Школьник Свен (из норвежской жизни) - Бенрт Ли

X

БИТВА

— Я ничего не говорю. Я только не могу понять, отчего у тебя в тетради мое решение, если ты его не списывал?

Эти слова говорил Симон Сельмер в коридоре.

Анюн Бех вызывающе смотрел на него.

— Видишь ли, это тебя не касается, Симон.

— Конечно, так удобнее всего.

— А теперь я тебя спрашиваю, что ты подразумеваешь под этим „удобнее" всего.

Симоа Сельмер с улыбкой оглянулся на стоявшую за ним толпу. Весь класс обступил их.

— Я думаю, что лучше всего не говорить больше об этой истории.

— Ректор уже разобрал ее.

— Да я замечаю.

— Что ты замечаешь?

— Что ректор несправедлив.

— В чем это?

— Да если бы это был один из нас, а не его любимчик, так все было бы по-другому.

— То есть, как это по-другому?

— Ты слишком много спрашиваешь.

Антон Бех, спокойно и не оглядываясь, стоял с спрятанными в карман руками. Он посмотрел Симону Сельмеру прямо в лицо и сказал:

— Я буду спрашивать до чех пор, пока ты не ответишь, пока ты не посмеешь ответить прямо.

— Посмеешь — ха-ха!

— Да, посмеешь! Что было бы по-другому, отвечай!

— Я думаю то, что я думаю.

Антон Бех подошел к нему вплотную.

— Ну, хорошо, так я прямо спрошу тебя. Ты думаешь все-таки, что я списал?

— Я ничего не думаю. Я знаю только, что мое решение было у тебя в тетради.

— А если я говорю и ректор говорит, что это случайность?

— То я скажу, что это довольно странная случайность.

— Почему это странная?

— Потому что странная.

Вся толпа мальчиков рассмеялась. Антон Бех вынул один кулак из кармана.

— Ну, теперь говори прямо, что ты думаешь?

— Что это ты так интересуешься тем, что я думаю?

— Мне надоело, что ты вечно рассуждаешь о моих задачах: Если тебе недостаточно объяснения ректора, от меня ты другого не получишь. Но этой истории должен быть конец. Говори, что ты думаешь, и мы покончим дело.

— Ты хочешь драться, значит?

— Да, я хочу драться. Беру весь класс в свидетели, что если ты не признаешь сейчас же объяснение ректора удовлетворительным, мы встретимся сегодня на набережной в четыре часа.

— Я приду, я не боюсь.

— Отлично.

С этими словами Антон Бех повернулся и прошел в класс сквозь толпу мальчиков. Звонок давно уже был.

— Война, ребята.

— Да, и какая!

— В четыре часа на набережной.

— Но мы одни. Никто посторонних.

— Конечно.

Все с шумом входили в класс.

— Я думаю, что "зелоту “ достанется.

— Ну, не знаю.

— А ему не мешало бы, чего он суется все время.

— А все-таки, как хочешь, это странно,

— Неужели ты думаешь, что ректор стал бы извиняться, если бы он списал…

— Н-нет…

В классе уже сидел Свеннингсен, взбешенный тем, что мальчики опоздали. Во время урока ему не пришлось успокоиться. Класс был до крайности невнимателен, мальчики все время передавали друг другу записки.

В половине четвертого большая часть класса собралась на набережной, в большой крытой пристани Нагеля. Вдоль стен стояли пустые бочки, на которые уселись зрители, неистово барабаня в них каблуками. В конце пристани на цепях была привязана лестница; у края ее Серен Мандрабер и еще несколько мальчиков ловили крабов.

Пристани были самым удобным местом для сборищ школьников. В это время года они всегда стояли пустые. Особенно удобной считалась пристань Нагеля, потому что она лежала далеко за городом, и потому что сторож ее, Ганс Бенцен, был добрый малый.

Наконец, Симон Сельмер появился в сопровождении своего адъютанта, Отара Ингебрикстена. Он был немного бледен, но старался казаться спокойным, уселся на бочку, болтал и смеялся. Услышав, что Симон Сельмер пришел, Серен Мандрабер и остальные бросили крабов и подошли к бочкам.

Когда часы на церковной башне в городе пробили четыре, в дверях пристани появился Антон Бех. Свен Бидевинд шел вместе с ним.

— Эти двое что-то очень подружились за последнее время, — сказал Мартен Джонсгорд Вильгельму Габриельсену.

— А ты разве не знаешь? Антон Бех помогает ему. писать переводы.

— Ах так?!

Антон Бех прямо подошел к бочке, на которой сидел, болтая ногами, Симон Сельмер.

— Говори последний раз, — вызывающе сказал он, — берешь ты назад свои слова о том, что я списал у тебя задачу?

— Я ничего не говорил, и мне нечего брать назад.

— Нечего выворачиваться. Говори прямо! Я спрашиваю тебя еще раз…

— Ах! Надоел ты мне со своими спрашиваниями, — крикнул Симон Сельмер, соскакивая с бочки, и ударил Антона Беха в живот кулаком.

Антон Бех сделал шаг назад. Он скинул куртку и остался в сорочке. Мальчики спрыгнули с бочек и подошли ближе.

— Подходи! — сказал Антон Бех.

Но в ответ на это из толпы выступил Вильгельм Габриельсен и торжественно произнес:

— Установим сначала условия: не делать „подножку“.

— Да, — подтвердил Мартен Джонсгорд, становясь рядом с Габриельсеном, — и не хватать снизу подмышку, а крестом.

— Да! да! — подтвердили остальные. — Все по правилам!

— Начинайте! — крикнул Отар Ингебрпкстен. — Мы будем стоять и смотреть, плутовать воспрещается! Так. — Нет, разойдитесь подальше. Так. Ну! Я считаю! Раз, два…

— Стой, стой, — закричал Свен Бидевинд, — так нельзя, у Симона Сельмера камни в руках.

Покраснев, как рак, Симон Сельмер выбросил из рук камни.

— Раз, два, три!

Борцы налетели друг на друга. Симон Сельмер наклонил голову вперед и размахивал над ней руками; кулаки вертелись, как пароходное колесо.

А Антон Бех так и сыпал ударами снизу по опущенному лицу. На этот прием он был мастер. Оба были хорошие борцы, и битва разгоралась все жарче и жарче. Они наносили удары правой рукой и защищались левой, но оба не избегли хорошего удара по переносице. Они так и носились по кругу, зрителям то и дело приходилось отступать.

И вдруг Антон Бех споткнулся, Симон Сельмер в одно мгновение сел на него.

— Не считается! — крикнул голос из толпы.

Это был Свен Бидевинд, который выскочил из круга и хотел столкнуть Симона Сельмера. Но прежде чем он успел это сделать, к нему подскочил Отар Ингебрикстен и пернул его за куртку:

— Ты что, помогать хочешь, дурак?

— Не считается, не считается! — крикнул Свен Бидевинд, вырываясь и снова подбегая к борцам. — Он поскользнулся.

Ингебрнкстен и Габриельсен схватили его. Мартен Джонсгорд также вступился.

Симой Сельмер всего одну минуту удержался наверху Антон Бех вывернулся и сам сел верхом на него и не выпускал.

В одно мгновение вся толпа зрителей пришла в бешенство, поднялся крик, все сцепились, посыпались удары, некоторые дрались попарно, другие спорили, третьи разнимали. В самом жарком месте битвы валялись на земле Овен Бидевинд и маленький Серен Мандрабер; они хватали дравшихся за икры и изо всех сил старались подняться.

И покрывая весь остальной шум, из толпы раздался все тот же неистовый крик Вильгельма Габриельсена, который вцепился в Мартена Джонсгорда.

— По правилам, по правилам!!.

— Но, но, но, мальчуганы, это что за представление?

Сторож Ганс Бенцен бегом бежал к пристани.

Он попробовал пробраться сквозь толпу, просил, бранился, — ничего не помогало. Отчаявшись сладить с буянами, он выскочил на улицу и вернулся с тремя сторожами.

Драка разом утихла. Драчуны выпустили друг друга из рук и стояли запыхавшиеся, окровавленные, в синяках и шишках. Одни держались за носы, другие тихонько охали, третьи хватались за бок… Из-под ног их выкарабкались, наконец, Свен Бидевинд и Серен Мандрабер. Серен громко плакал, хватаясь за живот. Свен Бидевинд был весь в крови, над правым глазом красовалось огромное багровое пятно.

Один из людей, которых Ганс Бенцен привел с собой, был в фуражке с золотым кантом. Мальчуганы хорошо знали его.

Это был полицейский Лое.

— Дети почтенных родителей и устраиваете такое безобразие, — сказал он. — И зачем это вы ходите на пристань? Марш отсюда!

Окинув взглядом разгоряченных участников битвы, он вынул из кармана книжку и записал несколько имен.

— Вам нечего жаловаться ни на кого, кроме меня и Симона Сельмера, они не при чем, это мы дрались, — сказал, выступая вперед, Антон Бех.

— И ты тоже! сын городского судьи, туда же. Стыдись!

И полицейский покачал головой.

— Ну, пожалуйтесь на меня, а другие…

— Да, да, видел, все вы дрались. Пошли прочь отсюда и живо!

И полицейский Лое погнал гимназистов перед собой, как стадо баранов, на улицу.

На углу улицы навстречу показался адъюнкт Свеннингсен.

— Это что такое?

Мальчики, остановились и сняли фуражки, а полицейский Лое выступил вперед и объяснил:

— Очень рад сдать этих шалунов начальству по принадлежности, они дрались на пристани у Нагеля.