Солги мне - Дженнифер Крузи

— А мне он нравится, — отозвалась Мэл, хмурясь. — Эм, что с тобой? Еще неделю назад ты тоже считала Джейсона милым.

— У нас в доме творится настоящий кошмар.

— Что, родители поцапались? — Мэл пожала плечами. — Ерунда. Мои предки постоянно ругаются.

— Правда? — На мгновение Эм попыталась представить себе дядю Хауи, который орет на тетю Треву. Впрочем, ей было бы трудно поверить, что он способен хотя бы огрызаться — не родился еще на свет тот человек, который решится возразить тете Треве.

Мэл порылась в старом чемодане, давно ставшем хранилищем для всякой всячины, и достала оттуда мятую пачку «Ориона».

— Еще бы не правда, — ответила она. — На прошлой неделе они собачились из-за травы. — Мэл вынула печенье и протянула пачку Эм. — Конечно, они и не догадывались, что я подслушиваю.

— Из-за травы? — Эм сдвинула очки на переносицу и внимательно изучила пачку. Не обнаружив там жучков, она взяла печенье и впилась в него зубами. Печенье оказалось несвежее и жесткое, но, как ни говори, это был «Орион» без жучков, что в домике на дереве являлось настоящим лакомством. На улице поднялся ветер; он проникал внутрь сквозь окошко и через щели между досками. Три соорудил этот домик в первые годы увлечения плотницким ремеслом. Щели в стенах придавали домику особое очарование. Любой дурак сколотил бы доски вплотную друг к другу, и только Три хватило мозгов устроить кондиционирование.

— Ага, из-за травы, — подтвердила Мэл. Проглотив печенье и достав еще одно, она слизнула сахарную глазурь. — Папа пришел домой и сказал… — Мэл заговорила грубым низким голосом, покачивая головой: — «Боже мой, Трева, летом в школе каникулы, тебе нечего делать, и ты еще хочешь, чтобы я стриг газон после рабочего дня?» — Мэл опять изменила голос и затараторила визгливым контральто: — «Не хватало только, чтобы я свалилась на чертовой лужайке с сердечным приступом. Хочешь, чтобы газон был подстрижен, — стриги сам!»

— Они что, с ума сошли? — спросила Эм, донельзя заинтригованная.

— Не-а. — Мэл опустилась на подушки рядом с подругой, сунула в рот половинку печенья и продолжала говорить с набитым черными крошками ртом: — Они быстро выдохлись, поворчали друг на друга, потом понесли какую-то чепуху, а уж потом занялись этим.

— Какую чепуху? — спросила Эм, моргая.

— Ну вот, к примеру, мама говорит: «Ладно, черт с тобой, я согласна стричь траву, согласна пыхтеть, сопеть и потеть весь день напролет, но только потому, что ночью такое бывает слишком редко». А папа ей: «Бог с ней, с травой, трава может подождать, но ваши обвинения, мадам, заслуживают самого серьезного внимания». А мама отвечает: «Ну, не знаю, лужайка действительно слишком заросла», и тогда папа хватает ее за руки и говорит: «Пройдемте в мой кабинет и все это обсудим». И мама начинает смеяться, и они удаляются в спальню и приступают к делу. — Мэл проглотила вторую половинку печенья. — Я хотела подслушать у двери, но Три взял меня за ухо…

— И что он сказал? — улыбаясь, спросила Эм.

— Сказал, что если я буду подслушивать такие вещи, это может остановить мой рост, и если я вырасту карлицей, то только по собственной вине. А потом повел меня на улицу и купил мне мороженое.

Эм вздохнула:

— Обожаю Три.

— Если хочешь, он будет и твоим братом тоже, — предложила Мэл. — Так из-за чего воюют твои предки?

Эм отложила огрызок печенья и сказала:

— Они не воюют. Они даже не ругаются. Даже не разговаривают. — И после минутного напряженного раздумья добавила: — По-моему, они даже не делают это.

Мэл помотала головой.

— Откуда тебе знать? Может быть, они хитрят и ждут, пока ты уснешь. Твои родители взрослые люди, а мои — настоящие дети. — При этих словах Мэл задрала подбородок, и Эм опять улыбнулась, позабыв о своих тревогах, — очень уж Мэл была похожа на свою мать. Но Мэл не была бы собой, когда бы тут же не вернулась к обсуждаемым событиям. — Если твои родители не ссорятся, что же они делают? — спросила она.

— Они вообще ничего не делают. — Эм старательно рылась в памяти, отыскивая слова, доступные пониманию подруги. — Папа играет в кегли, копается во дворе и ездит на работу. Мама хлопочет по дому, готовится к началу учебного года, болтает по телефону с бабушкой и твоей мамой, ездит в дом престарелых навестить нашу ненормальную прабабушку… и все это они делают по отдельности! — Эм поправила очки и продолжала, хмуро глядя на Мэл: — Как будто все в порядке, а на самом деле хуже некуда. Сегодня моя мама была такая грустная. Не знаю, из-за чего, но мне показалось, что она чем-то очень расстроена.

Мэл выпрямилась.

— Значит, они не обнимаются, не шутят, не делают вид, будто ссорятся? И не смеются после этого?

Эм попыталась представить себе родителей, которые делают все то, о чем упомянула Мэл. Как славно иметь родителей, которые смеются, но Эм об этом даже не мечтала. Мама порой смеялась вместе с ней или с тетей Тревой, но только не с папой. А когда смеялся папа, Эм и вообще не могла припомнить.

— Нет, — сказала она. — Никогда.

На лице Мэл появилось рассудительное выражение.

— Наверное, они собрались разводиться.

— Нет! — крикнула Эм, отшвыривая пачку «Ориона» и чувствуя, как запершило в горле. — Нет, они не хотят разводиться! Они даже не ругаются!

— Ладно, оставайся жить у нас, — предложила Мэл. — Моя мама тебя любит, и папа тоже. Будешь моей сестрой.

— Они не собираются разводиться, — упрямо повторила Эм.

Мэл уставилась в пространство и глубоко задумалась. Эм с надеждой наблюдала за подругой, напоминая себе, что в их компании Мэл была поставщиком идей — вдруг ей удастся что-нибудь придумать, и все будет хорошо.

— Надо проследить за ними, — сказала наконец Мэл.

— Нет, — отрезала Эм. Мэл была выдумщицей, но ее предложения порой не лезли ни в какие ворота, поэтому последнее слово всегда оставалось за Эм. Мэл оставила мысль о слежке и опять погрузилась в раздумья.

— Вот что! — воскликнула она через некоторое время. — Сегодня ты переночуешь у меня, а твои родители смогут побыть наедине. Моя мама говорит, что это не раз спасало нашу семью. Обычно она спихивает меня бабке, и как-то раз я незаметно подслушала их разговор. Она сказала бабушке: «Спасибо, Ирма, надеюсь, это поможет твоему сыну сохранить семью».

— Я уже столько раз ночевала у тебя, — заметила Эм. — Я только и делаю, что торчу у вас в доме.

— Ты оставалась у меня после того, как в последний раз поцапались твои предки? — не отставала Мэл.

Эм задумалась, припоминая. Настоящая ссора в семье началась неделю назад. Родители, как и прежде, не разговаривали и не смеялись, но только на этой неделе Эм впервые почувствовала холод и напряжение, воцарившееся между ними. Впрочем, до нынешнего дня это ее не тревожило. До тех самых пор, когда она увидела лицо матери, вернувшейся в дом после уборки машины.