как человечьим духом…

— Угу… Вы, люди, всегда воняете, как… как люди. Ваш запах ни с каким другим не спутаешь. Я чуткий, я далеко запах слышу. Но только тут пахнет еще кое-чем. Кое-чем очень неприятным и нехорошим. И мне совсем не хочется туда идти.

Ты, понятно, можешь шагать — вот он, ночлег-то. А я не пойду, дурно там пахнет, ой как дурно…

— Чем же это? — Я постепенно начал терять терпение. Этот не в меру словоохотливый пень способен кого угодно довести до бешенства. — Ты можешь говорить короче?

— Кровью, — сказал, как отрезал, леший. — Здесь пахнет свежей кровью. Человеческой. Ну, я пошел. Бывай, витязь…

Минут десять я уговаривал Лёшку не трусить — наверное, из-за того, что жутко струсил сам, был достаточно красноречив — и в конечном итоге уговорил. Но лешак выставил категорическое условие — я иду вперед, а он прикрывает путь к поспешному отступлению.

Наконец консенсус был достигнут, и мы двинулись вперед. Очень медленно.

Источник так не понравившегося Лёшке запаха я обнаружил сразу же. Из двери дома… ну, скажем, из дверного проема, поскольку двери там не было и в помине, торчала нога, обутая во что-то вроде короткого мягкого сапога. Опыт подсказывал, что там, где есть одна нога, наверняка есть и все остальное. Дальнейшее показало, что опыта мне кое в чем недостает.

Человек лежал ничком, уткнувшись лицом в земляной пол избушки. В потемках я не мог разглядеть, во что он был одет, но вот то, что вместо левой руки у него был короткий обрубок, было очень даже видно. И темную лужу под ним тоже. Я почувствовал, как по спине ползут капли холодного пота…

— Волки…

— Нет, — прошептал Лёшка, неслышно подкравшийся к самым дверям. Убедившись, что никого из живых тут нет, он слегка осмелел. — Это, мил человек, не волки. Это волколаки…

— Кто? — не понял я.

— Волколаки… ну, оборотни. Давно я их здесь не видел…

— А разве оборотни бывают? — опешил я.

— А разве лешие бывают? — вопросом на вопрос ответил Лёшка. — Только вот их лучше бы и не было бы. Я-то безобидный, а вот волколаки… Этому, вишь, не повезло. Да и кому тут повезло бы… Лучше десять волков, чем один волколак, это ж каждый знает, кто с ними встречался. Только мало кто об этом рассказать потом может. Ладно, витязь, там где-то кремень и трут был, ты лучину зажги, а то тебе ж ни зги не видно.

Я бочком протиснулся в хижину и после недолгих поисков нашел кремень и трут. Вообще говоря, я как-то больше к зажигалке привык. После продолжительных усилий мне все же удалось запалить трут, а через некоторое время лучина слегка осветила убогую хижину. Подумав, я понатыкал их еще несколько, чтобы хоть как-то оглядеться.

285

Убитому было лет сорок. Может, он был и моложе — густая черная борода заметно его старила. Бороды всегда старят. Впрочем этому уже достижение преклонных лет не грозит. Длинные черные волосы были забраны в хвост и перевязаны кожаным ремешком.

На мужчине был короткий камзол из чего-то, похожего в неверном свете лучин на коричневую замшу, и такие же штаны, заправленные в те самые сапоги. В памяти всплыло где-то услышанное слово «ичиги»… Одежда была сильно изорвана и покрыта кровью. Левая рука была откушена почти по самое плечо, и, как вскользь заметил леший, осторожно пробравшийся в хижину, отхватили ее одним укусом, не отгрызли, а именно отхватили, махом.

Куртка была стянута поясом, состоявшим, как мне показалось, из небольших золотых пластин, скрепленных кольцами. На поясе висели пустые ножны от кинжала. Самого кинжала нигде не было видно.

В правой руке воин — а то, что это был воин, я не сомневался, вид у него был такой, не крестьянский, да и не купеческий (ой, как много я стал понимать в крестьянах… да и в купцах) — держал обломок меча, не более десятка сантиметров от крестовины. На мой неопытный глаз, меч был плохонький — очень уж простой и, как мне показалось, старый.

— А оружие у него хреновое, — заметил я, извлекая сломанный меч из скрюченных пальцев и поднося ближе к огню.

— Много ты понимаешь, — ехидно ответил Лёшка. — Ну, может, и не очень, чтоб уж очень, но и не плох. Был. Видать, древний, от него так и веет стариной. Небось дедов был, меч-то. Родовое оружие, дорожил им, не иначе. Да только не помогло ему оно, против волколаков-то надобноть чтой получше…

— А что, правду говорят, что оборотней только серебром убить можно? поинтересовался я, не без оснований полагая, что встретиться с этой разновидностью местной фауны мне наверняка придется.

— Ну зачем, можно и так. Только если сразу. А если ранить, даже сильно, то без толку, заживает на них все враз… К примеру, мужики раньше, бывало, в топоры их брали. Саданут с двух сторон по хребтине, и, может, тому и конец придет. А может, и нет. Или в сарай загоняли да там и сжигали. А серебро оно конечно… Оно им хуже огня, раны от серебра вовсе не заживают. Я одного встретил, так ему серебряной стрелой в лапу попали, так вишь, кровью истек, не зажила рана-то. А ведь пустяк был, почитай что царапина. А простой такой железкой, хоть и десять раз дедовской, с ними драться — лучше сразу горло подставить…