Белый князь - Юзеф Игнаций Крашевский

нас тут великополян, этого малопольского, краковского короля не хотим. А когда мы начнём, тогда и малополяне одумаются… Нам нужен король, чтобы жил у нас, с нами жил и нас понимал. Тот пусть в Италию идёт, чтобы ему теплей было… мы иного, в кожухе, себе подыщем, такого, что наши кожухи ему смердить не будут.

Начался говор и смех.

– Мы только подождём и посмотрим, – повторил Дерслав, – выберем того или иного, а кого-нибудь иметь должны, и такого, чтобы менять его уже было не нужно!

Тогда другие начали вставать с места, прощаться и выходить, и Ласота вскоре остался наверху наедине с Дерславом.

IV

Дерслав Наленч не был ни в своей семье, ни в своей околице, ни на своей земле человеком большого значения.

С людьми он жил хорошо, слушали его охотно, но влияния ему никакого не приписывали, а он сам, когда ему кто-нибудь давал понять, что на это влияние рассчитывал, отпирался как можно сильнее.

Землевладелец он был богатый и принадлежал к распространившейся верхушке, которая много в стране значила. Его, может, больше, чем других, интересовала судьба рода и доля края, но, суетясь около обоих, он, казалось, специально заслоняется другими. Он предпочитал, чтобы то, что делал, шло на пользу другому, славы от этого не искал, а может, и заботы, какую она за собой тянет, хотел избежать.

Те, кто очень близко его знали, называли хитрым, иногда, смеясь, лисом, а это было несправедливо, потому что Дерслав ложью не пользовался и другим её не прощал, всегда шёл прямой дорогой, не любил только ради святого покоя делать это чересчур заметным.

Мало кто знал, как много Дерслав мог и делал, сколько подавал идей, как мог расшевелить и растолкать людей, ведь ни одно более или менее важное дело не обходилось без него. Признавали его потом за кем-нибудь другим, он не объявлял о себе, улыбался только.

Несмотря на то, что он был привязан к дому и жене, хотя любил детей и уже возрастом мог бы объяснить, что обеспечил себе отдых, Дерслав от привычки к авантюрам и суматохе не мог ничего проспать.

Был какой-нибудь шляхетский съезд, Дерслав всегда там присутствовал; двигалось что-нибудь или закипало – бежал сразу. Звали в Краков – готов был всегда.

Эти времена, начиная с Пшемковых, не говоря о более древних, были в Великой Польше неспокойными. Сидеть за печью мало кто мог, одному на тракт выехать трудно было отважиться. У границ грабили саксонцы и бранденбуржцы, из Силезии также прибегали разбойники.

В самой Великопольше их намножилось с Борковича, брат его и сын мстили за умершего. Другие по их примеру отправлялись на лёгкий заработок на дорогах. Грабили заморских купцов, а когда тех не стало, бросились на своих. Семьи ссорились друг с другом, затем, не ища справедливости в судах, сами её себе оружием добывали. Нападали на владения духовных лиц, занимали леса и королевские заброшенные земли.

Беспорядок становился всё больше; великорядцы за глазами короля справиться с ним не могли. Уже при Казимире, который редко заглядывал в Великопольшу, Боркович начал возмущать умы, провоцируя своих земляков против малополян, Кракова и королевской власти.

Именно там, где по причине близкого соседства крестоносцев, Бранденбургов с их саксонцами и силезцами нужен был наивысший порядок и бдительность, их было меньше всего. Ни один великорядца справиться с великополянами не мог. Обольщали их часто соседи, а возмутителям это было на руку; когда мутилось, ловили рыбу в мутной воде.

Пану Дерславу, хотя бы хотел спокойно сидеть у костра, время не позволяло, а он сам к этому охоты не имел.

Ещё перед прибытием в Краков на коронацию он убедился в Познани, что почти все были против будущего короля Людвика.

Великопольша гораздо сильней, чем краковяне и остальная Польша, поддерживала кровь Пястов.

Кричали, что покойный король не имел права распоряжаться землёй, которой правил пожизненно.

Потом начали требовать, чтобы по крайней мере короновался в Гнезне, чтобы сам жил в Польше; наконец во время коронации и погребения гордость и пренебрежение венгров дополнили меру. Начали говорить о другом Пясте и другого себе короля искать.

Не Дерслав это выдумал, но кость от кости великополян, он разделял их чувства, а когда раз на эту дорогу вошли, зашагал и он с ними. Весы склонились на сторону того Владислава Белого, о котором Мошчиц так долго рассказывал историю. Он не очень был по вкусу Дерславу, но иного под рукой не имели, поэтому на всякий случай нужно было лучше эту вещь рассудить и ближе узнать.

Когда они остались наедине с Ласотой, Дерслав, поправив огонь в камине, развязал пояс, налил вина себе и ему и, грея ноги, начал тихую беседу:

– Ты бывал на дворе, – сказал он Ласоте, – что ты думаешь, как нам с этим Людвиком будет? Ты присмотрелся к нему? Что там около него слышно?

Ласоте было нелегко так сразу говорить, нужно было, чтобы его подожгли. Он пожал плечами, пробурчал что-то невыразительное.

Дерслав внимательно на него смотрел; он знал людей, догадался, что от Мрука не добьётся ни слова; разве что, должен будет понемногу тянуть его за язык и допрашивать.

– Что на дворе говорят? Сначала о королевском завещании? Удержат его или нет?

Ласота покачал головой, но ещё не отозвался.

– Как там на ксендза Сухвилка смотрят? – добавил Дерслав.

Ласота сделал двусмысленную мину и простонал:

– Его должны щадить, потому что имеет значение, но не любят его…

Дерслав потёр руки, видно, это его радовало.

– Пусть разорвут завещание, – сказал он, – тем лучше, король увеличит число врагов.

Он задумался на мгновение и вздохнул, и, обращаясь к Ласоте, добавил:

– Только что тут у нас по-старому, на языке много… Люди накричатся, наругаются, навозмущаются, баламутам король подарками рот закроет, не захотят себя шишкам подвергать, и – будут его слушать.

Ласота покраснел и только теперь его прорвало, даже старший удивился.

– Ну, пожалуй, нет, – сказал он, – пожалуй, нет! С этим королём мы не выдержим. Когда ксендз-епископ Флориан с ксендзем Яном поехали за ним в Буду, хоть ему корону везли, которую старая Елизавета так для него жаждала, сначала даже на путешествие в Краков его склонить было трудно. Торговался, отказывался, тянул… Только мать его подгоняла… и чтобы не мог отказатся, сама поехала впереди… Принимали его в Сонче и Кракове, знаете как… как спасителя, как отца, а он – носом на всё крутил. Теперь как можно скорее хотели бы забрать сокровищницу, захватить деньги – и Людвик думает