Милорд (СИ) - Баюн София

Действие 3

Не сейчас

Я мертв, — подумал он. — Меня убили, хотя я все-таки живу.

Мое тело мертво, оно стало болезнью, и никто об этом не узнает.

Я буду ходить среди людей, но это буду не я, это будет что-то другое, что-то насквозь дурное и злое, такое большое и такое злое, что трудно поверить, вообразить.

Это что-то будет покупать себе ботинки, пить воду и даже, может, когда-нибудь женится и совершит больше всего зла на свете.

Рей Брэдбери. Лихорадка

Виктор вышел в темный коридор, захлопнув за собой дверь. От него исходила смесь раздражения и страха. Мартин не мог понять всех его чувств, но не особо и пытался — он точно знал, какие чувства сейчас исходят от него самого. Желание свернуть воспитаннику шею, и себе вместе с ним, было самым ярким. Все остальные так или иначе с ним связывались.

Виктор заглянул в соседнюю комнату. Мартин успел увидеть сидящую на диване перед телевизором немолодую женщину в пестром халате и светловолосую девушку в кресле.

— У меня дела, — коротко бросил он, закрывая дверь.

«В этом доме столько людей, и никого не смущает эта девочка, пристегнутая к батарее?» — с ненавистью подумал Мартин.

«Ты не представляешь себе, на сколько вещей закрывают глаза люди, живущие в этом доме», — неожиданно отозвался Виктор.

Мартин почувствовал его усталость и презрение. Ему нечем было ответить, кроме глухой злости — все добрые чувства растворились в тех обрывках реальности, что он успел увидеть.

«Тебе удобнее в темноте или при свете?»

«При свете».

«Хорошо».

Виктор щелкнул выключателем. Теплый желтый свет залил кухню, осветив гарнитур из темного дерева, стол, застеленный чистой клетчатой скатертью и светло-серые занавески из плотной ткани, целиком закрывающие оконный проем.

«Неплохо устроился».

Виктор только неопределенно пожал плечами.

— Я так и не научился нормально пользоваться туркой, — будто извиняясь, сообщил он, нажимая несколько кнопок на серебристой кофеварке.

«Ты что задумал?»

— Я варю тебе кофе, Мартин. Когда-то ты любил кофе.

«Тебе не кажется, что с тех пор что-то изменилось?»

— Ты полюбил чай? — усмехнулся Виктор. — Или смирился с общей несправедливостью? Разлюбил корабли?

Мартин промолчал.

Виктор тяжело вздохнул. Подвинул стол ближе к окну, поставил рядом стул, налил полную чашку кофе, а потом вышел с кухни в коридор и снял со стены большое круглое зеркало. Вернувшись, он поставил зеркало на стол, прислонив его к стене. Поставил напротив стул.

— Хочешь… еще чего-нибудь?

«Ответов. Впрочем, я их и сам могу получить».

— Вряд ли, — вздохнул Виктор со вздохом доставая из кармана наручники.

Защелкнул браслет у себя на запястье. Протянул руку в батарее и застегнул вокруг нее второй.

— Ты слишком импульсивен, друг мой. Давай отложим твои голодные взгляды, обращенные на кухонные ножи до лучших времен?

— А у нас будут лучшие времена? — спросил Мартин, занимая место Виктора.

Он смотрел в зеркало и видел там лицо Виктора, но с темно-серыми глазами и настороженно-выжидающим выражением. Спустя пару минут он увидел в зеркале себя — Мартин давно понял, что, если долго вглядываться в бездну отражения, можно в конце концов разглядеть свое лицо. Затем он снова увидел Виктора, но уже такого, каким он был на самом деле. Белоглазого и незнакомого ему.

— Будут. У тебя будут, — ответил он.

— Я в этом сомневаюсь.

— Ты не понимаешь…

— Виктор, у тебя женщина к батарее пристегнута. Зовет тебя Милордом. Если это не предел, то я чего-то не понимаю в этой жизни.

— Это не предел, — усмехнулся Виктор. — Послушай. Я совершил ошибку, и я очень рад, что могу ее исправить. Мне не стоило пытаться… Мне не стоило так с тобой…

Мартин с удивлением заметил, как изменилось его лицо. Сошло высокомерие, прилипшее, словно маска, исчезла презрительная усмешка, и из-за взрослого, злого и незнакомого лица показался Вик, такой, каким он был до бегства Риши.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это не имеет значения. Послушай, я многое мог бы понять, но твои игры… что ты делал с этой девушкой… как она назвалась… как ее зовут?

— Ее зовут Вероника. Вероника и Виктор, «Несущая победу» и «Победитель», неправда ли мило…

— Нет. Скажи мне, что с ней не так и почему она не хочет уходить? Что ты с ней сделал?

— Я? С ней сделал… Я ей соврал.

— И что же ты сказал? — спокойно спросил Мартин, отпивая кофе.

Кажется, он успел забыть этот вкус.

— Я сказал ей… — Виктор задумался.

Мартин почувствовал, как калейдоскопом начали сменяться эмоции — злость, чувство вины, презрение, горечь, снова злость, снова вина, а потом — теплое и мягкое ощущение любви. Смирение.

— Смотри, — просто ответил Виктор.

Мартин поставил чашку на стол и закрыл глаза.

…

Виктор сидел на полу посреди только что отремонтированной комнаты. Перед ним стояла белоснежная овальная фарфоровая пепельница. Он курил, не глядя стряхивая в нее пепел, и чувствовал, как изнутри нарастает, давит и царапает истерический смех.

Ламинат из тонких кремовых дощечек, белоснежная штукатурка на стенах, кремовые плинтусы и потолки, окно, на котором пока не было ни жалюзи, ни занавесок. Рама окна была из темного дерева, резко контрастирующего с белоснежным интерьером. Мартин узнал эту комнату — в почти такую же Виктор попадал после того, как менялся с ним местами. Несколько секунд он разглядывал комнату, сравнивая ее с той, что видел сознании Виктора. Особенно его заинтересовало окно.

В той комнате давно почти не осталось белого цвета.

Виктор помнил, когда появилась на белоснежной стене первая струйка черной крови. Мартин тогда зарезал свинью. Воспоминания горчили и тянули мучительной тоской. Хотелось выть и биться головой об этот чистый, белый ламинат, лишь бы вытрясти все воспоминания, жгучие, жалящие и такие недосягаемые.

«Что я сделал?!»

Мартина не было слышно. Он не чувствовал его присутствия, и мир вдруг посерел. Мартин не любил его и раскаленной искры под сердцем не стало, а вместе с ней не стало и красок.

— Ну, что с тобой такое, дружочек?

Лера стояла в дверях, держа в руках две белоснежные кружки. Она обрезала волосы под каре и на ее лице не было косметики. Мартин заметил на ней бархатный темно-зеленый жакет. Он усмехнулся про себя, но не стал делать никаких выводов.

Виктор улыбнулся ей и протянул руку. Мартин почувствовал, как колыхнулось в измученной душе что-то теплое и мягкое.

— Приятные воспоминания.

Лера подошла к нему и провела рукой по его волосам. Он, поймав ее за запястье, прижался к ее ладони щекой.

— Ты от приятных воспоминаний сидишь и смеешься, как умалишенный?

— Именно так.

Фыркнув, Лера села напротив него. Взяла за руки, вложив в них чашку.

— Все и правда изменилось, когда ты вернулся. Мне всегда казалось, что ты способен навести порядок в нашей жизни. Даже мама почти не пьет, смотрит на тебя с таким умилением…

— Не говори мне про маму, — скривился он.

Лера улыбнулась. Ушел из ее внешности отпечаток озлобленной затравленности, будто стек с кожи вместе с вульгарным макияжем. Если и горел на ее лице след пощечины, то она умело это скрывала. Кажется, Виктор и правда смог принести в этот дом гармонию и покой. Но не смог принести его в свою душу — он отчаянно тосковал.

Виктор думал о том, что все могло бы быть по-другому. Что они с Мартином перемыли бы все окна, переклеили бы обои и повесили чистые занавески. Мартин бы подружился с Лерой сразу, он нашел бы теплые слова и правильную улыбку, и ни за что не поднял бы на нее руку. В доме бы не было столько денег, сколько есть сейчас, не было бы дорого ламината и штукатурки. Все было бы просто, честно и правильно, как Виктор всегда и хотел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но он выбрал другую дорогу.

Он оказался гораздо хитрее, расчетливее и удачливее своих коллег. Если другие работавшие с Дмитрием быстро попадались с очередной партией и отправлялись в тюрьму, то Виктор, подходивший к любой задаче творчески и обстоятельно, до сих пор не привлекал к себе ненужного внимания.