Дети Великой Реки - Грегори Киз

— Кто же все-таки научил тебя читать этот гимн?

— А у меня еще есть книга про старый алфавит.

Ган скривил губы в ухмылке:

— Ты хочешь сказать, что научилась сама?

— Да.

— Этим, очевидно, и объясняется твое ужасное произношение, прав я?

Хизи почувствовала, как глаза наполняются слезами.

— Я не знала, что у меня плохое произношение.

Ган едва заметно пожал плечами.

— Зачем тебе учиться здесь, принцесса?

— А что мне еще остается делать?

— Как что? Ходить на званые вечера. Кокетничать с молодыми людьми. Ты ведь почти взрослая женщина.

— Я не люблю званых вечеров.

Ган понимающе кивнул.

— Скажу тебе откровенно, принцесса, я немало удивлен тем, что ты самостоятельно, без чьей-либо помощи, выучила так много букв древнего алфавита. Это говорит о том, что где-то в этой черепушке есть здравый смысл. Вот вы, королевские отпрыски, очень часто являетесь сюда, не считаясь с моим временем, с одной лишь целью — кое-как кое-чему выучиться, чтобы при случае блеснуть остроумием и своей ученостью и таким способом произвести впечатление при дворе. И уж поистине диковина, что молодая женщина знает старый алфавит. Будь ты мужчиной, принцесса, я мог бы тебя здесь оставить и чему-то выучить. Но ведь пройдет годик-другой, ты станешь взрослой женщиной и выйдешь замуж за смазливого дурака. И ему уж точно не захочется, чтобы жена была умнее его. Поэтому учить тебя — пустая трата времени, которого у меня не так много.

Хизи стояла и молча слушала, а в душе у нее, кроме страха, таилась злость, которая, как кошка, неожиданно выскочила наружу.

— Я не заставляю тебя тратить на меня время, — огрызнулась она. — Можешь меня ничему не учить. Мне плевать. Сиди и пиши своей дурацкой кисточкой и своей дурацкой тушью. Я сама найду, что мне надо. Выучусь сама, как всегда училась. Оставь меня в покое и не мешай мне.

Ган покачал головой.

— Нужно знать, как пользоваться библиотекой, — сказал он. — Независимо от того, можешь ты читать или нет. Ты говоришь, что тебя интересует архитектура, и думаешь, что книги по архитектуре так прямо и прыгнут тебе в руки. Ты, очевидно, полагаешь, что они хранятся в одном месте.

— Мне плевать! Я сама найду все, что мне нужно.

Ган не сводил с нее внимательных глаз, и под его скептическим взглядом Хизи почувствовала, как злость уходит. А без гневного запала трудно было противостоять насмешливой проницательности Гана. Она, однако, не сдавалась. И даже когда злость остыла, она вдруг испугалась своей неожиданной вспышки.

Она раздумывала, не стоит ли ей добавить «пожалуйста» к своим последним словам, но язык будто прилип к гортани.

Ган вдруг сказал:

— Ну, хорошо. Давай договоримся. Ты будешь тише воды, ниже травы. И не будешь со мной заговаривать. Кроме того, ты будешь очень осторожно обращаться с моими книжками. Если разорвешь хотя бы один листок, я немедленно уведомлю об этом твоего отца и доступ сюда тебе будет запрещен. Ну как? Принимаешь все эти условия, принцесса?

Хизи молча кивнула. Она, наконец, перевела взгляд и уставилась на замысловатый узор на ковре.

— Вот и прекрасно. — Ган положил доску на колени и вернулся к прерванной работе. На Хизи он больше ни разу не взглянул.

Дрожь в коленях не унималась. Хизи повернулась и оглядела сотни бесчисленных полок, которые, казалось, вели куда-то в неизвестные глубины.

Будто я снова в темноте, подумала она. Два года назад я ступила в кромешный мрак в поисках Дьена. И я опять пришла к тому же.

— Как все запутано, — сказала Хизи, когда они с Тзэмом сидели в саду и ветер трепал над ними тополиные листочки. — И хотя точно знаешь, что ищешь, ты все равно можешь никогда ничего не найти.

— А что ты хочешь найти? — пробормотал Тзэм, яростно расчесывая муравьиный укус на волосатой голени.

Совсем рядом с ними журчала вода в алебастровом фонтане под солнечным лазурным небом. Сад на крыше материнских покоев был любимым местом Хизи.

Хизи ухмыльнулась.

— Карты. Старинные карты, начертанные до того, как был построен этот город на месте затопленного. Карты, по которым можно будет представить себе, где искать Дьена и можно ли добраться до него иначе, чем по Лестнице Тьмы.

— Если Дьен даже… — Тзэм оборвал фразу, не договорив. Сколько раз за эти два года они спорили. Хизи упорно отказывалась признать, что Дьена нет в живых, пока у нее не будет доказательств.

Но сегодня она даже не рассердилась на него, и личико ее было грустным.

— Знаешь, Тзэм, я не уверена, что все еще ясно помню, как выглядел Дьен. Помню только, что у него были черные волосы, как у меня, и маленькое круглое лицо. И я его так сильно любила, Тзэм. Мне кажется, это все было очень, очень давно, когда я была еще совсем юной…

— Ты и сейчас юная, принцесса, — попытался разуверить ее Тзэм. — Ган прав: ты могла бы вести совсем другую жизнь.

Хизи презрительно фыркнула:

— Ну как же. Я могла бы, например, ходить на званые вечера, встречаться с мужчинами…

— Квэй считает…

— Я знаю, что считает Квэй. Ну и что из этого? К тому же я еще недостаточно взрослая для мужчин. У меня еще не было кровей.

По желтому лицу Тзэма вдруг пробежала туча, и, отвернувшись, он стал усиленно разглядывать фонтан. Хизи понимала, что смутила его. Постояв молча, она подошла к невысокой стене, огораживающей садик на крыше. Внизу под ней лежал Нол — призрачная столица, мерцающая в лучах предзакатного солнца. Сад ее матери находился на самой высокой крыше в южном крыле дворца, и хотя в северной стороне маячили в небе башни и зиккураты центральных залов, ничто не препятствовало свободному обзору на запад, юг и восток.

На востоке, сразу за дворцом, зеленые волны садов и виноградников ограждала стена, за стеной широко раскинулись поля проса и пшеницы, делившие на клетки, как шахматную доску, всю пойму, черные там, где земля была под паром, и обработанные голубовато-зеленые. И уже за ними начиналась пустыня, которую, Хизи часто слышала, люди во дворце называли Хвеге, что означает «убийца».

Ведя пальцем вдоль оштукатуренной стены, Хизи прошла до южной ее оконечности и взглянула вниз, туда, где стены дворца незаметно и плавно переходят в город, беспорядочную хаотическую путаницу улиц, магазинов и жилых домов. Возле дворца все они были обычных нормальных размеров, но чем дальше, тем становились все меньше и меньше. Хотя Хизи никогда не бывала в городе, ей трудно было поверить глазам, когда она смотрела на самые далекие дома, бесконечное множество домов, — они казались ей крошечными, не больше, чем кухня Квэй, а может, даже и поменьше.

На востоке и на юге царствовала Река. На берегу высился Большой Храм Воды, семислойный зиккурат, сверкающий всеми красками: белой, золотой, отливающей бронзой; с четырех сторон с него постоянно низвергались четыре мощных потока, приводимых в движение волей Речного Бога. Два водопада, которые были ясно видны Хизи, блестели на солнце, как серебро или бриллианты. Бог — Река был чересчур широк, и поэтому почти невозможно было разглядеть его дальний берег. Он лежал как глыба, свинцовый, тяжелый, безжалостный и неотвратимый. Тысячи разноцветных игрушек прыгали у него на спине: отцовские большие торговые баржи, суда рыболовов, плавучие дома и малюсенькие суденышки, вмещавшие одного или двух человек. Легкие грациозные чужеземные корабли с четкими обводами скользили под надутыми парусами. Словно стаи лебедей по осени, они держали путь в Болотные Царства и к морскому побережью за ними, а затем возвращались. И все, кто был на Реке, верили — нет, скорее, молились о том, чтобы он, Бог, по какой-либо капризной прихоти не проглотил их. Люди любили Реку, поклонялись ей, но не полностью доверяли. Река отобрала их у страшного убийцы, спасла их, сделав своей собственностью. У жителей Нола был только один Бог — Река и Рожденные Водой, как отец Хизи, который сам был наполовину Бог.