Снег на кедрах - Дэвид Гутерсон

То есть нет, не Карл Хайнэ, а покойник. Мешок с кишками и прочими частями человеческого тела, а вовсе не отец, совсем недавно приводивший к нему на прием сына. Надо думать именно так, иначе работу не сделать.

Хорас уперся ладонями — одна на другой — в солнечное сплетение и начал надавливать на тело утопленника, будто пытаясь вернуть того к жизни. У рта и губ покойника быстро образовалась пена, похожая на крем для бритья; пена пошла из легких с розоватыми вкраплениями крови.

Хорас перестал надавливать и стал внимательно изучать пену. Он склонился над лицом покойника и всмотрелся. Руки в перчатках все еще оставались чистыми, Хорас ни к чему пока не прикасался, только к прохладной груди покойника, поэтому он взял лежавший рядом с лотком с инструментами блокнот и карандашом сделал пометки о цвете и качестве выступившей пены, которая образовалась в таком изобилии, что могла бы полностью покрыть бороду и усы утопленника. Хорас знал, что пена эта представляет собой смесь воздуха, слюны и морской воды в результате вдоха, а значит, покойник во время погружения в воду был еще жив. Не умер сначала, а уже потом упал за борт, нет. Когда Карл Хайнэ очутился в воде, он еще дышал.

Что же это, аноксия, как у Алека Вильдерлинга, или он просто захлебнулся? Здесь Хорас ничем не отличался от других: он испытывал потребность не просто узнать, но четко представить случившееся. К тому же это было его прямым долгом, поскольку в окружную книгу регистрации актов смерти должна быть внесена запись правдивая, какой бы горькой правда ни была. Борьба Карла Хайнэ в темноте, попытки задержать дыхание, вода, заполнившая пустоту его внутренностей, глубокая потеря сознания и последние конвульсии, судорожный вдох в тисках смерти, пузырьки ускользающего воздуха, остановившееся сердце и прекративший работу мозг — все это было, а может, и не было записано в куске плоти, лежащем на столе перед ним, Хорасом.

Мгновение Хорас стоял, сцепив руки на животе, и обдумывал, стоит ли вскрывать грудную клетку, чтобы добраться до улик в сердце и легких. Именно в это время он заметил (и как только раньше просмотрел?), что над левым ухом покойника видна травма черепа.

— Вот черт! — вслух ругнулся Хорас.

Парикмахерскими ножницами он выстриг волосы, чтобы видны были контуры раны. Кость сломалась, и в черепе образовалась порядочная, дюйма в четыре, дыра. Между рваными краями раздвинувшейся кожи виднелась полоска розовых мозгов. Такую рану можно нанести только чем-то узким и плоским, шириной около двух дюймов, о чем красноречиво говорил след на голове покойника. Точно такой же след Хорас часто встречал во время войны на Тихом океане — мощный удар со смертельным исходом наносился прикладом во время рукопашной, лицом к лицу с противником. Японские пехотинцы, обученные кэндо, искусству фехтования на мечах, особенно ловко проводили такой прием. А большинство этих японцев, вспомнилось Хорасу, наносили смертельную рану над левым ухом, делая выпад справа.

Хорас вставил в скальпель бритву и ввел в кожу головы. Дойдя до кости, он повел скальпель через волосистую часть головы, описывая полукружие по верху черепа, от уха до уха. Надрез, сделанный твердой, опытной рукой, получился ровный, как карандашом по бумаге, линия прошла по верху головы, образовав плавный изгиб. Хорас отогнул кожу, будто это была кожица апельсина или грейпфрута, и лоскут лба лег на нос.

Таким же образом Хорас отогнул кожу с задней части головы, затем положил скальпель в раковину, сполоснул перчатки, вытер их насухо, после чего достал из шкафчика с инструментами ножовочную пилу.

И приступил к распиливанию черепной коробки. Через двадцать минут Хорасу понадобилось перевернуть тело, и он нехотя прошел по коридору. Абель сидел на стуле, закинув ногу на ногу, со шляпой на коленях.

— Нужна помощь, — сказал коронер.

Помощник встал и надел шляпу:

— Конечно, буду рад помочь.

— Не будешь, — ответил Хорас. — Я сделал надрез по верхней части головы. Так что у него открыт череп. И красивого в этом мало.

— Понял, — сказал помощник. — Спасибо, что предупредили.

Они вошли и молча перевернули тело: Абель толкал с одной стороны, а Хорас, перегнувшись, с другой.

Потом Абеля рвало над раковиной. Когда вошел Арт, Абель уголком платка вытирал рот.

— Ну что еще? — спросил шериф.

Абель в ответ показал пальцем на труп Карла Хайнэ.

— Опять блеванул, — объяснил он шерифу.

Арт глянул на лицо Карла, вывернутое наизнанку, как очищенный апельсин, глянул на кровавую пену у подбородка, похожую на крем для бритья, и отвернулся.

— Вот и я тоже, — сказал Абель. — Не могу видеть такое, прямо нутро выворачивает.

— Да я и не виню тебя, — ответил шериф. — Господи, ну надо же!

Однако стоял и смотрел, как Хорас в хирургическом халате методично работает ножовочной пилой. Арт смотрел, как Хорас вынимает свод черепа и кладет рядом с покойником.

— Это называется dura mater,[11] — пояснил Хорас, указывая скальпелем. — Вот эта оболочка… прямо под черепом… Dura mater.

Хорас взялся за голову покойника и с усилием, так как шейные связки уж очень затвердели, повернул влево.

— Подойди-ка сюда, Арт, — позвал он шерифа.

Шериф хотя и понимал, что нужно подойти, однако даже не двинулся. Конечно, подумал Хорас, сам он за время работы уяснил для себя, что иногда неприятных моментов просто не избежать. Тогда лучше действовать быстро и без колебаний; именно так Хорас и взял себе за правило поступать. Но шерифу от природы свойственно было колебаться. Он попросту не находил в себе решимости подойти и посмотреть на Карла Хайнэ с отогнутой кожей.

Хорас понимал, что шерифу не хочется разглядывать внутренности черепа Карла Хайнэ. Он уже видел Арта таким — как тот жует жвачку, морщится, трет губы большим пальцем и задумчиво щурит глаза.

— Дело-то минутное, Арт, — убеждал его Хорас. — Ты только глянь. Это важно, иначе я бы не просил.

Хорас показал на кровяной тромб в твердой мозговой оболочке и на рваную рану, в которую виднелся мозг.

— Удар был сильным, Арт. Нанесли чем-то плоским. Мне это напоминает конец приклада, видал на войне. Как в кэндо, японцы мастера были по этой части.

— Кэндо? — переспросил Арт.

— Фехтование на мечах, — пояснил Хорас. — Их с самого детства учат убивать мечом.

— Мерзость какая, — скривился шериф.

— Отвернись, — предупредил Хорас. — Я сейчас сделаю надрез. Хочу, чтобы ты глянул на кое-что еще.

Шериф медленно повернулся спиной.

— Да ты весь бледный, — сказал он Абелю. — Может, присядешь?

— Нет, я в порядке, — ответил Абель. Он стоял с платком в руке и глядел в раковину, наваливаясь на нее всем телом.

Хорас показал шерифу три обломка черепа, застрявшие в тканях мозга.

— Он умер от этого? — спросил Арт.

— Трудно сказать, — ответил Хорас. — Может, получил удар по голове, свалился за борт и утонул. А может, ударился головой уже после того, как утонул. Или в воде, но еще живым. Наверняка не знаю.

— А можно выяснить?

— Может, и можно.

— Когда?

— Придется вскрыть грудную клетку. Посмотреть сердце и легкие. Хотя даже это может не помочь.

— В смысле, вскрытие грудной клетки?

— Именно.

— А предположения? — спросил шериф.

— Предположения? — повторил Хорас. — Да какие угодно, Арт. Случиться могло все, абсолютно все. Мог быть сердечный приступ, и он оказался за бортом. Мог случиться инсульт. А может, выпил лишнего. Но сейчас меня интересует одно: когда он получил удар, до или после падения в воду. Потому что, судя по пене — тут он указал на пену скальпелем, — в воде Карл еще дышал. Дышал, когда оказался в воде. Так что пока предположение следующее: он утонул. А травма черепа тому только способствовала. Может, ударился о клюз, такое возможно. Работал с сетью, зацепился пряжкой и оказался за бортом. Все это я прямо сейчас занесу в отчет. Но наверняка еще ничего не известно. Вот посмотрю сердце, легкие, тогда и видно будет. Глядишь, все еще переменится.

Арт стоял, потирая губу, и глядел на Хораса, часто моргая.

— А этот удар по голове… Ну… этот удар… странный, правда?

Хорас кивнул:

— Есть немного.

— А может случиться так, что его ударили? — спросил шериф. — Есть такое предположение?

— Что, вообразил себя Шерлоком Холмсом? — усмехнулся Хорас. — Сыщиком?

— Да нет… Шерлока Холмса здесь нет, зато есть Карл с проломленным черепом.

— Что верно, то верно, — согласился Хорас. — С этим не поспоришь.

Потом — и об этом Хорас еще вспомнит во время суда над Миямото Кабуо, об этих своих словах, хотя и умолчит о них во время дачи свидетельских показаний, — он сказал Арту, что если бы он, Хорас, вообразил себя Шерлоком Холмсом, то первым делом начал бы поиски японца с окровавленным прикладом, точнее, японца, бьющего правой рукой.