Святыня - Джеймс Герберт

Чайник засопел в новой тональности, из него повалил пар: Молли выключила газ и бросила в пустую чашку на сушилке пакетик чая. В другую чашку она налила концентрированного лимонного сока для Алисы и добавила в обе чашки кипятку. Молли смотрела на кружащуюся зеленовато-желтую жидкость и думала о дочери, своем единственном ребенке, думала о том, что чудес не бывает. Во всяком случае, для Молли и Алисы Пэджетт.

Она поставила чашку на блюдце, положила рядом с ней два печенья и вышла из кухни. Поднимаясь по лестнице, Молли повторяла про себя быструю безмолвную молитву, но не позволяла себе надеяться. Скоро Алиса вернется в свою специальную школу для глухонемых в Хове, сама Молли снова будет занята неполный день как приходящая домработница, а Лен примется ворчать, и у Пэджеттов опять будет все как всегда. Она молилась об этом, но и о чем-то лучшем.

Когда Молли вошла в спальню, Алиса не взглянула на нее. Хотя и глухая, дочь всегда чувствовала, когда кто-то входил, но на этот раз была поглощена рисованием. «Галактические захватчики» лежали на полу у кровати, а карандаши находились под рукой на тумбочке. Молли встала рядом, держа чашку с горячим лимонным питьем, но Алиса не отрывалась от альбома.

Увидев рисунок, Молли нахмурилась. Опять тот же. Тот же самый, что дочь рисовала каждый день уже две недели. Молли показывала его отцу Хэгану, который заходил в то утро, и он тоже не нашел в рисунке никакого смысла.

Молли поставила блюдце с чашкой рядом с карандашами и присела на край кровати. Алиса удивленно подняла голову, когда у нее из руки забрали желтый карандаш. На мгновение показалось, что она не узнает мать. Но потом девочка улыбнулась.

Дождь, как мелкая ледяная крупа, бил в лицо отцу Хэгану, который стоял у кладбищенской стены, глядя на дерево в поле. Небо после ясного утра потемнело, между далеким горизонтом и собравшимися мрачными тучами виднелась серебристая дымка.

Ничего не происходило. Да он ничего и не ожидал. Дерево было просто деревом Старый потрепанный дуб. Молчаливый свидетель проходящего времени. Священник видел, как в дальнем конце луга пасутся овцы с желтовато-серыми телами, их заботил лишь следующий пучок травы да возрастающая тяжесть в раздутом брюхе.

Священник поежился и поплотнее застегнул воротник своего темно-синего плаща. Черные волосы промокли, очки покрылись капельками воды. Он стоял уже пять минут, не обращая внимания на ледяной дождь. Его тревожило какое-то ощущение, которого он не мог осознать, какое-то неопределенное гнетущее чувство. Хэган плохо спал в ту ночь, когда врач с Алисой и Пэджеттами и человек по фамилии Фенн ушли. На него обрушилось странное одиночество, он чувствовал себя беззащитным и всеми покинутым.

За годы своего священничества Хэган привык считать одиночество благом, а не несчастьем. Но в последнюю ночь оно стало подавляющим, комната превратилась в клетку, окруженную непроницаемой, лишенной жизни темнотой, мертвенной пустотой, отделявшей его от остального человечества. Его посетило пугающее чувство, что если он выйдет из спальни и двинется в темноту, то никогда не достигнет ее края, а будет идти и идти и потеряется в ней. И уже никогда не отыщет снова свою комнату. Это чувство удушало, и он испугался.

Он стал молиться, и молитва постепенно отодвинула сжимающиеся стены страха. Его сон был неспокойным и утомлял больше, чем бессонница, и еле заметный проблеск утра воспринялся как безграничное облегчение. Хэган дрожал в пустой церкви, его религиозное рвение было пылким, глубоким, а потом, на утренней мессе, разделенной с четырьмя прихожанами из своей паствы, священник начал избавляться от гложущей тревоги. Но не до конца, она таилась в глубине сердца весь день, как смутный мучитель, не дающий распознать себя, нападающий и тут же скрывающийся.

Ствол дерева был покрыт бороздами, Словно морщинами, годы изогнули и перекрутили его. Дуб господствовал над этой частью луга, как гигантский сторож, бесчисленные ветви-руки вздымались, предупреждая желающих вторгнуться. Гротескная голая фигура, лишенная летних листьев, устрашающая в своем безобразии. «Однако, — сказал себе священник, — это всего лишь многовековой дуб с изогнутыми нижними ветвями, с потрескавшейся и высохшей корой, изрядно изувеченный временем. Почему же девочка стояла перед ним на коленях?»

Пэджетты всегда жили в этом приходе, Молли Пэджетт была преданным, хотя и неприметным членом католической общины. Она получала плату за работу по уборке в церкви, но жалованье было минимальным, и, вероятно, она бы согласилась работать бесплатно, если бы отец Хэган попросил об этом Он не часто встречался с Леонардом Пэджеттом и неохотно признавал, что ему нет дела до этого человека Атеизм Пэджетта и плохо скрываемая неприязнь к церкви и ее служителям не влияли на чувства священника, по отношению к нему; Хэган знал и уважал многих подобных людей. Нет, в этом человеке было что-то… что-то нехорошее. В редких случаях, когда отец Хэган заходил к Пэджеттам, Леонард всегда казался угрюмым, словно ему было неловко в обществе священника И, в свою очередь, тот чувствовал себя неловко в обществе Пэджетта Зайдя утром проведать Алису, он обрадовался, что ее отца нет дома.

Алиса. Доброе дитя, пытливое дитя. Беда сделала ее одинокой. Девочка была хрупкой, но в маленьком теле чувствовалась внутренняя сила Казалось, она счастлива в церкви: она с радостью помогала матери и испытывала почтение к окружающей обстановке. У Алисы было немного друзей — конечно, ее немота мешала другим детям, подобные вещи не вызывают у них сочувствия. Но, несмотря на свой тяжелый недуг, она казалась такой же смышленой, как и ее сверстники, хотя часто замыкалась в собственном мире, в своих фантазиях — очевидный результат недуга В то утро она почти совершенно затерялась в своем тайном царстве, поглощенная какими-то каракулями.

И воспоминание об Алисиных рисунках снова повлекло Хэгана в церковь.

Сгорбив плечи под секущим дождем, он торопливо прошел через унылое кладбище Молли Пэджетт показывала ему рисунки своей дочери, сделанные в последние две недели, и все они походили один на другой, в основном желтые и серые, некоторые с добавлением голубого. Странно, лишь один отличался, но не стилем, а цветом. Он был красно-черным И все они что-то смутно напоминали.

Алиса не была художницей, но пыталась изобразить фигуру, кого-то в белых одеждах. Порой использовался голубой цвет и лишь один раз — красный. Фигуру окружало что-то желтое, и у нее не было лица. Казалось, что это женщина, хотя очертания были неясными.

Он вошел в притвор, радуясь укрытию от дождя, и порылся в кармане в поисках ключа В эти дни церковь всегда запиралась из-за участившихся случаев вандализма и воровства. Святое убежище было доступно для прихожан лишь в определенное время. Длинный ключ повернулся в замке, отец Хэган распахнул двери, вошел и закрыл их за собой. Звуки глухо отражались от стен сумрачной церкви, и шаги казались неестественно громкими, когда священник, предварительно преклонив колени и перекрестившись, шел между скамьями.