Я - Степан Разин - Валерий Строкин

- Брат мой, атаман - бери меня к себе на службу - буду верой и правдой служить, помогать казацкому делу!

- Лей, Лазарка - почему пустуют кубки?!

Стукнулись кубками втроём, выпили.

- Теперь я с тобой, брат! - выкрикнул Фрол.

Было всё это, было... Или не было? Было, совсем недавно было - вместе с ним поднимали Русь против бояр и воевод.

В разгар лета, уже после взятия Царицына, я послал его на Дон, выделил десять лёгких пушек, телеги с царицынским дуваном и напуствовал:

- Дуван раздашь по казацким городкам. Поднимай людей, присылай ко мне, зови за собой!

- Всё сделаю, брат.

- Возьмёшь казну в сорок тысяч рублей - храни её, пригодиться.

- Сохраню казну, атаман, - Фрол невинно смотрел на меня.

- Сплачивай вокруг себя голутвенных - их много на Дону ещё осталось. Присматривай за домовитыми и крёстным - это ещё та змея, волю казачью легко продаст. Смотри за ним - наверняка свяжется с Москвой, записки государю будет слать.

- Не волнуйся, Степан - всё выполню.

Я отвернулся в сторону:

- За детьми присматривай да жёнкой Олёной - говорят, крутит с пасынком Корнилы, - на моих губах мелькнула усмешка. - Была бы моя воля - свиделись бы. Не молчи, шли вести с Дона - отписывай мне, что творится по городкам, особенно в Черкасске. Крепи Кагалиник.

- Укреплю.

- Пройдёт лето, сделаешь дела и, согласно нашего уговора, выйдешь со всеми набранными людьми к Коротояку. Ударишь по русским уездам - к этому времени крестьяне управятся со своими делами и освободятся от земли.

- Не волнуйся, атаман - подниму землепашцев и ударим вместе с моими казаками по боярам. Ведь мы - Разины! - засмеялся Фрол и обнял меня.

Мы трижды расцеловались.

- Скоро вся Русь поднимется, брат-атаман! - он легко вскочил в седло подаренного мною аргамака (из тех, что везли персы в бусе в подарок московскому царю).

Не дошёл подарок.

- Славная у тебя судьба, брат! - весело улыбался Фролка. - До встречи в Москве!

Солнце играло на даренном мной колонтаре, украшенном золотыми насечками.

Он отправился на Дон, а я - на Астрахань...

Записки свои брат посылал исправно. Осенью он оставил Паншин городок и с тысячей человек (часть шла конницей вдоль берега, остальные в стругах) пошёл на Москву. Перед златоглавой стояли Коротояк и Воронеж - бояре не дремали. Я в это время стоял под Симбирском и даже не догадывался, что он принесёт мне несчастье.

Бестолково протоптавшись под Коротояком и, так и не взяв городка, Фрол под натиском бояр отступил назад. На судах вернулся на Дон в Кагальник. Здесь мы и встретились - растерянные, непокорённые, злые и охочие до боя. Встретились, обнялись и расцеловались:

- Здравствуй, брат!

- Здравствуй, брат... Столько времени прошло - целая жизнь.

- Фролка, а чуб-то у тебя седой!

- А твоя голова, атаман?! В ней седины больше, чем смоли и в бороде то ж...

- Ничего, брат - мы ещё крепки, а главное - живы... Отсидимся на Дону, по весне вскроется река и снова двинем на Русь.

- Я верю, Степан - нас ещё бояться. Люди, вкусившие волю, просто так теперь в ярмо не полезут. Бояре их только кровью загонят.

- За нами Царицын, брат! - хлопнул я его по плечу. - Рано нам отдыхать. Возьмёшь полсотни казаков - это всё, что у меня пока есть...

- Устал я, брат - может мне остаться?! - Фрол виновато посмотрел на меня.

- В городе будешь сидеть, в тепле. Надо сохранить его, Фрол! - я потряс брата за плечи. - Нам надо его сохранить! Город и людей! Смотри, чтобы не разбежались. Я бы сам поехал, но здесь дел больше - домовитые начинают головы поднимать. Открутить им их, как тому кречету, что ли?! А больше всех мутит воду Корнила Яковлев. Справишься? Всех лучших казаков отдаю.

Мы внимательно смотрели друг на друга, словно испытывали на прочность. Наконец на лице Фрола проступила весёлая, озорная улыбка - она всегда молодила его лет на десять, делала похожим на девушку:

- Справлюсь, брат.

- Пиши мне обо всём.

- Напишу, брат.

Обнялись, расцеловались...

Так и будет Фрол мотаться из Царицына в Кагальник и наоборот, пока...

Прости, брат, беру вину на себя, но видно, таков наш путь, другого не дано. Одного мы корня - Разины. Тебя повязали в Царицыне и доставили в Черкасск. Когда ты увидел и меня в плену, ты сломался - истаяла твоя надежда на волю и братову подмогу.

Бледный, перепуганный, ты отказывался от еды, не разговаривал ни со мной, ни с Корнилой. Я боялся, что ты тронешься рассудком. Если ты верил мне раньше, верь и теперь - нам вместе идти до последней черты. Верь мне Фрол, держись - мы свободные люди, мы казаки...

* * *

Фрол больше не кричал, только временами издавал тихие стоны. Бояре вспомнили про меня.

- Скоро государь прибудет. Поднять злодея на дыбу - пусть покается.

- Кнута ему! Кнут язык шевелит!

Идут помощники заплечного, но я поднимаюсь сам.

Вокруг скалятся, глядят с любопытством и злорадством боярские рожи. Долгорукого среди них нет - вышел.

- Ишь, глазами как зыркает - сразу видать, что вор!

- Хулитель веры православной - гореть тебе в аду!

- Кнута ему, кнутовича - чтоб шкура полезла! - засмеялся самый толстобрюхий боярин.

- Он живой нужен, чтобы вся Москва видела казнь Стеньки-Рзбойника, елейным голосом сказал зеленоглазый дьяк.

Палач осовбодил Фрола от дыбы и, бросив стонущее тело в угол на плаху, кивнул помощникам:

- Обдайте его водой - совсем слабый, ещё помрёт раньше времени.

Я остался без присмотра. Палач снял со стены кнут и принялся его разглядывать. Толстобрюхий боярин приблизился ко мне вплотную.

- Ну, Стенька Разин - скажи, как казаковал в Персии? Говорят, привёз несметные шаховы богатства - золото, каменья?! В Астрахани богатые подарки раздаривал воеводам?! Не молчи! Персидская княжна была у тебя в наложницах? Была?!

Его заплывшие салом глазки заблестели и хитро мне подмигнули.

Зря они забыли обо мне. С размаху я ударил боярина в лицо. Он взвыл, закрывая руками разбитый нос, а я с рычанием схватил его за шею и стал душить:

- Хочешь знать, что было в Персии, пёс?!

Кулак палача с проклятиями опускается мне на темя.

- Сатана! Не углядел! - ревёт палач и оттаскивает меня в сторону.

Я смеюсь, потому что боярин бежит к лавке, плюхается на неё и быстро крестится - в его маленьких, красных глазёнках застыл страх. Сколько я навидался таких глаз, ждущих смерти. Русые усы и борода трясутся - боярин бормочет молитву.

- Что, толстобрюхий - не прошла охота слушать сказ про Персию и шахову дочку?

- Изыди, чёрт! - креститься боярин.

- Жаль, что ты мне раньше не попался - я бы тебя уважил, повесил бы на первой встречной осине!

Боярин вскакивает и бежит из пыточной.

Рядом стоит дьяк, ухмыляется и качает головой.