Русские банды Нью-Йорка - Евгений Костюченко

«Ничего, ничего, — подумал он, — мы еще рассчитаемся».

Он нашел отличную шляпу черного фетра с красной щегольской лентой. Посмотрелся в зеркало и решил, что ленту лучше срезать. Открыл бутылку виски и долго протирал ссадины на лице и руках. Оказалось, что побои не нанесли особого вреда. В уличных драках ему иногда доставалось и побольше. Правда, в Одессе не били лежачего. Да он никогда и не давал сбить себя с ног.

Однажды ему крепко приложили пряжкой от ремня, прямо в скулу, чуть выше — остался бы без глаза. Да, случались драки и покруче, чем эта. Уроды явно не бывали в одесском порту, там бы их научили кой-чему… Кирилл повеселел, и уже по-хозяйски обошел свой корабль, и даже нашел швабру, и оттер кровь с досок. А когда он обнаружил на камбузе запасы еды, то в голову пришла шальная мысль: зачем искать берег, а потом еще и пытаться пристать к нему — не проще ли развернуться на север и дойти до Нью-Йорка морем?

Нет, не проще. В одиночку ему не справиться с таким крутым поворотом, да еще против ветра.

— Против ветра в одиночку не пойдешь, — сказал он себе.

4. В гостях у честных китобоев

Издалека берег выглядел, как длинное темное облако, зацепившееся за горизонт. Другие облака, светлые, тянулись в вышине, постепенно меняясь в очертаниях. Становилось все темнее. К вечеру Кирилл уже видел не только волнистую полосу на горизонте, но и дымы, которые тонкими струйками приподнимались к небу и таяли.

Он не представлял, как сможет войти в порт — если, конечно, там есть порт. И боялся даже подумать о встрече с другим судном. Все чаще и чаще оглядывался он на шлюпку, качавшуюся на рострах за кормой. Пока не опустилась темнота, Кирилл перенес в нее все, что могло понадобиться для длинного перехода — воду, галеты, одеяла и брезент. Когда наступила ночь, берег исчез из виду, но скоро там, вдали, уже можно было разглядеть несколько огоньков. На них он и держал курс.

Ветер крепчал, и волны шумели все сильнее. Кирилл знал, что ночью все кажется гораздо опаснее, чем днем. Надо глядеть только на компас, или заниматься работой на палубе, а еще лучше — в каюте или трюме — лишь бы не смотреть на грозную черноту вокруг.

Когда ветер донес до него шум прибоя, Кирилл бросил штурвал и перебежал на нос шхуны. До берега было еще далеко, но откуда равномерный рокот разбивающихся волн?

«Отмель, — понял он. — Не хватало только налететь на каменистую банку. Шхуна в щепки разлетится. Свернуть? Куда?»

Пока он гадал, впереди, на черной воде, уже стали видны светлые проблески пены. Да, шхуна летела прямо на мель.

— Ну и хорошо, — сказал Кирилл спокойно и бодро, как сказал бы на его месте дядя Жора. И скомандовал сам себе: — Шлюпку на воду.

Прежде чем покинуть шхуну, он развернул ее, сколько мог, в другую сторону и закрепил руль.

Он греб, стараясь держать нос шлюпки поперек волн, и заставляя себя пореже оглядываться на берег. Берег никуда не денется. Сколько до него? Ну, час спокойной гребли. Ну, два? Какая разница? Все равно — часов-то нет.

Он подумал, что часы можно было бы забрать у Красавчика. Забыл. И деньги забыл. А ведь там наверняка были деньги. Много денег. Обидно. Все пропадет.

Кирилл подтянул брезент, прикрывавший шлюпку от брызг, и подумал, что даже миллион долларов был бы всего лишь бесполезным балластом сейчас, здесь, посреди ночного океана.

Ему вспомнилась родная одесская бухта с ее ласковыми волнами, с веселой мозаикой зданий на берегах, с лиловыми силуэтами пароходов и парусников на рейде… Как легко было грести на ялике — и как трудно сейчас. Гребешь, гребешь — а кажется, что стоишь на месте, и только переваливаешься через волны, которые набегают под шлюпку…

Над океаном появился серый просвет между горизонтом и низким небом. «Скоро взойдет солнце, — подумал Кирилл, — а я еще гребу. Может быть, меня снесло течением?»

Но в эту же секунду днище шлюпки чиркнуло о песок, и весло коснулось дна. Кирилл обернулся. Берег чернел впереди, далекий и низкий, и до него было еще метров сто мелководья, разлинованного низкими длинными волнами. Он спрыгнул в воду, схватил носовой конец и потянул шлюпку за собой. Вода то доходила до пояса, то едва доставала колен, и тогда шлюпка тяжело волочилась по дну. Совершенно измотанный, Кирилл выбрался, наконец, на берег, и рухнул на влажный укатанный песок. Сил осталось только на то, чтобы вытащить из шлюпки якорь и втоптать его в грунт. А потом он забрался под брезент и скорчился там, завернувшись во все одеяла…

Проснулся он от неяркого света. Шлюпка качалась на воде. «Прилив, — подумал он, не открывая глаз. — Не сорвало бы с якоря». Он перегнулся через борт и плеснул в лицо пригоршню воды. Якорный трос был натянут, как струна, и уходил в воду под острым углом. Подняв якорь, Кирилл принялся грести вдоль берега. Теперь он знал, куда ему надо — вон туда, где сквозь утренний туман над плоским песчаным мысом высятся несколько мачт.

Обогнув мыс, он увидел небольшой поселок. Аккуратные домики с красными стенами и белыми ставнями, невысокие дощатые заборы, несколько деревьев, длинный сарай на самом берегу — и причальная стенка, возле которой раскачивались рыбацкие баркасы, с белыми высокими бортами и черными рубками на корме.

В этот ранний час на берегу никого не было. Только одна фигура в длинном плаще и рыбацкой шляпе высилась на причале, возле плотиков, к которым были привязаны две шлюпки. Кирилл выбрал свободное место между ними, прицелился к швартовой утке и, сделав несколько мощных гребков, встал, держа носовой конец в руке. Его шлюпка, замедляя ход, плавно подошла к плотику. Кирилл соскочил на него, одним уверенным движением намотал конец на утку и повернулся к стоящему на причале аборигену.

Тот не обратил внимания ни на блестящую швартовку, выполненную Кириллом, ни на сам факт его появления из утреннего тумана. Он продолжал смотреть куда-то вдаль, и на его обветренном лице не дрогнула ни одна морщинка.

Вспомнив уроки Динби, Кирилл хотел обратиться к аборигену на матросском жаргоне, чтобы тот сразу понял, с кем имеет дело. Но почему-то не решился, и произнес вполне учтиво, как на уроке в гимназии:

— Доброе утро, сэр.

— Утро… — кивнул тот, слегка скосив глаза на пришельца.

— Не скажете, далеко ли до Нью-Йорка? — спросил Кирилл как можно непринужденнее.

Абориген нисколько не удивился.

— Сто шестьдесят миль.

— А не скажете ли, могу я кому-нибудь продать эту шлюпку?

Абориген вытянул руку и показал на зеленое двухэтажное здание в глубине поселка, возвышавшееся над красными черепичными крышами:

— Спроси у Андерсена. В нашем поселке он один все покупает и все продает.