На бесплодной планете. Наша родина — космос. Романы. Рассказы. - Франсис Карсак

Глава 4. Седьмой спутник

Июль и август месяцы пролетели для Бернара с головокружительной скоростью. Первые две недели он посвятил азам управления реактивным самолетом. Затем собрал вещи, выбрал несколько личных книг, которые хотел взять с собой. В библиотеке звездолета давно уже должны были появиться технические издания, перечень необходимых произведений и инструментов. Все это привело его на стройку еще в начале сентября, после чего в его графике образовалось свободное «окно» в двадцать — тридцать дней, которое он мог заполнить разве что поисками призрачного врача для экспедиции. Прежде чем возобновить эти поиски, Бернар решил позволить себе дней десять отдыха в компании Сига, быть может, последних в его жизни.

Так он оказался в Эйзи. Они разбили палатки у дороги, уходящей вверх, к прибрежным скалам, примерно на полпути к самой высокой из них, так как теперь, в начале осени, лагерь, расположенный на берегу Везера, каждое утро окутывал бы густой туман. Их дни проходили в безмятежной размеренности. Сиг грелся на солнце или же, напевая старинные песни Севера, изучал близлежащие расселины. Все его поведение свидетельствовало о полнейшем душевном покое, наслаждении жизнью и уверенности в своих силах. Днем он спускался в долину и там, на лугу, на глазах у восторженной деревенской ребятни метал диск или копье. Когда-то он был олимпийским чемпионом по метанию диска, и все его броски приближались к мировому рекорду. Бернару казалось, что из Швеции Сиг вернулся таким, словно уже сжег за собой все мосты, словно уже улетел. И Бернар завидовал тому спокойствию, с которым Сиг проводил свои последние дни на Земле. В тот вечер он смотрел, как швед спит рядом с ним в палатке, в полурасстегнутом спальном мешке. Дыхание скандинава было глубоким и медленным. В рассеянном лунном свете его массивные плечи мерцали, словно отполированная бронза. Бернар украдкой сравнивал эту гибкую и лоснящуюся мускулатуру со своей, могучей, но напряженной, гораздо менее элегантной. Он и сам был силен, и не многим удалось бы вырваться из его «зажима», но он обладал силой медведя, тогда как Сиг походил скорее на тигра. И на кой черт ему сдалась вся эта авантюра? Он молод, красив, богат, умен. Здесь, на Земле, его ждет беззаботная, насыщенная и интересная жизнь. Он и так уже известный химик, о котором многие говорят как о будущем Нобелевском лауреате. И однако же, когда Поль предложил ему присоединиться к своей экспедиции, он не колебался ни секунды. Быть может, всему виной древняя кровь викингов, отвращение к слишком легкой жизни? У меня все иначе. Осуществляется мечта моей юности — Жюль Верн, Уэллс, Рони-старший… Все эти споры с Полем и Луи… Подумать только: старина Поль был уверен, что полет на Марс невозможен, но именно он нашел способ! Какой все-таки странной бывает судьба! Просто невероятно: через три недели мы будем где-то между Землей и Марсом… или мертвы. Даже не знаю, какая из этих возможностей представляется мне более ужасающей. Забавно думать, что никто не будет знать, где мы. Строительство звездолета — отнюдь не тайна, но никто, кроме нас, за исключением пары-тройки ученых, не догадывается о преследуемой цели. Пресса полагает, что это будет какой-то необычный самолет. А мы, возможно, сгинем в неведомом. Присоединимся к тем, кто погибали в странных местах, в которые их приводило человеческое любопытство: в девственных лесах, пещерах, глубоководных пучинах, горах, океанах… Впрочем, что-то я думаю уже не о том. Не мешало бы искупаться, быть может, небольшой полуночный заплыв приведет мои мысли в порядок.

Бернар осторожно вылез из палатки, наспех оделся. Ночь была все еще теплой. Среди туч бежала луна. Перед его глазами вырисовывалась долина. Он видел, на фоне луны, скалы Большого Сингла и «Церкви Гийема» — места́ их дневных восхождений. По выбитой в скале лестнице он спустился вниз, по усеянной мелкими камушками дороге пересек часть деревни и оказался на берегу Везера. Река была черной, лишь у самого берега малая глубина делала ее прозрачной. На дне слабо поблескивали камушки. Он разделся до купального костюма, затем, в один бросок, погрузился в воду, расплескав вокруг сверкающие капли, и, оставляя позади себя беловатый пузырчатый след, по диагонали поплыл к середине реки. Он нырнул, вынырнул, выдохнул смесь воздуха и воды, поискал камушки на дне, позволил течению подхватить его. Он любил воду. В этот вечер он разглядывал пейзаж с непреодолимой страстью. Мой старый Везер, моя река! Мой родной край! Край скал и зелени, деревьев и земли, воды и неба! Край, в котором растут табак и пшеница, дубовые и каштановые рощи. Моя земля, которую я вскоре покину живым, преследуя свою мечту. Мои дорогие меловые утесы, где я в двенадцать лет обнаружил свое первое ископаемое…

Он помнил тот день, как будто все это происходило вчера. Он не был уроженцем Эйзи. Он родился километрах в двадцати отсюда, в Монтиньяке. В три года став сиротой, он был подобран старым дядюшкой, землепашцем, который жил неподалеку от Ложри в теперь уже исчезнувшем с лица земли доме. Но все его детство протекало в этом диком и восхитительном окружении. Страсть к геологии пробудилась шестнадцатью годами ранее, когда, взбираясь на какую-то скалу у старой бюгейской дороги, он нашел окаменелую ракушку. Он показал ракушку учителю, который объявил ее просто-напросто образованием известковых скал. В тот день и определилось его призвание.

Веселое «привет» прервало его мысли. Переведя взгляд на берег, он заметил Сига, собиравшегося войти в воду. Доплыв на спине до одного из островков, Бернар принялся ждать товарища. Швед скользил в воде мягко, словно змея. Его плавание было уверенным и бесшумным, но быстрым.

Через минуту-другую скандинав уже присоединился к Бернару.

— Проснулся, увидел, что тебя нету, и решил, что ты отправился взглянуть на свою реку.

Они еще какое-то время поплавали вместе, затем выбрались из воды, оделись и, растянувшись на траве у берега, долго лежали, погруженные в свои мысли. Бернар продолжал прокручивать в голове свое детство. Сиг сравнивал эту чужеземную реку с озерами своей родины.

В плеске лопатообразного весла, с легким трепетом воды, приподнимаемой форштевнем, мимо проплыло каноэ, управляемое крепкой белокурой девушкой, которую днем они уже видели делавшей покупки в деревенском магазинчике. На воде играла луна. Каноэ прошло по золотистому отблеску, превратив его в черное пятно, и удалилось. Девушка вполголоса напевала «У чистого источника»:

И была столь чиста волна,

что в ней искупалась я.