Разговор в комнатах. Карамзин, Чаадаев, Герцен и начало современной России - Кирилл Рафаилович Кобрин

самим делать, и довольно быстро принимали решение, какую сторону поддержать. Здесь же совсем другое, здесь слухи о монаршем дозволении бить господ и попов, и здесь самозванец. История чисто русская, к тому же как тут опять не вспомнить Пугачева.

В сюжете РП про аграрные беспорядки в Эльзасе в 1789 году три части. Прежде всего, сообщения о бесчинствах и грабежах. Во-вторых, слухи о некоей монаршей воле, разрешающей полную свободу до 15 августа. В-третьих, фальшивый герцог д’Артуа. Перед тем как перейдем к ним, набросаем, хотя бы в общих чертах, социально-политический фон тех нескольких дней, что РП провел в Страсбурге.

Период с 19 июля по 6 августа 1789 года (есть вариант с 17 июля по 3 августа) во Франции называют «великим страхом» (la Grande Peur). Речь идет о волне аграрных беспорядков и крестьянских возмущений, которая прокатилась по стране с запада, из графства Франш-Конте, на юг, до Прованса, затем на запад, к Пиренеям и до Пуатье, и, наконец, на северо-восток, до Оверни. Крестьяне захватывали поместья, жгли юридические и прочие документы, чтобы уничтожить легальное подтверждение своего зависимого положения и т. д. Многие современники – и позднейшие историки – находят в этих событиях черты массовой паники и даже массовой истерики – к примеру, нередко жители одной деревни принимали вооруженных для охраны от разбойников жителей другой деревни как раз за разбойников, стороны впадали в исступление и дело могло окончиться чем угодно – побоищем, взаимным бегством и т. д. Есть даже экзотическое мнение, что «великий страх», эта массовая истерика сельского населения многих областей Франции, был вызван попаданием в пищу спорыньи, от которой – из-за нехватки продуктов питания – не очищали злаки. Более прагматичные исследователи указывают на распространение слухов о некоем «заговоре аристократов», только непонятно против кого – крестьян или короля. Главным же врагом те, кто оказался подвержен «великому страху», считали анархию и подрыв основ обычной жизни – забавно, что ради этого они и распространили анархию, насилие и безвластие на немалую часть Франции. Считается, что волна «великого страха» к середине августа 1789 года спала – после того как Национальное учредительное собрание проголосовало за уничтожение сразу всего «феодального режима». Если так, то довольно сложно утверждать о наличии у охваченных «великим страхом» иррациональных, а уж тем более галлюциногенных мотивов – погромы феодальных усадеб приостановились после отмены феодализма.

Так что РП въезжает во Французскую революцию в исключительно интересный ее период – относительно мирное развитие событий в городах в комбинации с бурными аграрными волнениями, почти что с новой Жакерией. И процитированные два абзаца «Писем» дают об этом вполне точное представление; однако тут обнаруживаются два странных обстоятельства. Первое – то, что, как утверждают специалисты по Французской революции, «великий страх» практически не затронул Эльзас (как и Лотарингию и Бретань). Второе – РП упоминает о самозванце, выдававшем себя за графа д’Артуа, вождя контрреволюционной аристократии, который от лица короля Людовика XVI якобы дарует свободу рук крестьянам до 15 августа (видимо, имеется в виду срок введения в действия решения об уничтожении феодального режима). Однако, как мы знаем, в реальности все было наоборот – крестьян будоражили слухи о заговоре аристократов против них, а не в их пользу! Здесь, как мне кажется, РП, чьей рукой водит Карамзин, делает прямой намек на то, что еще недавно происходило в России – и наверняка еще может произойти.

Действительно, картина очень знакомая для русского читателя. Царь хороший, бояре плохие. Царь за нас, он разрешил перебить бояр и дворян. Царь не доверяет боярам и передает нам свою волю через доверенное, близкое ему лицо. Плюс череда самозванцев – XVII века и XVIII, в конце которой – еще внушавший тогда трепет Пугачев, этот лже-Петр III. Если подобным образом прочитать эльзасский революционный сюжет «Писем», то выглядит он так: Людовик XVI, услышав о заговоре дворян против крестьян (никакой «нации» в этой части сюжета в помине нет!), посылает своего брата с тем, чтобы тот передал крестьянам – феодальные путы пали, но угнетатели не наказаны. Накажите их, пока я отвернулся и не смотрю, что вы творите. Но имейте в виду: все кончится 15 августа, пробьют часы, и карета обратно превратится в тыкву.

Звучит довольно потешно, но на самом деле все очень серьезно, тем более что эти возмущения унесли тысячи жизней, если, в конце концов, не десятки тысяч. Перед нами – внутренний механизм раз за разом происходивших кровавых событий, история того, как люди, которые убивали и сами гибли, объясняли себе и окружающим причины своих действий. Через несколько десятков лет это вновь станет одной из важных тем русской истории и русской литературы вплоть до 1917 года, а то и позже. Но в то же время перед нами действительно общее для Европы и России пространство, общественно-политическое и социально-психологическое. И расположено это пространство в сельской местности.

Возвращаясь во Францию августа 1789 года: не забудем и единственного деятеля того времени, названного в эльзасском пассаже «Писем» по имени, графа д’Артуа. Он того стоит. Граф Шарль д’Артуа (титул он этот носил до 1824 года) был внуком Людовика XV, младшим братом Людовика XVI и Людовика XVIII. Как мы видим, изначально шансы занять престол у него практически отсутствовали – для этого должно было произойти нечто экстраординарное, что убрало бы с дороги двоих старших братьев, их детей мужского пола и т. д. Однако это экстраординарное произошло – революция. Самого старшего из братьев свергли с престола и казнили, первый сын этого брата стал жертвой чахотки в возрасте 8 лет, буквально за несколько дней перед началом революции, другой сын Людовика XVI, несчастный мальчик, которого кровожадный Конвент оставил сиротой, никогда не царствовал и умер в тюрьме Тампль. Средний брат, проведя 23 года в изгнании, был возвращен на престол союзниками по антифранцузской коалиции после отречения Наполеона I, но вскоре опять бежал во время «ста дней». Окончательно утвердившись на троне после Ватерлоо, Людовик XVIII процарствовал девять лет и умер, будучи бездетным, в 1824-м. И вот только тогда граф д’Артуа превратился в короля Карла X, последнего в династии Бурбонов, – и, соответственно, потерял свой предыдущий титул. Впрочем, ему тоже не повезло – революция сокрушила и его, но не первая французская, а вторая, 1830 года. Последние шесть лет жизни этот экс-граф и экс-король провел в изгнании и умер в Австрии. Карамзин финальной пертурбации в жизни своего проходного героя знать не мог, так как скончался в 1826-м, однако то, что описанный РП граф д’Артуа в 1824-м превратился в короля, безусловно, ему было известно. Интересно, размышлял ли он над странной несуразностью, которая ненароком украсила «Письма» в связи с этим персонажем.

Дело в том, что 6 августа 1789 года графа д’Артуа во Франции