Пропавшие наши сердца - Селеста Инг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, сказал он, она не ваша забота.
Взяв Сэди за плечо, он повел ее вниз по лестнице, и Сэди наконец поняла, что творится что-то ужасное, но в то же время не верила, что это все наяву. Она обернулась к маме за подсказкой: что делать – кричать? сопротивляться? бежать? смириться? – но полицейский в синей форме заслонил своей широкой грудью маму, виден был лишь кусочек руки. И Сэди вспомнила, чему ее всегда учила мама: с полицейскими держись очень вежливо, говори «пожалуйста» и «спасибо», обращайся к ним «сэр» или «мадам». Не зли их ни в коем случае. Сэди завели в большую черную машину, полицейский усадил ее сзади, пристегнул, и Сэди сказала «спасибо». Позже, когда ее отвезли в участок, потом в аэропорт, а оттуда в приемную семью и она поняла, что домой больше не вернется, она пожалела, что сказала «спасибо», пожалела, что ушла так безропотно.
Первые приемные родители хотели сменить ей имя. С новым именем в новую жизнь, уговаривали они, но Сэди ни в какую.
Меня зовут Сэди, и точка.
Две недели ее упрашивали, потом сдались.
В те дни многое стало для нее новым. Новая семья, новый дом, новый город, новая жизнь – этого она не в силах была изменить, но отстаивала то немногое, что могла. Придя в школу, она остановилась у крыльца, сбросила пышное цветастое платье, в которое ее нарядили, оставила на газоне и зашла в класс в трусах и майке. Звонок директора школы; гневная нотация приемных родителей. На следующее утро Сэди проделала то же самое. Вот видите, твердили все. Что за родители?.. Она же пещерный человек!
Вторая приемная мать пыталась распутать густое облако Сэдиных волос. Придется их выпрямить, сказала она, отчаявшись, и ночью, когда все уснули, Сэди прокралась вниз, на кухню, за ножницами. И с тех пор ходила стриженая, с ореолом кудряшек вокруг головы. Не знаю, что с ней делать, жаловалась приемная мать подруге, думая, что Сэди не слышит. Ей как будто совершенно все равно, как она выглядит.
Все они были добрые люди, все добра ей желали. Их выбрало правительство как благонадежных граждан, способных привить ребенку патриотические ценности.
Что-то с ней не так, сказала при Сэди по телефону ее нынешняя приемная мать – раз в неделю звонил соцработник, собирал доказательства, что Сэди нужно оставить в приемной семье. За все время, что она здесь, ни разу не заплакала. Я даже за дверью стояла по ночам, слушала. Хоть бы раз всхлипнула! Вот и скажите, мыслимое ли дело, чтоб ребенок такое пережил, и ни слезинки? Да. И я того же мнения. Что у нее за родители, раз воспитали ее такой черствой и бездушной?
И вздохнула. Делаем все, что в наших силах, продолжала она. Постараемся залечить все раны.
Спустя несколько недель Сэди нашла в столе у приемной матери письмо. Ввиду серьезных эмоциональных травм, нанесенных ребенку в семье, рекомендуем окончательное изъятие. Приемные родители назначаются постоянными опекунами.
И верно, Сэди никогда не плакала. Несколько раз она показывала Чижу письма на свой прежний адрес, нацарапанные на тетрадных листках, – последнее вернулось со штампом «АДРЕСАТ ВЫБЫЛ». Даже тогда Чиж не видел у нее слез.
Но, застав ее на корточках в углу площадки, лицом к проволочной сетке, Чиж всякий раз отворачивался, чтобы ей не нужно было храбриться. Пусть она побудет наедине со своим горем или с чем-то другим, еще более тяжелым, чем она горе заслоняет.
В мае Сэди предложила ему: давай сбежим.
Поедем и найдем их.
Он знал, что Сэди пускалась в бега и раньше, но ее всякий раз возвращали. На этот раз, настаивала она, все у меня получится. Ей недавно исполнилось тринадцать – считай, взрослая.
Бежим со мной, Чиж, уговаривала Сэди. Мы их точно найдем.
То есть ее родителей и его маму. Сэди свято верила, что они где-то рядом, возможно, даже вместе, и их можно найти. Красивая, утешительная сказка.
Тебя же поймают, испугался Чиж.
Нет, не поймают, отрезала Сэди. Я собираюсь…
Но Чиж перебил ее: не говори, не хочу знать. Вдруг меня спросят, куда ты делась?
Он смотрел, как она раскачивается на соседних качелях, взлетает все выше и выше, и вот ноги задрались над перекладиной, цепочка провисла. И Сэди с визгом прыгнула в воздух, в пустоту. Когда Чиж был маленький, он любил прыгать с качелей прямиком в мамины объятия. Сэди ведь ничем не заслужила такого, думал Чиж, это все ее родители виноваты, зачем они так с ней обошлись? Почему сразу не остановились, как можно быть такими безответственными? Сэди встрепенулась, выглянула из травы, куда она приземлилась. Она не ушиблась. Она смеялась.
Прыгай, Чиж, крикнула она, но прыгать он не стал, а дождался, пока остановятся качели, и чиркнул кроссовками по гравию, испачкав их серой пылью.
Сейчас он мысленно видит ее перед собой: Сэди в воздухе, с раскинутыми руками, взрезает небо. Когда она сбежала, никто не знал, куда она делась; одноклассники и даже учителя вели себя так, будто и вовсе не было никакой Сэди. Наверняка уже появились в Сети фотографии из общественного сада – ветви деревьев, словно чьи-то руки, держат крохотные фигурки, подставляют их свету. Тысячи маленьких Сэди на голубом фоне.
На следующее утро по дороге в школу он видит, что стало с деревьями: с них все сорвано, лишь темнеет грубая кора. Ни следа вчерашнего. Но если присмотреться, вдоль стволов – будто свежие раны: сломанные ветки там, где сдернули пряжу. Одинокая красная нитка втоптана в грязь. Надо разобраться, что здесь случилось; и когда он думает о Сэди, его вдруг осеняет, с чего начать.
После школы он должен идти сразу домой. Никуда не выходи, велит ему папа. И делай уроки. Но сегодня обычной дорогой он не идет. Он сворачивает на Бродвей и мимо школы старшей ступени, где ему предстоит учиться через несколько лет, направляется к большой публичной библиотеке, где ни разу еще не бывал.
«Библиотека» от греческого «библио» – «книга», «тэке» – «хранилище», «короб», рассказывал папа. А слово «короб» происходит от латинского «корбис» – «корзина», «плетеная посуда» из коры, лыка, бересты. В старину, кстати, писали на коре.
Вспоминается одна осенняя прогулка. Папа провел тогда рукой по стройному березовому стволу, и береста отслоилась, закурчавились хлопья, белые, как
