За тобой - Резник Юлия

– А может, лучше ты к нам? – сама себе удивляясь, спросила Бэлла. – Понимаешь, у Родьки полно вещей…

– Ладно.

– … таскать их туда-сюда не с руки. Да и привычней ему будет…

– Ладно.

– … в собственной кроватке. Что? – наконец до Бэллы что-то начало доходить.

– Я переночую у вас. Без проблем. Только кое-что соберу. Стетоскоп, там… Тот же ингалятор.

Чего? Мамочки! Зачем она это предложила? Так ведь ясно. Была уверена, что он откажется, и они сойдутся на том, что Бэлла обратиться к нему, лишь если что-то пойдёт не так. Среди ночи там, или ранним утром. И теперь получается, что она сама себя загнала в ловушку. И рядом с ней впервые за миллион лет будет спать мужчина. Точнее, не то чтобы рядом – за стенкой, и наверняка закрытой на замок дверью. Которая, если разобраться, вообще не гарантировала безопасности.

Глава 7

Предложение Давида провести вместе ночь было абсолютным безумием. Даже учитывая то, что он предлагал Бэлле лишь помощь с ребёнком – и ничего кроме, сам-то он понимал, что в его поступке нет ни капли альтруизма. Ни о каком благородстве речь здесь не шла. И уж тем более не шла о врачебном долге. Им руководили гораздо… гораздо более неизменные инстинкты.

Желание? Несомненно. Но в большей степени зудящая внутри потребность защищать. От всего, что бы ей ни угрожало. И если эта угроза исходила из болезни мальчишки, что ж… Вот он. Стоит, как идиот, у двери, не решаясь ни войти, если вдруг та открыта, ни позвонить, если Бэлла всё ж передумала и заперлась.

Задыхаясь от нетерпения и злясь на то, что никак его не обуздать, Давид зыркнул на висящую над дверью лифта камеру. Да, уж… У их консьержки, если та наблюдательная, похоже, появилось новое развлечение. Он, вон, целый спектакль устроил. Ага. Одного актёра. Нет! Кло-у-на! Дёргается, будто ему пятнадцать. Межуется. Хрень какая-то. Стыд. В его-то возрасте и при его положении! И оттого, наверное, ещё более ценно. Потому как ну не ожидал он, не мог и надеяться, что ещё сможет такое почувствовать…

Выругавшись, Давид постучал в дверь костяшками пальцев. Так было меньше шансов разбудить мальца, если он уснул. В ту же секунду Бэлла открыла и, не отнимая от уха телефонной трубки, коротким взмахом руки пригласила Давида войти.

– Нет-нет, Родик. Не беспокойся. Его уже осмотрели. Ничего страшного. Лекарства я заказала в аптеке, так что мы неплохо справляемся. Нет никаких причин срываться с места посреди ночи… Что? Нет. Если захочешь проведать, то приезжай… Но не сейчас же! Дай Родиону несколько дней прийти в себя. Что? Ага… Всё, давай, Родь, мне неудобно говорить, правда…

И там Родион, и тут… Давид напрягся, ведь было понятно, что Бэлла говорила с отцом своего ребёнка. И по тому, что у этих двух были одинаковые имена, можно было сделать вывод о том, что Родион старший в её жизни был мужчиной не проходящим. Иначе зачем бы Бэлле было называть сына в его честь? Это очень показательный момент, спросите кого угодно. Выходит, все его представления о ней – полная лажа? Ладно, тот с ними не живёт. Но, похоже, мужик к сыну неравнодушен. И тогда что же получается, Бэлла не шутила, когда в ответ на его слова сказала: «Может, у меня есть богатый любовник. Топ-менеджер в большой корпорации»?

Это многое объясняло, да. Но никак не вписывалось в то, что он узнал о ней позже. Например, что Бэлле на физическом уровне неприятны чужие прикосновения. Если, конечно, дело было не в самом Давиде. В конце концов, ни в коем случае нельзя было отметать мысль, что ей отвратителен исключительно он. Гройсман скользнул взглядом по своему отражению в высоком зеркале. Удивительно. Он, тот, кто даже в молодые годы не парился по поводу своей внешности, теперь вот озаботился вопросом, как выглядит в её глазах.

Конец ознакомительного фрагмента.