"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Ахманов Михаил Сергеевич

— Во имя Шестерых… — медленно протянул сахем. — Значит, Очаг Мейтассы снова зашевелился!

— Я бы не стал утверждать это наверняка, — Джиллор покачал головой. — Возможно, объединились лишь два-три приграничных клана, которые собираются в набег. Воины в самом дальнем укреплении видели десяток дымных столбов, не больше.

— Два-три клана… хмм… — Престарелый вождь сесинаба недоверчиво сощурил правый глаз; левого у него не было, и пустую глазницу прикрывала полоска кожи. Этот сахем по имени Кайатга был щуплым, костлявым и невысоким, но выглядел тем не менее очень воинственно; на лице его, плечах и груди бугрились старые шрамы, но никто не нашел бы даже крохотного рубца на спине. Поговаривали, что в молодые годы, лет сорок назад, Кайатга сделался актидамом на боевом корабле кейтабских разбойников, раскроив перед тем череп их прежнему главарю. Правда ли это или ложь, знали немногие, но слухи, бродившие среди простонародья и людей знатных, не слишком беспокоили Кайатту; одноглазый старик с редкостным равнодушием относился к своей сетанне. Сам он, разумеется, никак не афишировал свои морские подвиги, ибо кейтабские пираты не снискали в Одиссаре популярности; максимум, на что они могли рассчитывать, — бассейн с кайманами в Доме Страданий.

Сейчас, стиснув сухие пальцы на потертой рукояти длинного кривого меча, Кайатга рявкнул:

— Да простит меня чак Джеданна, наш ахау, — вонючие скунсы эти степняки! И коварны, как помесь лисы с койотом! Десять дымов — это десять отрядов, пятьсот или восемьсот пожирателей грязи, но за ними могут идти еще пять тысяч!

— Или пятьдесят, — заметил Джакарра, старший из братьев Дженнака. Он был высок, поджар, словно гончий пес, и отличался нерушимым спокойствием, трезвостью мысли и умением разобраться в самом сложном деле. Запутанное он мог обратить в ясное, мог сказать резко — и не обидеть, мог сказать много — и ничего не сказать. Как и положено главе Очага Торговцев, надзирающему за самыми хитрыми в Южном Уделе людьми.

— Или пятьдесят! — повторил Кайатта, сверкая сохранившимся оком. — Я бы не доверял их сигналам. Эти вонючки — известные ловкачи; в пыли пройдут и следов не оставят.

— Так все же сколько их? — Джакарра, возглавлявший братство путешествующих по суше и морю без малого полвека, усвоил склонность к точным цифрам. Много лет он занимался тем, что высчитывал расстояния меж городами, определял вес корабельного груза, прикидывал стоимость товаров и взимал с купцов положенные пошлины. — Если в набег собрались пятьсот воинов, это одно, если поднялись все восточные кланы — совсем другое. Это война, большая война, клянусь благоволением Мейтассы! И нам придется слать в горы Чультун целое войско, иначе поселенцы и черных перьев не успеют собрать!

При упоминании о поселенцах угрюмый великан Коррит, первый вождь кентиога, презрительно сморщился, закатив глаза. Дженнак знал, что у Коррита имелось свое мнение по этому вопросу, и не сомневался, что тот не станет молчать.

— Все воины восточной прерии не поднимутся в седла без приказа Коконаты, — рассудительно заметил Халла, сахем шилукчу, сидевший слева от Дженнака. — А если б повелитель Степной Страны решился на большую войну, мы бы об этом проведали… Не так ли, светлорожденный Фарасса?

Взгляды сидевших вокруг сенота обратились к главе лазутчиков, и тот с достоинством расправил плечи. Облаченный в пурпурное и алое, Фарасса был великолепен. Гора плоти, крепких мышц на крепких костях; пышная накидка из перьев вдвое увеличивала его размеры, и без того весьма внушительные. Он не уступал годами старому сахему сесинаба, но не имело смысла сравнивать их возраст: для человека обычного седьмой десяток являлся преддверием смерти, для потомка Кино Раа — временем зрелости и расцвета. Фарасса, выпятив губы, почесал необъятную грудь, обтянутую красным шелком шилака; грудь подпирало брюхо, подобное перевернутому котлу, лежащему на мощных бедрах. Пожалуй, не без ехидства подумал Дженнак, из каждой его ноги можно скроить по Кайатте, а оставшегося хватит для рослого Коррита. Но он не обманывался; в огромном, тучном и неуклюжем теле брата обитала душа ягуара. К тому же Фарасса был силен, как степной бык, хитер, словно стая койотов, и отличался мертвой хваткой каймана.

— Разведать намерения Коконаты нелегко, — с важностью произнес он. — Мейтасса — дикая страна, не Коатль, не Арсолана и даже не Тайонел… там чужаки слишком заметны, и их не любят.

— Значит ли это, светлорожденный, что у тебя нет лазутчиков в тасситской степи? — осторожно спросил Морисса.

— И значит ли это, что тебе нечего нам сказать? — вопрос Джиллора прозвучал словно удар хлыста. Брови его грозно сдвинулись, на лбу пролегла вертикальная морщинка.

— Утроба каймана! — Фарасса сжал огромные кулаки; лицо его скривилось в раздраженной гримасе. — Разве я говорил такое, родич? Разве я произнес хоть слово о том, что не ведаю о делах, творящихся в степи? Я всего лишь упомянул, что Мейтасса -дикая страна, и значит…

— Это мы уже слышали, — резко прервал брата Джиллор, — и это известно всем. Теперь я хочу знать, что доносят твои люди. Или им повырезали языки в диких землях тасситов? Затоптали рогатыми скакунами? Вспороли животы, набив их сухой травой? Отправили в Чак Мооль?

— Нет, кое-кто еще бродит в прерии, мой нетерпеливый наком. — Фарасса вперил в лицо Джиллора мрачный взгляд. — Но будет лучше, если ты перестанешь беспокоиться о них. Мои люди — мое дело! А твое — резать глотки тасситам, когда придет время! Глаза Джиллора вспыхнули.

— Не учи меня моему ремеслу! А насчет глоток… Еще неизвестно, кто из нас перерезал их больше! Когда ты, в бытность свою наследником, повел войска в Коатль…

— Мир, родичи, мир! Вспомните, что говорят на Островах: когда ссорятся гребцы, корабль стоит на месте! — Джакарра, вскинув руки, прекратил перебранку, едва заметно подмигнув сидевшему напротив Дженнаку — мол, учись, брат. Следить за порядком во время совета было обязанностью наследника, но пройдет еще не один день, пока его слово запечатает спорщикам рты. Джиллор, превосходный воитель, так и не научился этому тонкому искусству. Впрочем, он всегда предпочитал дипломатии хорошо заточенный клинок.

— Да, не будем тратить время на пустые пререкания перед лицом ахау, — произнес сахем шилукчу, почтительно сложив руки у груди и повернувшись к Джеданне. Затем он приподнялся на коленях и сделал божественный знак, призывая к умиротворению. — Сегодня — День Ясеня, вожди; ясень же — мудрое и спокойное дерево. Лучше и нам сохранить спокойствие и мудрость. Во имя Шестерых!

— Да свершится их воля, — пробормотал Фарасса, словно бы оседая под своей роскошной накидкой. Он поерзал, удобнее устраиваясь на подушке, и заговорил монотонным голосом, как будто читал погребальную молитву: — Есть у меня человек, близкий к тасситскому вождю из западных пределов, один из тех, кто седлает его скакуна и носит за своим сахемом лук и колчан. Полезный парень этот тассит, и стоит недорого — два чейни в месяц… однако сахем ему и того не жалует, так что этому бычьему навозу полюбился звон одиссарского серебра. Недавно пришла от него весть с соколом, что прибыл в их становище гонец от самого Коконаты; затем было велено точить клинки и пребывать в готовности… да, пребывать в готовности… — протянул Фарасса, — но не выступать!

— Пребывать в готовности, но не выступать, — повторил Джиллор, хмуря брови. Казалось, он уже забыл о перебранке с братом; наверняка мысли его витали сейчас на степных просторах, где собирались орды диких всадников, звенело оружие и тянулись к небу сигнальные дымовые столбы. — Похоже, они хотят потянуть ягуара за хвост и убедиться, что тот не спит… прощупать рубеж малыми силами… выяснить, сколько солдат в наших крепостях и много ль среди них стрелков и воинов в панцирях.. — Наком замолчал, потом покосился на Фарассу и резко спросил: — Ну, что еще? Что доносит твой лазутчик из западных пределов ценою в два чейни?

Он ни разу не назвал брата ни родичем, ни светлорожденным, отметил Дженнак; это свидетельствовало о нарочитой небрежности или открытой цеприязни. Подобное случалось весьма нередко, когда Джиллор говорил с Фарассой: разговоры их напоминали беседу сокола с грифом-падальщиком, которым хриплый клекот заменяет слова. С другой стороны, обращаясь к вождям, Джакарре и Унгир-Брену, Джиллор никогда не забывал прибавить «сахем», «родич» и «аххаль»; а уж отца-сагамора титуловал как положено: чак — великий, и ахау — властелин.