За рычагами танка - Дмитрий Малько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не удалось! В районе старого кладбища я скосил глаза в сторону и в тот же миг заметил у чугунной ограды вспышку выстрела. Вслед за ней почти у самого борта машины плеснулся взрыв. Комья земли, щебень и осколки дождем осыпали машину.
«Противотанковое орудие, — определил я по выстрелу, — Очухались фашисты, поняли, что мы одни, и теперь бьют почти в упор, по борту… Сколько их там?»
По вспышкам определил: до батареи. Фашисты стреляли прицельно. Очередной снаряд ударил в башню, но срикошетил. В этот момент я почувствовал, что майор дергает меня за воротник — просит прибавить газу. Однако прибавлять больше было нельзя. Танк и без того шел на предельной скорости. Я старался выжать из машины все, на что она была способна. Отчаянно маневрируя, в кольце разрывов Т-28 мчался вперед и, казалось, был заговоренным. Я понимал, что необходимо проскочить кладбище, а там дома помешают артиллеристам вести огонь прямой наводкой.
Мы приближались к Комаровке, и впереди уже видна была спасительная развилка дорог. Еще минута-другая… И в это мгновение невероятной силы удар потряс танк. Машина наполнилась дымом и смрадом. Кто-то отчаянно вскрикнул, кто-то зло выругался. Я понял, что случилось: снаряд попал в моторное отделение, пробил кормовую плиту и вызвал пожар. Однако танк, даже объятый пламенем и дымом, продолжал двигаться, пока новый удар не заставил его остановиться окончательно.
Перед глазами у меня поплыли разноцветные круги, уши заложило, а по лицу потекла кровь: осколок снаряда скользнул по голове.
— Покинуть машину! — приказал майор.
Я через люк механика-водителя выбрался наружу и осмотрелся. Наш Т-28, поднимая к небу столб черного дыма, стоял у самой комаровской развилки. Неподалеку разорвалось еще несколько снарядов, а слева, со стороны Красной улицы, по танку стреляли автоматчики, и пули цокали по броне, выбивали крохотные искорки на брусчатке мостовой. «Куда же бежать?» — подумал я. И как бы в ответ на свой вопрос услышал голос майора:
— Живо в огороды…
Я увидел майора, отползавшего от танка и отстреливавшегося из пистолета. Из башни выбрались двое курсантов, но один был сразу убит, а другой, кажется Николай, пополз к забору. Я тоже побежал через улицу, вскочил во двор какого-то дома из красного кирпича, заметив на нем табличку «Минская юридическая школа». Во дворе отдышался, присел. Кровь по-прежнему текла по лицу, я стер ее носовым платком и зажал рану. Голова гудела, все плыло вокруг в каком-то тумане. Последнее, что осталось в памяти, — это сильный грохот в той стороне, где остался наш танк, — взорвались последние снаряды…
Когда я пришел в себя, то сначала не мог понять, где нахожусь. Потом осмотрелся и увидел, что лежу в огороде, прикрытый картофельной ботвой. «Кто-то из жителей помог», — подумал сразу же. Стал ждать, чтобы увидеть своих спасителей. Но время шло, а никто не появлялся. Тогда я осторожно приподнялся и пополз через огород. Мимо плетня прошел пригнувшись. Преодолел еще один огород, затем через пролом в стене вышел на улицу напротив домика, на котором висела табличка «Долгобродская ул., дом № 100». Голова болела, к горлу подступала тошнота. Понимал, что надо хотя бы перевязать рану, иначе снова потеряю сознание.
Еле взобрался на крыльцо домика и открыл дверь. Навстречу поднялась хозяйка — невысокая сухонькая старушка. Она промыла и обработала мне рану, наложила повязку, дала поесть. Я почувствовал себя лучше и ушел к видневшемуся недалеко лесу. Теперь на этом месте высятся корпуса тракторного завода, а тогда было лишь несколько глубоких котлованов. В одном из них я нашел группу бойцов, пробиравшихся из окружения, и присоединился к ним.
Так закончился наш рейд по оккупированному фашистами Минску. Закончился героически, и в то же время трагически. Нам не удалось прорваться через город к своим, танк наш сгорел, я не знал, остался ли еще кто-нибудь в живых из нашего экипажа. Видел в первые минуты после того, как мы стали покидать машину, майора и одного курсанта, но уцелели ли они и удалось ли им скрыться — это мне было неизвестно. Пытался успокоить себя: мол, майор такой смелый, решительный и сообразительный, что выберется из любого положения. Да и Николай, если это он переползал от танка к забору, тоже постарается уйти от врагов, только бы не был тяжело ранен!
Остальные курсанты, видимо, погибли в танке при попадании снаряда.
Но какой урон мы нанесли врагу, сколько уничтожили его боевой техники и живой силы! Точно подсчитать потери противника от нашего огня мы, естественно, не могли. Но уже после войны белорусский журналист Коршакевич сообщил, что, будучи в Румынии, встретил там одного человека, который в 1941 году служил в похоронном батальоне гитлеровцев в Минске. Румын рассказал, что 4 и 5 июля 1941 года он участвовал в отправке в Германию немцев, погибших от дерзкого налета советского танка, и что тогда погибло много.
И как уже говорилось выше, наш рейд сыграл важную роль в поднятии морального духа жителей Минска, временно очутившихся в фашистской кабале. Газета «Звязда» писала о тех временах: «Темная ночь неволи опустилась над Минском. Оккупанты грабили магазины, проводили аресты среди мирного населения, вывешивали многочисленные зверские приказы… И вдруг словно солнечный луч в темной ночи… — сообщала далее газета о появлении в городе советского танка. — Это было так неожиданно!»
Очевидцы нашего танкового рейда рассказывали о нем другим жителям Минска, и те радостно восклицали: «Смотрите, как сражается с врагами наша Красная Армия!» Отдельный случай героизма народ возводил в степень общего, типического, и это вселяло в сердца людей веру в победу и надежду на грядущее освобождение, учило мужеству и самоотверженности в борьбе с оккупантами.
Всего несколько часов продолжался ожесточенный бой сухопутного «Варяга» с гитлеровцами, заполонившими Минск, а какой след оставил он в сердцах тех, кто слышал о нем. Не говорю уже о своем сердце — в нем он будет помниться до последних дней жизни.
Из окружения — к своим
Уже спустились сумерки, когда я добрался до котлованов на окраине Минска. Там меня окликнули. Пошел на голос. В одном из котлованов увидел лейтенанта в авиационной форме и трех красноармейцев. Все четверо настороженно глядели на меня.
— Откуда ты взялся, танкист? — поинтересовался лейтенант.
На такой вопрос в двух словах мне было и не ответить. Попросил:
— Дайте отдышаться, расскажу…
— Отдышись, — согласился лейтенант и спросил, как меня зовут. Потом представился сам: — Лейтенант Иван Иванов.
А был он летчиком-истребителем. После неудачного воздушного боя, в котором его сбили, выбросился из горящего самолета с парашютом и пробирался к своим. В пути повстречал красноармейцев, выходящих из окружения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});