Четвероевангелие - Юлия Серебрякова

Краткий и простой рассказ о Рождестве в Евангелии от Матфея: «Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою, и не знал Ее. Как наконец Она родила Сына Своего первенца, и он нарек Ему имя: Иисус. Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода…»[64] (Мф. 1: 24 – 2: 1) – требует все же пояснения. Праведный Иосиф после посвящения в тайну Боговоплощения отказался от мысли дать разводное письмо Марии и продолжал, как говорит евангелист, хранить Ее девство («и не знал Ее»). Дальнейшая фраза, особенно в церковнославянском звучании, может смутить: «…и не знаяше ея, дондеже роди Сына своего первенца…» Какое значение имеет здесь слово «дондеже»? «Доводы веры и принцип истины»[65] и у древних и у современных православных толкователей исключают смысл «до, следовательно после»[66]. Свт. Иоанн Златоуст говорит: «Евангелист сказал здесь дондеже не для того, чтобы ты заподозрил, будто Иосиф после познал ее, но чтобы ты узнал, что Дева прежде рождения была совершенно неприкосновенной. ‹…› А что [само собою] видно из сказанного как явное следствие, то предоставляет твоему собственному рассмотрению, то есть что такой праведник (как Иосиф) не мог решиться познать Деву после того, как она столь [дивно] стала матерью, удостоилась родить неслыханным образом и произвести необыкновенный плод»[67].

Слова, что Мария родила Первенца (см. то же в Лк. 2: 7) не означают, что за первенцем последовали другие дети. Первенцем называется первый рожденный ребенок вне зависимости от наличия других. Церковь же почитает Марию Приснодевой, то есть и до рождения Христа, и в Рождестве, и после него сохранившей Свое девство – в иконографии почитание Приснодевства Богородицы выражено тремя звездами на Ее омофоре.

В рассказе двух евангелистов о Рождестве есть общая особенность: связать евангельскую историю с гражданской и даже мировой. И ап. Матфей, и ап. Лука обозначают примерное время рождения Христова: ап. Матфей говорит о царствовании Ирода Великого, ставленника Рима, ап. Лука – о переписи, устроенной императором Октавианом Августом, «по всей земле», и о том, что эта перепись была первой «в правление Квириния Сириею» (Лк. 2: 2). Эти детали важны не только историзмом, в них есть и духовный смысл.

В контексте Евангелия от Матфея соотнесение рождения Мессии и правление Ирода, идумеянина по происхождению, имеет особое значение – это косвенное указание на исполнение мессианского пророчества патриарха Иакова – воцарение в Израиле неиудея и приход в мир Спасителя: «Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов» (Быт. 49: 10). Такое же значение – исполнения на Иисусе ветхозаветных обетований – имеет в Евангелии от Матфея указание и места рождения Спасителя; оба евангелиста говорят о рождении Христа в Вифлееме иудейском (Мф. 2: 1; Лк. 2: 4), но ап. Матфей рассказом о вызванной приходом волхвов беседе Ирода с книжниками об ожидаемом месте рождения Христа сделал акцент на Вифлееме как городе Мессии, о чем пророчествовал Михей за семь веков до Рождества: «…Ирод царь встревожился, и весь Иерусалим с ним. И, собрав всех первосвященников и книжников народных, спрашивал у них: где должно родиться Христу? Они же сказали ему: в Вифлееме Иудейском, ибо так написано через пророка: и ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля» (Мф. 2: 3–6; см.: Мих. 5: 2).

В Евангелии от Луки расставлены другие акценты. Рассказ о регистрации населения на всех территориях, подчиненных Риму[68], в том числе и в совпавшей с ожидаемым сроком Рождества переписи в Иудее, позволяет понять, почему Святое Семейство накануне родов вынуждено было уйти из Галилеи и прибыть в центральную область Палестины и конкретно в Вифлеем. Вифлеем – город Давидов; Иосиф и Мария, оба потомки Давидовы, идут с семьей записываться в свой родовой город. Благодаря имперской переписи истинный потомок Давида, Иисус, родился в городе Давидовом, но если в Евангелии от Матфея это очевидное мессианское свидетельство воспитанникам Ветхого Завета, то в Евангелии от Луки важно другое: евангельская история, история Христа, являясь продолжением ветхозаветной, в то же время становится частью мировой истории (эта же мысль найдет отражение и в родословии Христа, доведенном в Евангелии от Луки до Адама)[69]. Как в XVI веке писал псковский старец Филофей дьяку Мисурю Минухину, Христос «вписася» в подданство римского императора[70].

Сразу после Рождества в пещеру, где из-за недостатка места в домах временно поселилось по прибытии в Вифлеем Святое Семейство (перепись вызвала наплыв народа), приходят пастухи, чтобы поклониться лежащему в яслях для корма скота Младенцу. О рождении в Вифлееме Спасителя мира этим простым людям, «подражателям и последователям добродетелей ветхозаветных патриархов»[71], возвестили ангелы. Гимн, славословие ангелов: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение!» (Лк. 2: 14) – возвещает радость небесных сил о том, что с воплощением Сына Божия произошло примирение человека с Богом, завершение вражды, положенной между тварью и Творцом грехопадением Адама.

Два следующих эпизода в Евангелии от Луки объединены общей темой – исполнения Закона. Иисус по плоти принадлежал еврейскому народу (Рим. 9: 4–5) и соблюдал обязательные для каждого иудея постановления синайского законодательства. Так, на восьмой день жизни, согласно заповеди, полученной еще Авраамом (Быт. 17: 10–12), Младенец был обрезан и наречен: «По прошествии восьми дней, когда надлежало обрезать Младенца, дали Ему имя Иисус, нареченное Ангелом прежде зачатия Его во чреве» (Лк. 2: 21). Предание, кроме необходимости принятия обрезания как знака принадлежности к еврейскому народу, раскрывает в обрезании Христа целый ряд новозаветных смыслов. Отметим наиболее важные. Обрезание рассматривается в перспективе учения о кенозисе, уничижении Сына Божия: «Сходяй Спас к роду человеческому прият пеленами повитие, не возгнушалася плотского обрезания, осмодневен по Матери, безначальный по Отцу»[72]. Св. Епифаний Кипрский основной смысл обрезания видит в явлении истинности воспринятой Христом человеческой природы («чрез истинную человеческую плоть подтвердить свою человеческую природу»[73]), что является условием спасения людей, так как, по слову свт. Григория Богослова, «не воспринятое не уврачевано»[74]. И, наконец, обрезание Христово есть в то же время отмена обрезания, как и всего закона: «…претерпев обрезание, Он упразднил обрезание»[75]. Христос единственный, Кто мог в полной мере исполнить Закон Моисеев; обычному (грешному) человеку это было недоступно (см.: Деян. 13: 39). Но, исполнив Закон в Себе, Спаситель его упраздняет, заменяя новым – законом веры для искупленного от власти греха, смерти и закона человека.

На сороковой день родители принесли Младенца Иисуса в Иерусалимский храм. По Закону Моисееву каждый первенец в еврейской семье должен быть посвящен Богу и оставлен при скинии (затем при храме) для служения: «Освяти Мне каждого первенца, разверзающего всякие ложесна между сынами Израилевыми, от человека до скота: Мои они… И каждого первенца человеческого из сынов твоих выкупай» (Исх. 13: 2, 13). Первенцы колена Левина оставлялись для воспитания при храме, первенцы других колен выкупались за пять монет (священных сиклей[76]). Св. Афанасий Великий говорит, что эта заповедь о первенцах была одновременно пророчеством о воплощении Сына Божия, так как Он был единственным ребенком, отверзшим ложесна Матери: обычно ложесна открывает соитие мужа с женою. Но девственность Девы Марии не была нарушена ни в воплощении Сына Божия, ни в Его рождении; Христос «боголепно и сверх всякого уразумения, ложесна Ея отверз, рождаясь, и снова затворенными их соблюде, яко бысть до зачатия и рождения» (св. Никодим Святогорец)[77].

Принесение первенца в храм для посвящения должно было сопровождаться выполнением и других обрядов: Закон предписывал матерям новорожденных принести жертву очищения и жертву за грех (см. Лев. 12). Праведный Иосиф и Пресвятая Богородица принесли жертвы бедных людей – пару голубиц. Зачем нужно было исполнение этих постановлений Закона, если они не имели отношения ни к Иисусу, ни к Деве Марии: для них не было нужды ни в жертве за грех, ни в жертве очищения, поскольку «бессеменное зачатие и непорочное рождение исключали всякую нечистоту»[78]. Христос был единственным, к кому не относились слова: «И во гресех роди мя мати моя» (Пс. 50: 7), а Дева Мария единственной женой, не требующей очищения за нечистоту, по Закону являющуюся следствием чадорождения: зачав безмужно и став матерью, Она не перестала быть чистой девой. Более того, Христос как Бог выше всякого закона. Зачем же Мать и Сын добровольно ему подчиняются? «Есть обстоятельства, – говорит об этом свт. Филарет (Дроздов), – в которых, хотя закон и не обязывает сам собою, должно, однако же, исполнить его в точности, частию для того, чтобы не соблазнить ближнего, частью, чтобы подать ему наставление. Ее совершенная чистота была тайною, которой еще надлежало остаться неведомою. Поэтому Она не могла оставить общую обязанность, не показавшись как бы нарушительницей закона, то есть не подавши соблазна; в сем случае повиновение закону было для Нее обязанностью любви»[79].