Оружие возмездия - Олег Маркеев

— Что-то будет, — прошептал Краб, подползший вплотную к Максимову.

— Чую сердцем, фрицам сейчас станет не до нас.

— Языка сейчас потрошить начнем или как? — спросил Краб.

В этот миг ночь наполнилась жутким воем. Сотни, нет — тысячи бомб обрушились вниз. Вспышка от первых разрывов оказалась такой яркой, что в небе стали видны сотни черных крестиков. Грохнуло так, что дрогнула земля.

Максимова окатило потоком воды, сорвавшимся с веток. Он вскочил на ноги. В лицо ударил жаркий ветер, пахнувший гарью и порохом.

За лесом, на северо-восток от них, до самого неба взлетали языки пламени. А удары все сыпались с неба, отдаваясь внутри земли тяжкими толчками. Казалось, исполинский и беспощадный молотобоец задался целью расколоть землю, как орех, выпустив наружу бушующий под холодной скорлупой огонь.

— Ё-моё! Что это? — выдохнул Краб, встав за спиной Максимова.

— Не знаю, — ответил тот.

Максимов заворожено смотрел на гигантские языки пламени, лижущие небо. Все в мире умерло, остался только адский рев, гул растревоженной земли и низкий грохот разрывов…

Это был налет английской авиации. Двести самолетов отбомбились той ночью на город. А на следующую — с 29 на 30 августа — шестьсот восемьдесят бомбардировщиков превратят Кенигсберг в руины. Но тогда, в лесу, Максимов просто не мог этого знать, как не знал, что ждет его группу

Капитан советской военной разведки Владимир Максимов (Испанец, последний отпрыск рода испанских рыцарей из ордена Калатравы — Масимо Хосе Баррес) — выбрал путь, на котором многое предопределено, но до поры сокрыто.

Он не знал, что его группа, чудом уцелев в непрекращающемся гоне, сольется с частями 2-го Белорусского фронта. И в составе сводного штурмового отряда будет брать руины Кенигсберга метр за метром, взрывая уцелевшие бастионы, сходясь в рукопашной в темных казематах подземных бункеров, пока над разрушенным замком не взовьется красное знамя победы.

Он не знал, что уцелеет в той войне. Не знал, что судьба предопределила ему погибнуть в далеком Парагвае спустя двадцать лет после Победы.

И даже не мог предположить, что полвека спустя его сын, которого Максимову так и не довелось увидеть, найдет в архиве документы Рейнхарда Винера, добытые разведгруппой отца под Кенигсбергом.

И услышит великий зов крови и огня. Зов, который вершит Судьбу.

Особый архив

Сегодня годовщина смерти Отто Рана… Бедный Отто так и не отыскал свой Грааль. Он просто не знал, что искать, или скорее всего наслушался Вагнера.

Что есть Грааль? Чаша, в которую собрали кровь Спасителя. Камень, который охраняли ангелы во время битвы Бога с Сатаной. Камень, упавший с неба, сорвавшись с короны Люцифера. Философский камень алхимиков. Чаша с руническими письменами Гиперборейцев, в час Эндкампфа они должны сложиться в имя последнего аватары, провозвестника прихода Одина. Цари мира обладали Чашей, и Империи рушились, когда от них уходила Чаша. Все это так. И все не так.

«Истина в том, что небесный Огонь выплавил сок благородного Дерева, Ветер остудил сок, капля упала в Воду, она превратила мягкую каплю в Камень. Волны выбросили на берег Камень, в котором живет небесный Огонь. Человек придал Камню форму, чтобы собирать в него Силу. Реши эту загадку — и ты обретешь Чашу Огня. И помни. Чашу нельзя найти, она сама придет в руки своего избранника».

Примечания переводчика:

Отто Ран — историк, писатель, автор книг «Крестовый поход против Грааля», «Слуги Люцифёра», в которых излагает основы мировоззрения еретиков-катаров и дает собственную интерпретацию истории альбигойцев. После окончания университета пять лет провел в экспедициях по Провансу, Каталонии, Италии и Швейцарии. Сотрудник «Аненербе» с 1935 года, унтершарфюрер СС с 1936, четыре месяца проходил службу в дивизии «Мертвая голова» по охране концлагеря Дахау. По заданию «Аненербе» проводил исследование руин замка Монсегюр и пещер Сабартэ, в поисках следов гиперборейской цивилизации предпринял экспедицию в Исландию. Погиб при загадочных обстоятельствах 13 марта 1939 года в возрасте тридцати пяти лет.

Приведенный отрывок о Камне является вольной интерпретацией цитаты из Толедского манускрипта, авторство приписывается знаменитому арабскому алхимику Табит бен Кораху (826–901). Расшифровке не поддается.

Глава 2. Невидимые хранители

Странник

От жары плавился асфальт. В воздухе висел угар выхлопных газов. Чахлая зелень едва трепетала от ветра, что поднимал несущийся мимо поток машин. В выжженном до белизны небе неподвижно висело одинокое облачко.

Максим Максимов сидел на скамейке в сквере на Старой площади и недовольно морщился. Солнце жгло лицо, на фасад Политехнического музея было больно смотреть, казалось — камни залиты расплавленным стеклом. Лишь монументальное здание бывшего ЦК радовало взгляд.

Густо-серого цвета, с отливающими льдом стеклами, оно походило на айсберг, вплывший в тропические широты. Пусть грязный и потерявший грозный вид, но это сверху. Внизу, на две трети вниз, таилась сокрушающая мощь, гора навек замороженных тайн. Новые обитатели здания из шустриков президентской администрации представлялись Максимову нелепыми пингвинами, сдуру залезшими на макушку айсберга. Они могли всласть гадить на нем, составлять свое представление о мире, в котором живут, устанавливать свои законы для прочих обитателей птичьего базара, даже считать, что они прокладывают курс айсбергу. Но он нес их, повинуясь невидимым глубинным течениям. Его миром был Океан, который не объять птичьим умом.

Мальчики невнятной половой ориентации, превратившие подступы к цитадели власти в место встречи с клиентами, стали проявлять нездоровый интерес к мужчине, одиноко сидящему на скамейке, крайней к памятнику героям Плевны. Один уже продефилировал мимо, бросая выразительные взгляды на Максимова. Решившись, он подошел к скамейке.

— Отдыхаете? — спросил он, заискивающе улыбнувшись.

Очевидно, фраза была своеобразным паролем. Максимов снял черные очки и посмотрел в глаза мальчику.

— Извините, — пробормотал тот. Развернулся и потрусил к стайке братьев по несчастью, поджидавших результата зондажной беседы.

Максимов проводил взглядом удаляющийся тощий зад и снова закрыл глаза темными стеклами.

«Змею жарил, сырую рыбу ел, даже дождевых червей доводилось. Атакой гадости, хвала Господу, не пробовал», — подумал он.

Поднял взгляд на крест на колоколообразной часовенке памятника и мысленно перекрестился. Хотелось верить, что в это мгновение там пребывал его Бог, зовущий на бой, дарующий победу и вечный покой павшим.

На перекрестке замер поток машин. Вишнево-красный «форд» в левом ряду дважды рявкнул клаксоном. На светофоре зажегся зеленый, машины рванули с места. Максимов посмотрел на часы на столбе. Сигнал пришел вовремя, с поправкой в две минуты. Его заметили и взяли на контроль. Можно было идти на встречу.

Сегодня у Максимова был библиотечный день. В застойные годы он считался негласной привилегией научных работников, своеобразной компенсацией за нищенскую зарплату. Потому что никто и никогда не пытался выяснить, а где, собственно, прохлаждается работник в этот день. Еще существовал творческий отпуск для продолжительной работы в уединении и покое. Несовместимость «отпуска» и «работы» мало кого удивляла. Кто хотел, считал отпуск отпуском, кто хотел — добровольной каторгой. Это потом всем объяснили, что мы жили в империи лжи, где ничто не соответствовало своему названию, а формы противоречили содержанию. Пришлось все перекроить и переименовать, но лучше жить не стало.

Он не спеша свернул в переулок. Машинально бросил взгляд на лобовое стекло припаркованной машины. Внаглую следом никто не шел. Максимов предполагал, что, страхуя его, незаметные помощники уже закупорили переулок с двух сторон. Любой, топающий следом, неминуемо брался на заметку.

В холле Исторической библиотеки царила прохладная тишина. Студенты отучились, новое пополнение еще сдавало экзамены, научные работники поливали грядки на дачах. Благодать.

На диванчике у вахты скучал охранник, явно бывший отставник не выше капитана. Судьба-злодейка поставила его на пост туда, откуда в его часть некогда прибывали «шибко умные, но дюже дохлые» солдаты. Сам отставник светился здоровьем, слегка подпорченным водкой. Судя по загорелому до задубелости лицу, унылые дежурства он чередовал с инженерно-саперными упражнениями на шести сотках.

Максимов сдал сумку в гардероб. Принял номерок у бабульки. Мельком взглянул в окно. Никто у входа не маячил. Наружка, если и шла следом, сразу внутрь не сунется. Пропуска у них наверняка нет, придется незаметно предъявлять отставнику удостоверение, а клиент этого видеть не должен. Впрочем, за то, что наружка пройдет незамеченной, Максимов не беспокоился: в холле за стеклянным коробом входа скучала девушка, листая учебник. На языке разведки ее скука называлась «обеспечением операции». Убедившись, что его посещение библиотеки обставлено должным образом, Максимов прошел вахту и поднялся по лестнице на второй этаж.