Солнце не померкнет - Айбек

Убил?! Сам?!

— Земляки радовались этой победе, словно своей.

— Сегодня охота нашего кишлака закончилась удачей, — потер… руки рябой Сафар.

— Ау вас какие приятные вести? — поинтересовался Бектемир. — Например, у тебя, Палван, как дела?

Аскар-Палван не хотел рассказывать о своих удачах. Даже когда он в больших курашах не касался спиной земли и удостаивался заслуженных аплодисментов, все равно возвращался домой молчаливым, с опущенной голевой. — Но сейчас по настоянию земляков он все-таки рассказал:

— Когда я приблизился к оврагу, дыхание у меня сперло. Вокруг дым. Хоть бы каплю воды. Но где ее возьмешь? Сижу. Потом смотрю — на противоположной стороне под низкими деревьями ползет фашист. Вижу, остановился он и застрочил из автомата вниз, по нашим. Тут же я пустил пулю. Фашист, как мячик, полетел вниз…

— Надо уничтожать их, чтобы они сыпались, как ягоды тутовника. Вот тогда можно будет спокойно жить, — сквозь зубы произнес Бектемир.

— Я тоже стрелял вовсю. Но не уверен, что пули летели туда, куда я хотел, — откровенно признался Али.

Значит, вы стреляли, спрятав голову под мышку, — проворчал Бектемир.

— А то как же! Носом землю копал, — засмеялся Али. — Гитлер, весь мир в ад превратил. Его бы этой самой проклятой миной, какую он придумал…

— И в этом аду, Али-ака, — сказал Аскар-Палван, — много совершают смелых дел. Видел Машу? Она под пулями вытаскивала раненых. Хоть и девушка, а в сердце у нее огонь десяти мужчин…

—. А пулеметчик Кашкаров! — восхищенно напомнил Бектемир. — В такие места таскал патроны, что пройти туда по земле не посмеешь. А когда он оказался среди немецких автоматчиков? Нужно было увидеть эту картину, Мы бросились выручать его с сержантом, но он швырнул две гранаты и выбрался из беды сам. Каждый день сулит смерть. Но он всегда весел, жизнерадостен.

Слова Бектемира были прерваны. Пролетев с зловещим воем над деревьями, в стороне взорвалась мина. Рябой Сафар, испугавшись, спрятался за спину Бектемира. Все засмеялись. Сафар попытался оправдаться:

— Рискованно же. Здесь шуточки не к месту! Черт ее знает, куда она летит.

— Знает фашист. Он только услышит какой-нибудь шум — сразу посылает проклятую мину. — Али, выругавшись, поднялся с места.

— Это оттуда, издалека, стреляют наобум, — определил Аскар-Палван.

Но мины начали падать чаще и ближе. Бойцы покинули удобное место, рассыпавшись по укрытиям.

Когда обстрел закончился, по цепи передали команду:

— Окопаться!

Видно, что небо здешнего края было как сито и не могло удержать воду. Дождь лил все лето. Земля стала мягкая, рыхлая. В движениях бойцов чувствовалась усталость. Бектемир, который обычно рыл окоп быстро, сноровисто и помогал друзьям, на этот раз тже работал без всякой энергии. Копал он долго, то и дело отдыхая, дышал тяжело. Али вслух ругал глину, налеплявшуюся на лопату, и, конечно, свою "несчастную судьбу". Закончив, — как всегда, последним, он подошел к землякам и прилег на бок. Снова пошли шуточки о его старости и слабости. Али, не поняв шуток, вспомнил Большой Ферганский канал:

— В Учкургане земля как камень. А я так кетменем махал, что она отскакивала. За короткое время выполнял норму. И думаете, после этого отдыхал? Нет, снова работал. Потому что сила была.

Почти все участвовали в строительстве канала. Вспомнили те веселые, торжественные дни, карнаи и сурнаи, шум и гомон могучего труда, смех, игры, пиры, где торжествовал удалой азарт молодых голосов, вспомнили богатые, полные плодов сады, а над ними щедрое, жаркое солнце.

Бойцы знали, что на хлопковых полях сейчас в самом разгаре сбор урожая. Но до сих пор никто из них не получил весточек от своих семей. Земляки догадывались, что дела колхозные плохи, потому что много юношей ушло на фронт, и план, возможно, не выполняют.

— Что одни женщины и дети сделают?

— Да. Трудно им приходится…

… Похолодало. Сырость пробиралась сквозь шинели. Знобило.

Можно было, сжавшись в комочек на земле, вздремнуть. Но опять началась перестрелка. Она продолжалась несколько минут и снова утихла.

— Не поймешь, что делать, — ворчали бойцы.

— Смотреть в оба, — посоветовал один из командиров. — Пора привыкнуть к повадкам фашиста.

— И что он, на ночь глядя, затевает?

Вражеские ракеты огненными крыльями вздымались в небо, освещали окрестности желтоватым, холодным светом.

Вдали над деревьями, закутавшимися в черный шатер ночи, оставляя огненный длинный след, летели тысячи трассирующих пуль.

Какая-то фантастическая, кошмарная ночь…

Бектемир лежал, подперев руками подбородок, и наблюдал это зрелище. Если ему суждено каким-нибудь чудом вернуться живым, то это станет воспоминаниями, которые никогда не забудутся. Он думал: если он в кругу друзей и близких расскажет все, что видел, ему не поверят.

Сафар как-то говорил, что, впервые увидев вздымающиеся вверх за Лесом тысячи разноцветных огней, он предположил, что это пиршество джинов, и поэтому до самого рассвета шептал молитвы.

— Сами джины, напялив штаны на голову, побегут от такого зрелища, — хмуро добавил Палван.

В небе послышался знакомый, размеренный гул самолетов. Бектемир поднял голову.

— Наши! — определил солдат-москвич, выглядевший самым молодым в роте. — Сейчас как по заду немцев хватанут…

Через некоторое время запад подернулся багровым светом. Но огонь, распространяясь волнами, с каждым мгновением поднимался все выше. Издали казалось, что этот огонь может охватить весь мир. Москвич, широко раскрыв глаза, задыхаясь, кричал радостно:

— Ага! Вот так! Отлично! Богатыри, соколы! Не будет гаду спокойного сна на нашей земле! Бейте его, сволочь фашистскую…

— Ты знаешь, какой город горит? — торопливо спросил Бектемир.

— Не город. Немецкий аэродром, склады, — уверенно ответил солдат. — Так им…

— Да. Но ведь неделю назад эта земля была наша! — с горечью произнес Бектемир.

— Война! Будем терпеть. Настанет день, когда мы подожжем и землю Гитлера! — твердо сказал москвич. — Он еще попляшет на нашем огне.

… Крепкий сон навалился на Бектемира, но он часто просыпался. Ноги сводило от холода. Однако усталость все-таки брала свое. Проснувшись, боец грязной ладонью смахнул прилипшую к лицу мокрую землю. Через голенища грубых сапог помассировал ноги.

Сквозь холодный туман как-то недобро смотрел узкий серп тусклой, печальной луны. Бектемир будто только что избавился от гнетущего, неприятного сна. Все вокруг казалось каким-то бессмысленным, неуместным, нелепым.

Постепенно Бектемир стал различать своих друзей, которые сидели съежившись. Некоторые из них медленно двигались в тумане. В этот момент кто-то положил руку ему на плечо.

— А, Дубов! Садись, — пригласил Бектемир.

Солдат присел, покрутив свои мокрые усы толстыми, грубыми пальцами. У него, словно у человека, который неожиданно нашел утерянную семью, глаза были довольные, сверкающие.

— Где ты был? Спал?.. — спросил Бектемир.

— Мыши спят, забившись в норы, — ответил Дубов. — . Мы ходили в разведку…

— Ну как? — оживился Бектемир.

— Э, чуть-чуть бы и отправился на тот свет. Сам не верю, что жив остался.

Бектемир не расспрашивал подробностей, ему уже хорошо известно, что может случиться на войне.

— Но получилось неплохо, — продолжал Дубов. — Заглянули в самую душу фашистов. К тому же прихватили с собой одного из них. — Дубов внимательно вглядывался в туман, словно кого-то разыскивал. — Вообще сейчас дела наши лучше… Видно, собираемся с силами. Не жить немцу на этой земле. Это уж я точно знаю. Наверное, будем наступать.

Дубов оглядел товарища, словно говорил: "Подпоясывайся крепенько, узбек! Дела ждут". Хотел еще что-то сказать, но, заколебавшись, умолк. Однако солдат не в силах был сохранить в тайне свою радость. Он по привычке, затянувшись, пустил дым вниз и, нагнувшись к Бектемиру, произнес:

— Меня хотят представить к медали…

— Поздравляю. Справедливое решение. — Бектемир тихо положил ладонь на руку товарища и поинтересовался: —А какая медаль?

— Конечно, "За отвагу", — гордо ответил Дубов.

— А до этого как дела у тебя шли?

— Один танк поджег. Это ты сам знаешь. Девять гадов отправил в преисподнюю да несколько раз в разведку ходил.

— Счет твой, друг, солидный. Можно позавидовать.

— Но это же в течение двух месяцев. А между тем есть такие, которые в первый же день вышли из боя с орденом Ленина. Конечно, дело не в орденах. Когда я, простившись с женою, детьми, приехал сюда из далекой Сибири, разве я думал об орденах? О нашей земле, о нашей свободе я думал. Я не хочу, чтобы врагу перепала даже горстка родной земли. Не хочу, чтобы даже кусок болотистой глины враг унес на своей подошве! А сейчас что творится? Он идет, перепрыгивая через целые реки захватывает деревни и города. Его танки ползут по костям наших людей. Желание у него одно — на Москву напасть. Хочет в самое сердце ударить… Москва ведь сердце русского народа.