Бессердечный - Мэри Бэлоу

Здесь и нашел его лорд Куинн. Он на несколько минут присоединился к ним, а потом, взяв племянника под руку, отвел в сторону.

– Развлекаешься, малыш? – начал он, как будто случайно уводя его в сторону бального зала. – Клянусь, сегодня ты вскружил кое-кому головки. Точнее – твой веер. – Он ухмыльнулся.

– Думаю, я могу попросить тебя представить меня крестнице леди Стерн? – Люк решил перехватить инициативу у дядюшки. – Это старшая, да? Та, что в зеленом?

Выражение лица лорда Теодора, тщетно пытавшегося скрыть ликование, было неподражаемо комично.

– Вот как, малыш? – гордо сказал он. – Да, мои опасения были напрасными. Девочка не пропустила ни одного танца! Так, значит, ты ее заметил?

– Только потому, что ты говорил о ней, – солгал Люк. – Я приглашу ее, чтобы сделать приятное леди Стерн.

Когда они вошли в бальный зал, был перерыв между турами. Люк проследовал через весь зал за дядей, который подвел его к месту, где стояла леди Стерн с двумя девушками. Веер в руках у старшей из них на мгновение замер, когда она увидела приближающегося к ним Люка, но тут же снова стала обмахиваться довольно быстрыми движениями. Она опустила глаза, но сразу же подняла их, бросив на него вызывающий взгляд. А он наконец увидел, что глаза у нее зеленые, и ее зеленый наряд делал их еще ярче.

– Ну, Маджори, дорогая, – закричал лорд Куинн, – взгляни только, кого я привел к нам из картежной комнаты! Разве я не жаловался тебе еще полчаса назад, что в этой суматохе невозможно даже перекинуться словом с собственным племянником?

– Гарндон, – приветливо улыбнулась леди Стерн, – мне очень приятно снова видеть вас. Какая удача, что Теодор заглянул в игральный зал!

«Да, – решил Люк. – Они, без сомнения, заговорщики».

– Мадам, – учтиво поклонился он.

– Позвольте представить вам мою крестницу. Леди Анна Морлоу – дочь моей дорогой покойной Люси, графини Ройской. И леди Агнес, ее младшая сестра. Анна, его светлость, герцог Гарндонский.

Люк поклонился обеим барышням, присевшим в реверансе. Но все его внимание было приковано к старшей из них.

– Очаровательна, – пробормотал он.

Парижанка сочла бы себя полуобнаженной без дорогой косметики и искусно наложенных мушек. Леди Анна не пользовалась ни тем ни другим. У нее был ровный, естественный цвет лица, сияющие глаза и очаровательная улыбка. Она не стала притворяться равнодушной и открыто улыбнулась ему. Люк ошибался – она флиртовала, да, но не кокетничала.

– Его светлость провел несколько лет в Париже и недавно вернулся в Англию, – объяснила леди Стерн.

– Леди Анна недавно вернулась из провинции после нескольких лет траура по своим родителям, – почти дословно повторил лорд Куинн.

Леди Анна улыбнулась. Казалось, что в ее жизни не было ни годов траура, ни одной грустной минуты.

– Примите мои соболезнования, – сказал Люк, снова кланяясь сестрам.

– Как это, должно быть, чудесно жить в Париже, – одновременно с ним произнесла леди Анна.

У нее был приятный голос, такой же выразительный, как и ее лицо.

Она улыбнулась ему. Он согласно кивнул.

Все последние годы ему почти не приходилось лицемерить в своих чувствах: ухаживание за женщиной и ее явный восторг от его общества ослепляли его и кружили голову.

В эту минуту объявили следующий тур.

– Мадам, – Люк поклонился леди Анне. – Могу я надеяться, что вы еще не обещали этот тур? Окажете ли вы мне честь потанцевать со мной?

– Да, благодарю вас, – ответила она еще до того, как он закончил фразу, и протянула ему руку. – Да, благодарю вас, ваша светлость.

Казалось, весь солнечный свет заиграл в ее улыбке.

– Какая удача, – услышал Люк слова дядюшки, – это последний танец перед ужином.

Ах, ну конечно! Старый лис! Люк вспомнил, что приглашение на этот танец означало приглашение вместе поужинать. Он проводил Анну к ее месту среди барышень и встал и ряду мужчин напротив.

Она танцевала легко и грациозно. Люк привык к умелым партнершам – умение танцевать считалось в свете признаком хорошего тона. Но леди Анна танцевала больше чем хорошо. Она сама становилась музыкой и танцем. Танец был больше чем наукой для нее, он был ее душой. И все время, что они танцевали, – кроме минут, когда другие мужчины уводили ее а танце, – она, не отрываясь, смотрела на него и улыбалась ему.

И – как он мог так точно догадаться об этом? – она была очаровательно непосредственной. Это было ново и волнующе для Люка, который думал, что знает о женщинах все.

Сколько ей лет? Он не знал точно, хотя и догадывался, что она уже миновала тот возраст, в котором принято выходить замуж. Из-за тяжелых семейных обстоятельств она вынуждена была оставаться в провинции. Наверняка это было не очень-то весело, даже если у нее дружная семья. Но, несмотря на это, он решил, что она была женщиной с небольшим жизненным опытом, а следовательно, – с несформировавшимся характером. Она совсем не выглядела как человек, который долго страдал.

Но было что-то неотразимо привлекательное в этой простоте и наивности, сверкающей улыбке и непосредственности. Люк совсем не жалел, что дядя навязал ему это знакомство. Он с удовольствием предвкушал беседу с ней во время ужина. Он так надеялся, что она не будет только краснеть и хихикать, как это делают обычно все молоденькие наивные барышни.

Анна знала, что этот вечер она будет помнить всегда. Он сверкал, как бесценный алмаз в череде ее долгих темных дней, и она крепко держала его, боясь выпустить, – она знала, что, скорее всего, он будет единственной драгоценностью в ее жизни. Завтра жизнь снова вернет ее к реальности, и, хотя ей предстояло целых два месяца прожить в этом волшебном городе, такой вечер уже не повторится. Такое не повторяется.

Он долгие годы жил в Париже. Этим многое объяснялось. Анна слышала, что мода в Париже отличалась от лондонской большей пышностью и фривольностью. Дама, которая подходила к нему и с которой он затем танцевал, тоже приехала из Парижа. Анна, конечно, слышала, как говорили о ней. Это была маркиза де Этьен. Волосы у нее были короче и завиты сильнее, чем у кого-либо на балу, и грим наложен непривычно – на лице толстый слой белой пудры, а на щеках – яркие круги румян. Губы накрашены такой же ярко-красной помадой, в соответствии с французской модой, как сказали Анне. Очень трудно было оторвать от нее взгляд.

Он жил в Париже. Он был герцогом.

И вот его увели от нее.

Все в нем было изящно – и легкая небрежность, и томный вид. Все, кроме глаз. Взгляд его темно-серых глаз был очень проницательным, несмотря даже на то, что они все время были прикрыты тяжелыми веками. О, эти глаза ничего не упустят! И – Анна не ошибалась – в нем ощущалась необъяснимая, но несомненная мужественность, несмотря на его необычную внешность. И это было не только в его глазах.