Темные силы - Елена Топильская

Я с самого утра пришла к начальнику с рапортом о вчерашних событиях, как он приказывал. По радио еще звучали сигналы точного времени — девять часов утра, а у него уже сидела наша новоиспеченная заместительница прокурора по общему надзору, Лариса Кочетова. Они с прокурором обсуждали пути оптимизации работы общего надзора. Прокурор мельком глянул на меня, еле подняв глаза от бумажки с перечнем мероприятий, и кивнул на соседний с Лариской стул, — мол, присаживайтесь и подождите.

Я послушно присела и поневоле стала слушать их содержательный диалог.

Идеи нового начальства заключались в том, чтобы максимально приблизить прокурорский надзор к нуждам народа. То есть, если у кого-то потек кран, прокурор должен немедленно выехать к месту протечки и обеспечить ремонт. А если сантехник занят, то, вероятно, починить кран самому, или, на самый крайний случай, закрыть течь своим прокурорским телом.

А что, в развитых странах полицейские даже роды принимать умеют. Почему бы нашим прокурорам не научиться ну, если не роды принимать, то хотя бы менять прокладки в кранах, все больше толку будет от прокуратуры. А там, глядишь, дойдем и до оказания населению медицинской помощи и тушения пожаров. Интересно, читал ли наш новый прокурор Закон Российской Федерации «О прокуратуре», где черным по белому прописаны все цели и задачи прокуратуры, все права и обязанности прокурорских работников? Спору нет, протечки ликвидировать надо, но почему бы этим не заняться коммунальным службам? Почему-то работники жилищно-коммунального хозяйства не бросаются нам на помощь проверять материалы и расследовать уголовные дела…

Лариска же, судя по всему, лишними вопросами не задавалась, а старательно записывала мудрые руководящие мысли. Она несколько месяцев назад поддалась на провокацию шефа, Владимира Ивановича, который тогда еще не думал, что уйдет, и согласилась стать замом прокурора, поменять свой уголовно-судебный надзор на общий. Только-только ее аттестовали —выяснилось, что шефу не продлили контракт по возрасту; а после его ухода Лариска не стала дергаться и решила досидеть до своей пенсии в должности зама прокурора. Кто ж знал, что за свое тщеславие ей придется так дорого расплачиваться!

— Да. И вот еще, пока не забыл, — сказал прокурор, надиктовав своей заместительнице добрую половину блокнота. — Я к гостинице своей подъехать не могу.

Лариса вопросительно подняла на него измученные глаза.

— Там канаву какую-то раскопали, так не проехать. Приходится вылезать из машины и пешком идти до гостиницы. Вы проверьте, что за канава, и вот что: надо бы ее закопать.

Лариска обреченно кивнула и записала что-то в блокнот. На столе у прокурора зазвонил телефон. Прокурор снял трубку, отрывисто проговорил:

— Да! Слушаю! — коротко бросил в трубку несколько междометии и припечатал ее к аппарату, одновременно черкнув что-то на листке бумаги и подвинув этот листок к Кочетовой.

— Хорошо, что вы еще не ушли, — обратился он к Лариске. — Это из городской звонили, из управления общего надзора. Старший прокурор жалуется, что у знакомых его, перед домом, траншею какую-то копали и, видимо, задели телефонный кабель. Траншею потом зарыли, а телефон у них так и не работает. Вы уж разберитесь, пусть траншею раскопают и посмотрят, что там с кабелем, вот адрес.

Лариска снова кивнула и застрочила в блокноте. Я краем глаза заглянула ей через плечо; там торопливым Ларискиным почерком было написано: «Канава — закопать. Траншея — раскопать»…

Наконец Лариска была отпущена с аудиенции, и я поежилась, ожидая, что вот сейчас суровый прокурор примется за меня. Моя проблема с психом показалась мне вдруг такой незначительной на фоне грядущих раскопок канав и траншей, что я устыдилась. Но прокурор, видимо, уже истощил свои душевные силы на ниве общего надзора; взяв у меня рапорт, он пробежал его глазами и милостиво кивнул, — свободна, мол.

— Поторопите Горчакова, — кинул он мне вслед.

Я вылетела из прокурорского кабинета, не веря своему счастью, и прислонилась к притолоке с наружной стороны двери, чтобы перевести дыхание. Интересно, почему этот новый начальник оказывает на меня такое… как бы это выразить… парализующее действие? На меня, пережившую столько дворцовых переворотов и катаклизмов, уже научившуюся спорить с начальниками, а если убедить их не удавалось — то все равно поступать так, как я считаю нужным. Да что там, я даже говорить научилась все, что хочу, а это будет покруче, чем поступать на свое усмотрение, вопреки воле начальства. Я знаю, кое-кто из моих коллег умеет плевать на политические интересы и делать все по закону, несмотря на толстые намеки руководящих товарищей, однако если требуется просто сказать то, что думаешь, у них сразу горло перехватывает.

Рядом со мной кто-то шумно вздохнул; скосив глаза, я увидела Лариску, притулившуюся в самом углу приемной. Она грустно смотрела в свой блокнот.

— Маш, — позвала она слабым голосом, — ты не помнишь, я правильно записала? Канаву закопать, траншею — раскопать? Или наоборот?

Я присела рядом с ней и приобняла ее за плечи.

— Лариска, зачем тебе все это надо? «Траншею закопать, канаву раскопать»? Ты же юрист, а не шпалоукладчица.

— Хорошо тебе говорить, — вздохнула она. — Ты замужем, а я одна своего тяну, и мама больная на мне. Еще два с половиной года помучиться, и все. Хоть прокурорскую пенсию заработаю. Ты же знаешь, я на вечернем училась и в суде работала, секретарем судебного заседания. Говорили мне нормальные люди, иди в судьи, а я все — обвинение хочу поддерживать, в прокуратуре хочу работать. Вот и напоролась.

— Чего — напоролась?. — возразила я. — Ты замечательный была гособвинитель. Тебя судьи на руках носили. И следователи тоже.

— А! — отмахнулась Лариска. — Я про это уже забыла. И потом, опять заговорили про то, что поддержание гособвинения отдадут в Министерство юстиции. И что бы я делала?

— Ушла бы в Министерство юстиции, — пожала я плечами. На самом деле, регулярно вспухающие слухи о реформировании прокуратуры, о передаче следствия в особый комитет, о разгоне надзоров, о делегировании другим органам чисто прокурорских функций вроде поддержания обвинения в суде, а главное — шараханья руководства прокуратуры от тридцать седьмого года к девяносто третьему и обратно сделали свое дело: хорошо почистили прокурорские ряды от опытных и грамотных людей, которым надоело балансировать между совестью и приказами Генерального и все время, несмотря на качество и количество работы, ждать увольнения.

— Ну да, в моем возрасте только туда-сюда бегать. Так вот, я когда факультет закончила, сразу рванула в прокуратуру. А моя судья мне звонит и говорит, прямо захлебываясь: ой, Лариска, счастливая ты, у тебя пенсия будет целых сто пятьдесят рублей! Представляешь? А мне тогда до пенсии было как до царствия небесного. Зато теперь я ее поняла.

— Ты ж не выдержишь еще несколько лет.

— Выдержу, — невесело усмехнулась она. — Мы все очень многое можем выдержать, с нашей-то закалкой. Ладно, что с тобой-то стряслось? Опять кто-то наехал?

Я в двух словах рассказала Лариске про вчерашние события. Она искренне посочувствовала, захлопнула блокнот и пошла себе доживать до пенсии. А я еще поколдовала над книгой учета ухода: мне предстояло сочинить и записать туда легенду о том, где я буду проводить время сегодня с часу до позднего вечера. Мы вчера договорились, что некоторые мероприятия по психу можно поручить мне. Например, показать Библию кому-нибудь в церкви (я слабо представляла, кому; разве что зайти в первую попавшуюся церковь и представиться, а потом завести разговор о книге с пометками), и определиться, что означают рисованные закорючки на полях псалмов. Мигулько с Гайворонским взяли на себя четверых женщин, чьи портреты носил у сердца псих, Синцов собрался в область — раскапывать все, что можно, про детские и юношеские годы Паши Иванова, Лешка Горчаков пока оставался не у дел и был на подхвате. На него возложили обеспечение моей безопасности, поскольку вечером, в обстановке строгой секретности, нам предстояло переехать к Сашкиным родителям — от греха подальше.

Вернувшись к себе в кабинет, я открыла сейф и зачем-то стала перекладывать папки с уголовными делами, — наверное, чтобы успокоиться, потому что эти папочки, особенно сложенные по порядку, обычно возвращали мне душевное равновесие. Убедившись, что с делами полный порядок, я вынула из самого низа пачки толстую «корочку» с хозяйственным делом, невесть как затесавшимся в мои убои и прочие преступления против личности. Наверное, Лешка тогда болел, шеф передал мне дело на время, а потом я пожадничала и не стала отдавать дельце в чужие руки.

«Корочка» навела меня на мысль, что можно поменяться с Горчаковым: отправить его с Библией за консультацией к святым отцам, а я в это время съезжу с Синцовым в область. Как раз по этому делу мне давно нужно было именно в тот город, откуда происходил маньяк. Славно; и придумывать ничего не надо, запишу в журнал, как есть.