Жажда смерти - Леонард Орр

Такое поведение давало людям понять, что она с ними не откровенна. Они перестали доверять администрации колледжа, где она работала. Это сильно осложнило жизнь её коллегам, которым пришлось иметь дело с рассерженными и сбитыми с толку студентами.

После восьми месяцев работы и общения с Яной я перестала противостоять её пассивно-агрессивному поведению и в результате, выполняя обязанности администратора, почувствовала своё бессилие. Хотя она признавала, что бабушка её была «весьма пассивно-агрессивной», Яна не осознавала в полной мере свои стереотипы и влияние этого качества на своё собственное поведение. Яна была высокообразованным психологом, а я никогда не училась в колледже. Я считала, что мои познания в области моделей поведения значительно слабее, хотя за последние годы мне приходилось работать со многими случаями в области психологии. Мы встретились с ней на семинаре по проблемам личностного роста.

В начале наших профессиональных отношений я неоднократно пыталась поговорить с ней по поводу её привычки «оберегать» меня от последствий моего поведения, которое было не по нраву студентам. Я чувствовала, что «в состоянии позаботиться о себе сама» и просила её «больше не обходить острые углы». Я сказала: «Когда я вижу, что ты неискренна с другими людьми, я теряю доверие к тебе. Я не могу доверять тебе. Мне хочется сбежать от тебя. Если ты скрываешься от других людей, что тебе мешает то же самое проделывать со мной? Откровенность — это единственное, что по-настоящему работает». Она согласилась со мной, но со временем проблема усугубилась. Она настаивала: «Ты слишком жёсткая». Я же в ответ настаивала на своём: «Аты слишком мягкая». Общаться друг с другом становилось всё труднее.

Затем последовала борьба за административную власть. Дошло до того, что Яну возмутило моё стремление как администратора изменить её рабочие обязанности с целью более эффективного использования её времени. Я признавала, что она трудоголик: она приходила рано и работала очень подолгу — и всё же никогда не успевала закончить нужную работу к сроку. Её рабочий стол был в страшном беспорядке. Документы пропадали. Письма терялись и оставались без ответа. Пока мы продолжали убеждать друг друга в собственном бессилии, ситуация на работе стала очень напряжённой. Ранней весной моё тело начало посылать мне сигналы предупреждения. «Уезжай, уходи, беги». Я взяла отгул, чтобы как-то унять растущее чувство отчаяния. Яна заверила нас, что справится с дополнительной работой и просила дополнительные часы. Мы продолжали общаться при случае и вместе ходили на паруснике. Как подруги, мы продолжали общаться и поддерживали друг друга. Как коллеги, мы парализовали друг друга. Я не протестовала против того, что происходило между нами, я это просто приняла.

Мы с Яной выросли в похожих обстоятельствах, но по-разному учились справляться со смертью, утратами и неприятием. Поскольку она была приёмным ребёнком, она не могла поверить, что может быть кем-то желанна и любима. Её второй приёмный отец и дедушка посвящали ей своё время, внимание и любовь. Но бабушка была холодным человеком, всё критиковала и была очень требовательна. Подавляя своё раздражение ради того, чтобы избежать неодобрительного отношения бабушки, Яна старалась угодить ей, подстраивалась под неё, говорила то, что той хотелось слышать.

Однажды она сказала мне: «Когда мой первенец родился преждевременно и я думала, что он умрёт, я взмолилась к Богу: Дорогой Бог, если Ты пощадишь Энди, я никогда не буду сердиться на своих детей». Двадцать пять лет спустя гнев всё ещё был для Яны запретным чувством. Когда тот самый сын, её первенец, узнал о том, что у неё смертельный рак, он сказал ей: «Мама, освобождаю тебя от твоего обещания». Но Яна не могла освободить себя. Всю жизнь она заталкивала внутрь свой гнев. Ей казалось это нормальным. Это был её выбор.

Похвалы в обмен на милое деликатное обращение казались ей вполне подходящими.

Хотя в детстве и я подавляла свой гнев в результате реакции на насилие отца и смерть матери, когда мне было 11 лет, я совсем иначе реагировала на тётю, которая меня не приняла, когда я поселилась у неё в доме. Я действовала — убегала, пыталась совершить самоубийство, замыкалась в себе. После многих неудавшихся попыток угодить ей я восстала против её нападок.

Когда я выросла, мне приходилось сталкиваться с той же проблемой выбора между подавлением и выражением своих чувств. Мой отец служил прекрасным примером для меня. Буйный алкоголик, он никогда не сдерживал свой гнев слишком долго. Поразительно, но он пережил многих других членов семьи, несмотря на суровые физические и психические условия. Он обладал сильнейшей волей к жизни. Во время одного из своих приступов ярости я вдруг осознала: «Господи, я же дочь своего отца». В этот момент я отождествила себя с ним, я простила его за то, что он бросил нас. Мой опыт с тётей и с мужем, который тоже любил осуждать меня, снова и снова убеждал меня в том, что можно подавлять свой гнев сколько угодно, но лишь выплескивая его наружу, привлечёшь к себе внимание и добьёшься каких-то изменений.

В силу различия наших подходов к борьбе с утратами и неприятием со стороны близких людей мы с Яной оказались на разных полюсах. Она настаивала на том, чтобы я «стала мягче», и разыгрывала роль заботливой матери по отношению ко мне. Однако я всегда чувствовала, что внутри она тверда. Та её часть, которая играла пассивно-агрессивную роль, знала, как добиться своего, и для достижения этой цели, нисколько не сомневаясь, говорила людям то, что им хотелось услышать. Я хотела, чтобы она выражала свой гнев открыто, и в подходящий момент без раздумий становилась твёердой и напористой.

В результате мы вызвали друг в друге скрытые подсознательные воспоминания, касающиеся смерти близких нам людей, утрата которых заставила нас чувствовать себя по-детски бессильными и беспомощными. Чем больше мы ощущали себя покинутыми, тем больше на поверхность выплывала потребность в зависимости и тем напряжённее мы становились. Однажды Яна написала заявление об уходе, указав в нём, что, по её мнению, обстановка на работе была агрессивной. Ей были нужны постоянные похвалы для подтверждения чувства собственной важности.

Прежние симптомы проявились опять в виде прошлого желания просто лечь и умереть. Я лежала в постели по 12–13 часов в день, смотрела в потолок, размышляя над тем, что случилось с моим недавно возрождённым жизненным энтузиазмом. Ни я, ни Яна не осознавали влияния нашего поведения друг на друга.

В июле она была у экстрасенса. Она вернулась на работу в слезах. Когда я спросила, что случилось, она сказала, что экстрасенс сказал, что «в её жизни ничто не работает», что она «истощена на всех уровнях». Я села рядом с ней, обняла и, гладя её по голове, дала выплакаться. Никогда раньше я не видела, чтобы она плакала. Моё представление о ней как о суперледи начало разрушаться. Я стала сосредоточиваться на собственном образе «мягкого» человека. Ни я, ни она не были тем, чем казались на поверхности. Мы обе в определённые моменты были как «мягкими и уязвимыми», так и «сильными и независимыми».

В течение нескольких месяцев Яна выглядела очень измученной и истощённой. Я объясняла это чрезмерной работой и неправильным питанием. Она пристрастилась к диетической газировке, которая заменила ей обед. В конце июля мы участвовали в регате на День Астории[4], домой мы возвращались вместе, и это укрепило нашу дружбу. Я уехала на Гавайи на неделю, а когда вернулась, она сказала, что ходит к врачу. «Пока он не знает, что со мной». Анализы показали, что у неё довольно большая раковая опухоль в желудке. Доктор сказал, что в начале сентября она распространится на весь желудок и что жить ей осталось меньше четырёх-пяти месяцев.

Вначале я не удивилась. Моё тело привыкло к подавлению сигналов, которые считало угрожающими, и теперь оно сработало как надо. Уже многие годы я знала, что страдаю от так называемых «запоздалых реакций». Неделю спустя во время завтрака с группой поддержки «Целительная Связь» («Healing Connection») я почувствовала неловкость и тревогу. Я не могла толком представиться и вместо этого убежала в туалет в слезах. Яна пришла за мной, понимая, что меня беспокоит. Мы вместе вернулись к завтраку. Она притянула меня к себе и объявила: «Синтия расстроена потому, что недавно мне поставили диагноз: последняя стадия рака».

Неделю спустя Яна поехала на восточное побережье на конференцию и встретилась там со специалистом, метод которого заключался в воздействии на обмен веществ. Когда она уехала, дали себя знать последствия её пассивно-агрессивной манеры общения с проблемами студентов. Осеннее расписание было сбито, и большинство намеченных мероприятий пришлось отменить, поскольку преподаватели не были предупреждены заранее. Многие из них собирались уехать из города в те дни, которые Яна назначила как учебные. Выполняя работу Яны в её отсутствие, я обнаружила, что не хватает некоторых документов и не сделано то, что, по её словам, было выполнено. К тому же вновь поступившим студентам было сказано, что они могут переделать расписание по-своему, наперекор правилам учебного заведения. Прежнее чувство беспомощности вылезло на поверхность. Я стала внимательнее прислушиваться к нему и пришла к выводу, что должна действовать как администратор колледжа и как заботливая подруга.