Династия - Синтия Харрод-Иглз

— Я пришел сказать вам, попросить вас… — Он споткнулся на следующем слове. — Я пришел помочь вам устроиться.

— Боюсь, что это будет выше ваших сил, — ответила Элеонора резко. — Я не нашла приготовленного для меня жилья, или вы в Йоркшире полагаете, что женщине пристало спать в холле со слугами?

Роберт вспыхнул.

— Я прошу прощения, — сказал он. — Были оставлены распоряжения приготовить для вас гостевую спальню, но потом начались проблемы с овцами, и всем пришлось выйти в поле. Слуги все еще там, мой отец тоже ушел. Он прислал меня…

— Проверить, хорошо ли мы устроились, — насмешливо закончила Элеонора.

Роберт почувствовал себя загнанным в угол.

— Я сделаю все, что смогу, — мягко проговорил он.

— Ну, и где же ваша гостевая спальня? Может, мои слуги сумеют закончить то, чего не успели ваши?

— Вот это она и есть, — Роберт обвел рукой комнату, где они стояли. Элеонора хранила молчание, которое было красноречивее слов.

Роберт почувствовал, что должен объясниться.

— С тех пор как мама умерла, мы перестали использовать все комнаты. Мы живем большей частью в холле. Раньше у нас была отведена комната для гостей, были и другие комнаты тоже, но постепенно все они превратились в кладовые. Мне очень жаль, что ничего не сделали к вашему приезду. Если бы я только был здесь…

Габи прониклась сочувствием к нему за его очевидное раскаяние и сказала:

— Ничего страшного, сэр, если у вас есть пара свободных людей помочь нам передвинуть все эти припасы, то комната будет в порядке.

— Госпожа, почему бы вам не спуститься к огню, а ко мне прислать Джо, и мы начнем?

— У вас есть свободные люди? — спросила Элеонора Роберта.

— Они вскоре закончат работу в поле. Отец распорядился, чтобы двое из них перенесли ваш багаж из конюшни.

— Это правильно, сэр. А теперь проведите мою госпожу вниз к огню, пока она не окоченела от холода, а я присмотрю тут за всем. Я полагаю, — сказала она с внезапным сомнением в голосе, — я полагаю, что у вас выделена для нее кровать?

— Кровать есть, и она будет спать на ней до…

— До? — поторопила его Габи. Лицо Роберта стало пунцовым:

— До свадьбы.

— О да, — сказала Габи. — Ну же, госпожа, спускайтесь и возьмите этого несчастного щенка с собой.

Элеонора одарила Габи благодарной улыбкой и вышла, сопровождаемая Робертом, как королева, за которой следует паж. Но она была голодной и замерзшей королевой в запачканной грязью одежде, которая не видела вокруг ничего, что могло бы компенсировать ей разлуку с покинутым домом.

Свадьбу решили не откладывать, и она была назначена на третье ноября, сразу после праздника Всех святых. Это означало, что на приготовления отводился только месяц, и Элеонора чувствовала, что времени слишком мало, чтобы успеть сделать все запланированное ею. Дом надо было убрать, спальню украсить новыми драпировками и застелить кровати новыми покрывалами. Нужно было приготовить новую одежду и организовать свадебный пир. Одновременно Элеоноре предстояло привыкнуть к новому дому, постичь премудрости ведения хозяйства, запомнить имена живущих с ней под одной крышей людей и выучить хоть что-то из их языка. Все это было необходимо, чтобы после свадьбы с Робертом Элеонора почувствовала себя настоящей хозяйкой в своем новом доме.

С первого ее дня в доме к ней перешла обязанность готовить еду, и Жак ей очень помогал. Именно с его помощью она составила список необходимых продуктов, которые покупались на городском рынке. Морланд любил вкусную еду, и разнообразие блюд, которыми его баловал Жак, настолько смягчило нрав хозяина, что он охотно соглашался с предложениями и Элеоноры, и Роберта о перестройке и оборудовании дома.

Под их давлением все полусгнившие половицы в холле сняли и устлали пол свежим тростником. Ароматизация и проветривание помещений обычно выполнялись раз в квартал, но новый квартал[5] начался только месяц назад, а грязи в доме уже накопилось столько, словно он не убирался полгода.

Для Элеоноры стало очевидным, что никто в доме не отдает распоряжений по этому поводу, и уборка в доме делается от случая к случаю. По ее приказу табуреты и скамейки были начищены до блеска, а старая штукатурка удалена и нанесена на стены заново.

В спальне Элеонора приказала расписать стены розами, красными и желтыми, а также нарисовать виноградную лозу. Занавески и покрывала, которые она привезла с собой, были из пурпурно-желтой полосатой ткани, подбитой подкладочным шелком. Еще у нее были две зеленые диванные подушки, вышитые бело-желтыми маргаритками, которые она положила на маленький низкий дубовый комод, обитый серебром, чтобы можно было сидеть на нем. Промасленный лен был натянут на окна, чтобы пропускать свет и защищать от ветра и дождя, а жаровня с углями стояла наготове все время. Вскоре спальня стала самой яркой и уютной комнатой в доме. Поскольку в доме не было оборудованной комнаты для шитья, Элеонора решила использовать с этой целью спальню, которая оказалась единственным достаточно светлым местом, позволяющим работать даже в непогоду, когда ставни пришлось бы держать закрытыми.

Планируя и занимаясь всеми этими переделками, Роберт и Элеонора проводили много времени вместе. Не раз она бывала приятно поражена тем, что он говорил или делал, поскольку Роберт неожиданно обнаруживал образованность и хорошее воспитание. Когда это можно было организовать, Роберт вывозил ее на конные прогулки, чтобы показать все имение. В эти моменты он чувствовал себя счастливейшим из смертных. Верхом на Додмэне, со щенком, которого она назвала Джелертом, примостившимся впереди в седле, Элеонора следовала за Робертом по полям и торфяникам. Ветер румянил ее щеки и добавлял блеска глазам, а свежий воздух пьянил, как хорошее вино. Роберт, переводя своего старого Сигнуса на легкий галоп, чтобы держаться вровень с семенящим Додмэном, глядел на Элеонору с обожанием. Он боготворил ее и отдал бы за нее жизнь, лишь бы угодить ей, но как раз с этим дело обстояло не так просто. Она была очень подвержена перепадам настроения: то смеялась вместе с ним, а то и над ним, эмоционально обсуждая перспективы переделки дома, то через мгновение отдалялась, меря его ледяным взглядом, в котором ему виделось презрение.

Он не знал, что было причиной таких резких перемен, но от этого не любил ее меньше. Королевы и богини в его представлении славились своими капризами. А Элеонора просто не могла так быстро забыть дом и оставить те надежды, которые она любовно лелеяла. Даже незначительные вещи могли напомнить ей о прошлом. На просторе полей она была намного счастливее, потому что трава и вереск в Йоркшире пахли так же, как и в Дорсетшире. Под открытым небом ей легче было притвориться, что она снова дома и все идет хорошо.