По ту сторону - Сергей Щипанов

В дальнейшем номер усложнили. Сначала ставили на несчастную голову бутылку, и Зуко отщёлкивал кнутом – как ножом срезал – горлышко, потом шла очередь яблока, а затем – о, ужас! – исполнялся коронный трюк, «снимание парика». Все тем же бичом. Тут уже считанные миллиметры отделяли моё темечко от проносившегося пулей свинцового набалдашника, цепляющего завитки искусственных волос.

Публика оставалась довольна.

У меня же раньше времени появились первые седые волосы.

VI. «Опасный преступник»

1

Цирк наш теперь расположился в самом сердце Гданьска – на площади Длугий Тарг, что означает «длинный рынок», в двух шагах от Городской ратуши – внушительного здания, увенчанного высоченной башней. Места на площади хватало и торговцам с товаром, и нам со всем «движимым имуществом».

– Добрый город Гданьск, славный город, – нахваливала Барбара. – Король Казимир даровал сему граду вольности превеликие. Местные-то купчины зело богаты, да и мелкий люд не беден.

Старая карга не переставала удивлять меня эрудированностью. Она говорила на нескольких языках, разбиралась в торговых делах и в политике, а главное – в человеческих душах. От клиентов, желающих узнать судьбу, отбоя не было. Дамочки разных возрастов и, по-видимому, разных сословий, табунами шли в шатёр «прорицательницы Лари». Я не удержалась, подглядела через неплотно задёрнутый полог, как творилась «волшба». И что? То же самое, что и в двадцать первом веке! Курились пахучие травы, тускло отсвечивал «магический шар», раскладывались на столике карты, а из угла на оробевшего посетителя с подставки смотрел пустыми глазницами человеческий череп. Отличалась, правда, колода карт. Во-первых, они значительно крупнее привычных нам. Во-вторых – в колоде аж 64 штуки: валетов, дам и королей дополняли «рыцари», «дьявол» и «смерть». А масти обозначались желудями, виноградными листьями, бубенчиками, и только червы – знакомым сердечком.

Это я уже потом рассмотрела, когда была допущена в «шатёр».

Бесовскую сущность «магических обрядов» Барбара постаралась нейтрализовать католической иконой Марии Магдалины. Иконка эта совсем не похожа на наши, православные. Я подумала даже, что вижу перед собой репродукцию известного полотна Тициана – изображение молодой женщины, обратившей взор к небу и прижимающей к груди правую руку.

В ответ на вопрос, откуда картина, Барбара строго поправила:

– Сие икона! Святая равноапостольная Мария Магдалина, заступница наша.

Сказала и перекрестилась на святой образ. Но не ладонью, как у католиков принято, а по православному, троеперстно. Именно так – не «двумя перстами». Но меня это не удивило.

Помню, испугалась тогда, в таверне, когда заметила: мои соотечественники крестятся двумя пальцами, а не тремя, как я. Подумала: ну всё, скажут – кукишем крестное знамение кладёт – бей его! Поразительно, но никто не обратил внимания. Должно быть здесь, слава Богу, ещё не начались распри между приверженцами двуперстного и троеперстного крещения.

Да здравствует толерантность!

Что же касается Барбары, её благочестие прекрасно уживалось с привычкой сквернословить по любому поводу и без оного, любовью к выпивке, а главное, с таким «нехристианским» занятием, как предсказания. За подобные дела, я думаю, тут можно и на костёр угодить. Хотя… вспомним того же Нострадамуса – никто его не гнобил, наоборот, был вхож к сильным мира сего.

Профессия Барбары здесь, как, впрочем, и во все века, приносила верный кусок хлеба.

2

В прошлой жизни, обитая в обычной девятиэтажке на улице 9 апреля в Калининграде, я считала, что газовая плита существовала и будет существовать всегда.

Вернее, нет, не так. Стала бы я какой-то плитой мозги засорять! Скорее, воспринимала газ, как данность; и только когда его отключили на сутки из-за аварии, прочувствовала важность этой простой и обыденной штуки. Не ценят, ох, не ценят люди двадцать первого века благ цивилизации и технического прогресса! Привыкли: захотел искупаться – напустил в ванну горячей воды из крана, кофе попить приспичило – щёлкнул кнопкой чайника, полминуты подождал, и готово, осталось порошок залить кипятком… Зажрались, дорогие мои. А уж как разленились – просто беда. Без лифта на пятый этаж подняться – боже упаси! Две остановки пешком пройтись, и то лень.

И я была такой же.

Лишь теперь поняла, какое счастье иметь возможность помыться. Без разницы – под душем, в ванне, в бане, да хоть из ведра ковшиком на себя лить. Только чтоб без посторонних глаз! И хотя бы тёплой водой – я уж не говорю о горячей.

И тут-то обнаружились почти неразрешимые проблемы: где помыться, и чем? В реке? Не сезон – вода холоднющая. Я бы вытерпела, вот только… нужно раздеться, прежде чем в речку лезть. А как разденешься, когда кругом, куда ни сунься, народ так и шастает. Купальника у меня нет, а если б и был – не вариант, выдам себя с головой. О последствиях страшно и подумать.

Ко всему прочему остро встала весьма деликатная проблема, знакомая всем женщинам, но мне удалось с ней справиться подручными средствами.

Здешние дамы, как я успела заметить, моются не часто. Если вообще моются. Им-то, что – привыкли. А мне хоть на стену лезь! Как говорится, и денно и нощно, лишь об одном думала: я не перенесу этой пытки – неделями ходить грязной. И всё накручивала себя: начинало казаться, что провоняла вся, и педикулёз, поди, нажила, и чешусь, как блохастая псина… Мысли о необходимости помыться становились навязчивой идеей.

В первый раз кризис случился ещё на старом месте, в Региомонтуме. Полночи ворочалась на своём жёстком «матрасе», не могла заснуть. Поняла: сойду с ума, если что-нибудь не предприму.

Я поднялась, достала из-под тюфяка кусок бязи, прихватила обмылок, выглянула наружу: темень кругом и тишина – «табор» мирно спит.

Подобно ночному вору, стараясь не шуметь, выскользнула из своего жилища и двинулась прямиком к реке. Благо, она протекала метров в пятидесяти, и к ней тропинка вела.

На берегу я отошла чуть в сторону, где кустарник рос, а то мало ли, вдруг кто увидит.

Было прохладно, по ощущениям плюс десять-пятнадцать, не больше, но меня это не остановило. Я быстро разделась донага, потрогала ногой воду, поморщилась и, стиснув зубы, вошла по пояс. Окунулась по шею, вылезла, как смогла, намылилась, снова окунулась. Потом растиралась бязью, царапающей кожу, что твоя наждачка, приплясывала от холода, торопливо одевалась…

Ночное купание не прошло даром: утром рассопливилась, чихала; потрогала лоб – похоже, температура. Выпила таблетку из Ларисиного «наследства», горячего молока – этот продукт у нас не переводился.

Барбара, видя, что я расхворалась, поинтересовалась:

– Али неможется те, касатик? Где ж тя хвороба-то нашла, а?

Я отмалчивалась – не рассказывать же ей, что холодную ванну приняла. Старуха прониклась сочувствием, приготовила мне снадобье – из того же молока, только с добавлением свиного жира и каких-то трав. Ничего, помогло.

– Гони печаль-тоску от себя – хворь и не пристанет, – выдала сентенцию «целительница». И хитро подмигнула.

Старой карге не чужды, оказывается, философские взгляды и кое-какие познания в психотерапии.

После напастей, связанных с простудой, лезть в речку не хотелось. По вечерам, перед сном, обтиралась влажной паклей – больше грязь, конечно, размазывала, но становилось легче. Во всяком случае, на душе.

На весь «табор» у нас имелся только один очаг – при кухне. Его каждый раз на новом месте сооружали из камней и обмазывали глиной. Когда дождило, над ним устраивали навес из парусины. На кухне Марта хозяйничала: варила похлёбку или бобы, заправляя блюдо салом. Однообразная стряпня до того осточертела – с души воротило. Впрочем, каждый волен готовить себе сам, в собственном котелке. Это иногда делали Зуко с Мадлен, а также Барбара – старуха частенько разжигала костерок поодаль от лагеря – варила «магические зелья», а может, кашу какую-нибудь.

У меня не было ни котелка, ни средств на его приобретение, а горячая вода позарез нужна. Надо… да нет – необходимо! – хотя бы раз в неделю помыть голову.

Я решила попросить Марту согреть немного воды.

Стряпуха сидела подле очага, держа на коленях деревянную миску с чёртовыми бобами, на которые и смотреть тошно; уплетала их, заедая сырым луком. Запашок стоял тот ещё.

– Битте, – вежливо сказала я, – их вилль… как это?.. хайс вассер – мне горячая вода нужна, ферштейн?

Марта прожевала, вытерла ладонью губы и… расплылась в улыбке.

– Schön, dass du willst, das verstehe ich nicht. (Красавчик, что ты хочешь, я не поняла)

Кто бы знал, как надоело мне это «schön»! «Красавчик» да «красавчик» – они что, других слов не знают?! Захотелось послать её подальше, но я сдержалась. Состроила ответную улыбку.

– Heißwasser (горячая вода), – повторила я, стараясь выговаривать правильно.

Марта встала, подошла вплотную. Игривая улыбка не сходила с её уст.