Арктическая родина в Ведах - Бал Гангадхар Тилак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ману»). Поскольку Ману был единственным человеком, спасшимся от потопа, то во имя обретения потомства он принес жертву воде, опустив в нее масло, молоко и творог, результатом чего стало появление в течение года женщины по имени Ида (вариант — Ила). В союзе с ней он обрел потомство.
Так излагает эту историю «Шатапатха Брахмана». Очевидно, на этот вариант ссылается Атхарваведа (XIX, 39, 7–8), сообщая, что на месте высадки Ману на самой вершине горы выросло растение «куштха». Эта высокая точка Гималаев называется «местом соскальзывания корабля», золотого корабля с золотыми мачтами, который двигался по небесам. В «Махабхарате» эта вершина Гималаев известна как Нау-бандханам («Привязывание корабля»), но ничего не говорится о точном месте и времени события. В «Матсья Пуране» упоминается Малайя, то есть Малабарский район (на юго-западе Индии), как место подвижничества Ману, а в «Бхагавата Пуране» героем истории выступает Сатьяврата, правитель страны дравидов.
Д. Муир сравнил все эти варианты и указал на различия между более ранними и последующими версиями истории, выявив внесенные в нее дополнения и расширения сюжета. Мы, однако, берем здесь древний вариант, в котором, как известно, нет указания относительно места высадки Ману на сушу. При потопе землю заливает вода, а не лед или снег, как указывается в Авесте. Все же кажется, что индийская история, говорящая о наводнении, относится к той же самой катастрофе, которая описана в Авесте, а не к какому-то местному разливу вод или слишком обильным дождям. И хотя «Шатапатха Брахмана» упоминает только наводнение, все же слово «пралейя» обозначает «снег», «мороз» или «лед» в поздней санскритской литературе, хотя древнеиндийский грамматист Панини (V–IV века до н. э.) производил это слово от «пралайя» — «потоп» (VII, 3, 2). Видимо, в древнейшие времена индийцам была известна связь между льдом и разливом вод, затем она, как кажется, не вспоминалась в течение какого-то времени.
Геологи информируют нас, что каждое оледенение характеризуется интенсивным разливом вод по земле, вызываемым притоком тающих на ледниках льдов в русла больших рек. Воды этих рек несут большие массы песка и глины. Слово «аугхах» — «разлив» — в «Шатапатха Брахмане» может поэтому восприниматься как указание на такой размывающий все разлив ледниковых потоков, и мы можем представить себе Ману, уносимого им в лодке вслед за рыбой в сторону Гималаев. Это значит, что нет необходимости считать, что указание в «Шатапатха Брахмане» относится именно к наводнению как таковому, чтобы там ни говорилось в более поздних Пуранах. А если так, то мы можем рассматривать и указания в Брахманах на потоп как на вариант разлива льда в Авесте. Ученые уже указывали, что сама идея о потопе могла войти в индийскую литературу исключительно из семитских источников, но это сомнение довольно скоро было вытеснено из умов, поскольку история, говорящая о потопе, излагается в таком источнике, как сама «Шатапатха Брахмана», которая была создана, как сейчас установлено, не позднее 2,5 тысячи лет до н. э. (это связывается с фактом содержащегося в ней указания на восточное стояние созвездия Криттик, или Плеяд). Поэтому становится очевидным, что вся история потопа является арийской по происхождению, а поэтому и ведические и авестийские указания на потоп явно происходят из одного источника.
Можно также заметить, что Йима, который, как сказано в Авесте, построил вару, называется там сыном Вивангхата, а Ману именуется в ведической литературе сыном Вивасвата (по-ирански, Вивангхата), что встречаем в «Шатапатха Брахмане» (XIII, 4, 3, 3) и в Ригведе (VIII, 52, 1), хотя у него нет эпитета, связанного с потопом. И Яму в Ригведе (X, 14, 1) тоже выразительно именуют Вайвасватом («произошедшим от Вивасвата»). Несмотря на то что Йима выступает героем одной истории, а Ману — другой и что в одной говорится о надвижении льда, а в другой — воды, мы можем считать это все относящимся к тому же геологическому периоду, а точнее — событию[22].
Указания в Авесте, однако, более точны, чем в «Шатапатха Брахмане», и если это подтверждено почти в каждой детали теми научными данными, которые относятся к наступлению ледникового периода, следует прийти к выводу, что традиция Авесты более древняя, чем та, что выявляется в «Шатапатха Брахмане». К такому же заключению пришел и д-р М. Хауг на основе лингвистического анализа. Он сказал о «Вендидаде»: «Подлинный документ, безусловно, чрезвычайно давний и, безусловно, является одним из древнейших в числе всех частей «Вендидада»«. Такое название, как Хапта Хенду в этом пассаже, которое не встречается в более поздней ведической литературе, указывает на это же заключение.
Мы можем тут вспомнить и некоторые пассажи, процитированные Д. Муиром в его «Оригинальных санскритских текстах» (изд. 3, том 2, с. 322–329) для того, чтобы показать, что в индийской литературе сохранялись реминисценции о северной родине. Прежде всего, он указывает на выражение «шатам химас» — «сто зим», встречающееся в Ригведе (I, 64, 14; И, 33, 2; V, 54, 15; VI, 48, 8), и замечает, что, хотя в этом памятнике встречаются и слова «шарадах шатам» — «сто осеней» (II, 27, 10; VII, 66, 16) все же первое из них должно рассматриваться как реликт того периода, когда память о похолодавших областях, откуда ушли ведические арьи, еще не исчезла. Он цитирует и второй пассаж, уже из «Айтарейя Брахманы» (VIII, 14), где сказано: «По этой причине в этой северной области все народы, которые жили по ту сторону Гималаев, (именуемые) Уттара Куру и Уттара Мадра, предназначены (посвящены) к высокославной власти («вайраджьям»)». Эта Уттара Куру снова описывается в той же «Брахмане» (VIII, 23) как земля богов, которую не могут победить смертные, а это указывает на то, что эта область рассматривалась как мифическая. Уттара Куру упоминается и в «Рамаяне» (IV, 43, 38) как прибежище
